Никита Кузнецов - Под флагом России
Пробыв в селении часа два, мы накупили у чукчей разных амулетов из моржовой кости и отправились на корабль. Торговля шла у нас меновая, причем все вещи мы получали в обмен на кирпичный чай и сахар, который мы, зная про обычай чукчей, предусмотрительно захватили в Петропавловске. Как мы убедились, меновая торговля с чукчами отличается особой своеобразностью, и чукче всегда нужно дать при мене ту вещь, на которую он зарится, иначе он не согласится на мену. Не имея ни малейшего представления о ценности предмета как своего, так и понравившегося ему чужого, он нередко просит вещь, стоящую либо дешевле его товара, либо гораздо дороже. Увещания и объяснения никогда не помогают и, говорят, торговцы нередко уступают товар в убыток, чтобы в другой раз с лихвою вознаградить себя в этой потере.
Во время нашей стоянки в бухте Провидения чукчи бывали у нас каждый день, и с командой у них завязались самые лучшие отношения. Один молодой чукча до того обжился на корабле, что его переодели в старое матросское платье и даже привлекли к участию в судовых работах. Один разбитной матросик поставил его на брандспойт и велел качать воду. Чукча покорился воле начальника, и нужно было смотреть, сколько потехи и веселья вызвала работа чукчи среди команды!
Матросы, как известно, лучшие лингвисты в мире, и поэтому они уже в первый день знакомства с чукчами разговаривали с ними на каком-то странном языке. Самый чукотский язык оказался трудным и неблагозвучным. Мы пробовали изучить его, но из этого ничего не вышло. Наш доктор хотел было просто разрешить этот вопрос: по его мнению, нужно только чаще говорить «ггы» с самым диким произношением и к нему прибавлять еще несколько слов по собственному усмотрению. Его смелая теория имела лишь успех в кают-компании за обедом, когда он, глядя на графин водки, стоявший на противоположном конце стола, свирепо говорил «ггы» на своем чукотском воляпюке, — но у чукчей его разговор был совершенно непонятен и там он, к своей досаде, должен был разговаривать не по-чукотски, а по-английски, да и то всего лишь с одним чукчей, который когда-то служил на американском китобое и поэтому знал несколько английский язык.
Во время стоянки мы ездили в соседние бухты и занимались изучением Чукотского полуострова. Результатом наших трудов было даже исправление в одном месте карты, которая оказалась составленной совершенно неправильно. Лазя по горам, мы раз наткнулись на чукотское кладбище, и наш доктор забрал оттуда целую коллекцию черепов. Чукчи очень оригинально хоронят своих покойников: на кладбище мы в первый раз наткнулись на несколько трупов, совершенно обнаженных, причем у мужчин мы нашли венчик из камней, выложенный вокруг всего тела, у женщин такой круг был не замкнут и помещался лишь у головы и нижних оконечностей.
В общем природа бухты Провидения была до чрезвычайности унылая и мрачная: ни зелени, ни красивых видов — одни лишь горы, на которых кое-где хранился еще снег, — и мы вскоре не знали, куда деваться от страшной подавляющей тоски. Так мы простояли целую неделю и были чрезвычайно обрадованы, когда командир объявил, что мы переходим на стоянку в другую бухту, Св. Лаврентия.
Бухта Св. ЛаврентияРасстояние бухты Св. Лаврентия от бухты Провидения было 120 миль, поэтому, снявшись утром, мы пришли вечером в тот же день в бухту Св. Лаврентия, где стали на якорь около острова Литке. Бухта оказалась не так хороша, как Провидения, но глубокая и сравнительно хорошо защищенная горами от ветров. Самые горы немного меньшей высоты, но такого же строения, как и в бухте Провидения: это порфиры и граниты, сверху выветрившиеся и крупной щебенкой покрывавшие скаты гор. Растительности здесь не было также никакой, за исключением маленькой худосочной травки на берегу, которая, очевидно, и привлекла к себе небольшое племя кочевых чукчей, пришедших сюда со стадами оленей. Вид этих чукчей значительно отличался от оседлых чукч в бухте Провидения: они были чище, крупнее и здоровее на вид. Самый «чум» — селение лаврентьевских чукчей — гораздо опрятнее и красивее: он состоял из 6—7 юрт, имеющих вид конуса, между тем как юрта чукчей Провидения имела форму треугольной призмы. Юрта по-прежнему сделана из оленьих шкур, внутри, почти при входе, поставлен очаг из камней, вверху устроен выход для дыма; дальше, за очагом, идет «полог» — постель, отдельный для каждой женщины; самый полог состоит из навешанных оленьих кож, образующих что-то вроде комнаты, внутри которой наложены оленьи шкуры, составляющие самую постель. По сторонам везде развешено оленье и нерпичье мясо... В общем, конечно, вонь и грязь... Снаружи находятся нарты, кругом бродят собаки; для того, чтобы они не ушли далеко, их привязывают к колу, или же к доске, на которую наложено несколько тяжелых камней. Ходят лаврентьевские чукчи в оленьих одеждах таких же, как и в бухте Провидения, только у них в костюме замечается более следов знакомства с американской культурой; так, например, у одного чукчи на голове, в виде вероятно шапки, красовалась лента с бусами, у другого ту же самую роль играл бархатный козырек, прикрепленный на какой-то пестрой ниточке; третий был в изящной фетровой шляпе и прекрасных лайковых перчатках; на носу четвертого грациозно болталось пенсне. Вообще, американцы, ведущие с чукчами при помощи рома и водки меновую торговлю, не стесняются спускать им всякую ненужную дрянь. До чего доходит курьез в этом направлении, нам пришлось наблюдать в другом месте, на мысе Чаплине, где у одного чукчи мы нашли трубу от граммофона, очевидно, своим блестящим видом привлекшую внимание доверчивого дикаря!..
У нас с чукчами тоже завязалась меновая торговля: наши припасы истощились, и нам необходимо было купить оленей. Захватив с собой кирпичный чай и сахар, мы отправились к ним на берег и тут при помощи переводчика-казака объяснили, что нам требуется несколько битых оленей. Дело живо сладилось, и несколько чукчей сейчас же отправились на пастбище, чтобы пригнать к нам все стадо, состоящее из 500—600 голов... Оригинален был вид массы оленей: издали слышалось какое-то трение, топот, хрюканье вроде свиного; все стадо шло странным перемещением, один олень вытеснял другого, все кружились медленным зигзагообразным движением. Вид их в то время был очень некрасив: олени линяли и вместо красивой бархатистой шерсти у них висели какие-то грязно-бурые клочья. Рога у оленей ветвистые, сильно развитые, были покрыты шерстью (после линяния кровеносные сосуды на рогах закупориваются, отчего последние обнажаются, совершенно освобождаясь от шерсти, и получают от этого более красивый вид).
Величиной олени были с доброго теленка... Замечательная ловкость, с какою чукчи убивали оленя! Поймав при помощи аркана молодого оленя, они притягивали его к себе, валили на землю и, заложив ему ногу за рога, сильным верным ударом ножа в сердце моментально поражали насмерть. Дальнейшее брали на себя женщины: они быстро, ловко и красиво свежевали убитого оленя, управляясь при этом с таким знанием дела и мастерством, что им позавидовал бы любой искусный хирург. Через полчаса 4 оленя лежали в шлюпках и мы возвращались на корабль... Кроме кочевых чукчей, в бухте Св. Лаврентия живут и оседлые — вид их чище и франтоватее.
В бухте Св. Лаврентия мы простояли более недели и не без удовольствия ушли обратно в Петропавловск.
Командорские островаВернувшись с Чукотского полуострова, мы собирались недельки полторы постоять в Петропавловске, чтобы отдохнуть и хотя немного пожить человеческою жизнью. Офицеры уже мечтали об охоте и о партии в винт на берегу. Старший офицер приготовился засесть за составление расписания стрельбы, десанта и других учений, требуемых программой морского плавания и необходимых для смягчения сердца сурового адмирала, который по возвращении во Владивосток должен был произвести нам смотр. Но все эти мечты пропали с приходом шхуны «Беринг», привезшей командиру известие об убийстве на Командорских островах нескольких алеутов и о поимке хищнической японской шхуны, занимавшейся ловлей котиков. Надо было принять серьезные меры, так как начальник Командорских островов сообщал, что вокруг островов ходят еще несколько японских шхун.
Сейчас же было отдано приказание спешно заняться погрузкой угля и съестных припасов, и на следующий день едва забрезжил рассвет, мы снялись с якоря и ушли в крейсерство к Командорским островам. Погода стояла тихая, и ничто не угрожало нашему спокойному плаванию. Но как водится в северных морях, вдруг неожиданно начал находить густой-прегустой туман, о котором имеют представление лишь моряки, побывавшие в Охотском море, — и нашему транспорту пришлось уменьшить ход. Хотя в тех широтах, где мы были, и нет почти никаких судов, но тем не менее осторожность требовала принять все меры, чтобы не наскочить в густом тумане на какое- нибудь случайное судно. На баке все время били «рынду», вахтенный начальник пытливо смотрел вперед, и мы медленно подвигались в атмосфере какого-то молока, сквозь которое ничего нельзя было различить.
