Александр Фитц - Утро в раю (очерки нашей жизни)
Как премия будет называться? Не представляю. И вообще, какое это имеет значение?
…Поставив последнюю точку — вернее, вопросительный знак, — я показал этот текст коллеге-журналисту, чьё мнение ценю и к которому прислушиваюсь.
«Не разделяю твоего возмущения, — сказал мой давний товарищ. — Ну, дали бывшему генсеку премию, и что в этом плохого? Мужику 80 лет, а он работает: носится по миру, чтобы заработать на свой фонд и на фонд Раисы Максимовны. Читает лекции, выступает. Вот премию получил. Ты ведь понимаешь, что самый скромный путинский писарь богаче генсека в сотни раз? Не говоря уж о фигурах покрупнее. А ты его покойным Гудавой клеймишь.»
«Поэтому и клеймлю, — ответил я, — что воровство и беспредел в России стали едва не нормой жизни и что у истоков происходящего стоял не кто иной, как очень похожий на Васисуалия Лоханкина Горби».
Я его всегда презирал. Ещё с тех времён, когда он жучил огородников-корейцев в Ставрополье. Но это другой разговор, тем более об этом я уже рассказывал (см. очерк «„Узбекское дело“ с горбачёвским акцентом»: «Возвращение блудного немца». М.: Голос-пресс, 2007 г.).
Да, сегодня рядовой кремлёвский чиновник, наверное, имеет в разы больше, нежели получал последний генсек. Но стоит ли жалеть за это «минерального Мишу»? Или, может, опечалиться по поводу того, что в Оснабрюке ему выдали «всего» десятку, а вот за рекламу пиццы — 150 тысяч долларов не пожалели, за лекцию в Колумбийском университете Нью-Йорка — 70 тысяч отвалили. Да и лекция эта, как знаем, была не единственной. А ещё «Сокин сын», он же «Лимонадный Джо», как Михал Сергеича в звёздный его час нарекли в народе, рекламировал сумки Louis Vuitton, австрийские железные дороги.
В июле 2009 года в Мюнхене состоялось заседание 9-го Российско-германского форума «Петербургский диалог». И хотя главной его целью был объявлен «Поиск путей выхода из кризиса глазами гражданских обществ России и Германии», по тому, что открытие состоялось в самом дорогом и престижном отеле баварской столицы Bayerischen Hof, то есть «Баварский двор», можно было догадаться, что устроители этот выход уже нашли. Приготовили по традиции они и изюминку, но скромную, в духе времени. Если на 8-м Форуме, что проходил в Санкт-Петербурге, это была 115-метровая бронированная яхта Абрамовича Pelorus, которую за 72 миллиона фунтов он приобрёл у шейха Модхассана из Саудовской Аравии, то в баварской столице ею стал Горбачёв. (Естественно, официально об этом никто не объявлял, но на то ведь она и изюминка.)
Где-то минут за тридцать-сорок перед торжественным открытием Михаил Сергеевич вместе с сухопарой женщиной, вероятно, переводчицей, поднялись на сцену зала. Женщина что-то объявила, но что — я не расслышал, а догадался, так как моментально образовалась очередь и светящиеся счастьем люди стали подниматься на подиум и фотографироваться с Горби.
Наблюдая за этим, я вдруг вспомнил 1988 год, Москву, Пушкинскую площадь. Мы отправились с дочками в центр погулять и прямо у выхода из метро упёрлись в хвост похожей очереди. Протиснувшись вперёд, увидели, что стоят не за бананами или туалетной бумагой, а к обезьяне. То есть ожидают очереди сфотографироваться с ней.
— Ну что, становимся? — спросил я дочек.
— Конечно! — воскликнула младшая. — А можно потом её взять домой?
— Взять домой вряд ли получится, — сказал я. — А вот фотку с макакой, или как её там, получим сегодня.
— Точно? — удивилась младшая.
— Гарантирую, — заверил её я.
— Ну а ты что молчишь? — обратился я к старшей, которой должно было исполниться двенадцать лет. — Вот тебе и памятный подарок.
— Я, пап, не буду с ней фотографироваться.
— Почему? — удивился я.
— У обезьяны глаза грустные и мордочка тоже. Мне её жалко. — И, помолчав, добавила: — Если бы у меня были деньги, я бы купила её и отнесла в зоопарк. Это, конечно, не джунгли, но лучше, чем на холодном ветру с людьми фотографироваться. Разве ты не видишь, какая она худенькая?..
…Неожиданно зазвучала музыка, такая бравурная, торжественная. К Горбачёву подошли два крепких в ладно сидящих одинаковых костюмах мужчины и ловко отсекли от него очередь. Последовало маленькое замешательство, и вот уже лоснящийся, улыбающийся, справный, как говорила о таких моя бабушка, Горби проследовал на своё место, которое оказалось не в первом, что меня искренне удивило, а в третьем ряду. Рядом села переводчица и стала что-то нашёптывать ему на ухо. Горбачёв слегка кивал головой, внимательно наблюдая за рассаживающимися в президиуме людьми.
В перерыве я встретил знакомую даму, которая, как выяснилось, была в числе тех, кто занимался организацией форума.
— Что здесь делает Горбачёв? — спросил я её.
— Он — почётный гость.
— В смысле за гонорар?
— Ну, естественно, — ответила она.
Впрочем, не будем считать чужие деньги. И не будем осуждать Михаила Сергеевича за непреходящее с возрастом желание их как бы помягче выразиться? Короче — зарабатывать. Но то, что на нём кровь незатихающих межнациональных конфликтов постсоветского пространства, тоже ведь факт. Вот за это лично мне он и неприятен, а не за то, что по миру шабашит.
2010 г.
Как убивали надежду
Оглядываясь назад, могу сказать, что в новейшей истории российские немцы дважды были близки к восстановлению республики на Волге: в 1987-м и 1991 годах.
О том, что летом 1987 года на столе у Михаила Горбачёва лежал проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о воссоздании республики, я услышал от подполковника КГБ Александра Кичихина. Случилось это в 1990 году, в помещении штаб-квартиры общества «Видергебурт», располагавшейся тогда на Шелепихинской набережной Москвы.
В то время Кичихин курировал от «конторы» российских немцев. Но странно курировал. Вместо того чтобы надзирать, карать и сажать, он стал как бы невзначай сбрасывать их лидерам недоступную им информацию, советовать, как поступить в той или иной ситуации, выступать на собраниях, митингах и в прессе с обоснованием необходимости восстановления республики.
Позже стало известно, что в этой его «странности» была определённая закономерность. Во-первых, тогдашний шеф КГБ Владимир Крючков и его первый заместитель Филипп Бобков весьма лояльно относились к российским немцам и даже направляли в ЦК КПСС записки с рекомендациями «восстановления исторической справедливости». Ну а кроме того, Кичихин, как говорили, примыкал к так называемой «русской группировке» внутри КГБ, считавшей, в числе прочего, что обновлённая Россия только выиграет, «избавившись от балласта среднеазиатских республик, и многое приобретёт, вернув немцам автономию на Волге».
К слову, в этом мнении они были не одиноки. В те же годы в Саратове возникло общество «Справедливость», костяк которого составляла техническая интеллигенция славянского происхождения. В отличие от «стихийно» созданных организаций противников восстановления республики, размахивающих плакатами: «Лучше СПИД, чем немцы!», «Отстояли Волгу в 41-м, отстоим и сейчас!» и состоящих из партаппаратчиков, торговых работников и люмпенов, «Справедливость» аргументированно доказывала, что немецкая республика принесёт России несомненную экономическую и прочие выгоды.
Впрочем, возвратимся на Шелепихинскую набережную. Тогда, помню, Кичихин сказал, что подписать Горбачёву Указ о восстановлении немецкой республики помешали, крымские татары. Мол, генсек так испугался их манифестаций, прошедших в Москве летом 1987 года, что воскликнул: «Ну их к лешему, этих татар! Представляю, что они устроят в Крыму, если их туда вернуть. Ну а немцы — на Волге. Нет, этого допустить нельзя». И всё! Вопрос был решён.
Ну а почему «взбунтовались» крымские татары, я тоже знал. В 1987 году я жил в Ташкенте и приятельствовал (как-никак собратья не только по профессии, но и по депортации) с журналистами крымско-татарской газеты «Ленин Байрагы» («Ленинское знамя») и крымско-татарской редакции республиканского радио. От них-то я и услышал, что «на самом верху», как альтернатива возвращения в Крым, подготовлено решение о создании автономии крымских татар в… Сурхандарьинской области Узбекистана. А спустя ещё несколько дней узнал даже имя предполагаемого главы этого новоявленного «Тмутатарстана».
Наша не самая грустная молодость с Лериком Ахметовым прошла в небольшом, но симпатичном городке Алмалыке, что в 50 километрах от Ташкента. Он там был директором автобазы № 80, а я работал в городской газете. Позже Ахметов стал доктором экономических наук и министром автомобильного транспорта Узбекистана, а я тоже перебрался в Ташкент. И вот, значит, захожу как-то к нему и застаю в непривычно задумчивом состоянии.
— Случилось что? — спрашиваю.
— Может случиться, — отвечает Ахметов и рассказывает мне о том, что в Кремле практически решён вопрос создания на базе нескольких районов Узбекистана, граничащих с Афганистаном, автономии крымских татар. И моего друга Лерика собираются отправить туда первым секретарём.
