Анатолий Уткин - Американская империя
Стратегические установки республиканцев тех лет, как уже говорилось, требовали смотреть на дело «шире» и прежде всего беречь «здоровье экономического организма страны». Когда президенту Эйзенхауэру сообщили, что промышленность страны в состоянии производить в год 400 межконтинентальных баллистических ракет класса «Минитмен», он ответил: «Почему же не сойти с ума окончательно и не запланировать создание силы в 10 тысяч ракет?» Пройдет лишь 20 лет, и в арсеналах США будет находиться именно 10 тыс. ядерных боезарядов стратегического назначения.
К чести Д. Эйзенхауэра следует сказать, что он не поддался наиболее паническим настроениям. Да и нужно было совсем потерять голову, чтобы поверить в стратегическое отставание в условиях, когда США прямо .или косвенно контролировали огромные пространства, когда они имели в качестве союзников наиболее развитые страны мира, когда промышленный потенциал США не знал себе равных. Президент Эйзенхауэр не пошел на крайнее увеличение военного бюджета, отверг планы значительного увеличения обычных вооруженных сил, не поддержал сторонников массового строительства бомбоубежищ.
Остро ощущая ослабление значимости еще вчера казавшейся непререкаемой мощи, президент Эйзенхауэр постепенно приходил к выводу о возникающем стратегическом пате. Видимо, Д. Эйзенхауэру потребовалось немало личного мужества, чтобы, обращаясь к американскому населению, к тем налогоплательщикам, чьи деньги, предназначенные на военные цели, государственный аппарат обещал обратить в неоспоримое американское первенство, объявить, что технический прогресс в этой сфере привел к возникновению ситуации, в которой использование ядерного оружия попросту уничтожило бы мир. Это было по существу признанием того, что в политике США произошел важный сдвиг. Неподвластные американскому воздействию СССР и другие социалистические страны до середины 50-х годов воспринимались как объективно существующие препятствия расширению американского влияния, но как препятствия временные, шаткие, подверженные нажиму извне. Создание Советским Союзом собственного ядерного оружия изменило взгляды на возможность запугивающего воздействия США и их союзников на неподконтрольную часть мира.
Ослабление — даже в глазах американских стратегов — политического веса американского ядерного потенциала показало, что попытки силового нажима на СССР в ходе «холодной войны» и даллесовского «балансирования на грани войны» становились бессмысленными как средство политики. Возможно, что одним из последствий этого и стало решение Д. Эйзенхауэра согласиться на встречу на высшем уровне с советскими руководителями. Это был важный поворот в американской внешней политике, ее стратегии и перспективах. Лобовое давление, продолжайся оно в дальнейшем, должно было выдвинуть вопрос о готовности США встать перед угрозой ядерной войны. Отсюда решение пойти на переговоры с теми официальными противниками США на мировой арене, переговоры с которыми были отвергнуты в конце 40-х годов. Альтернативой переговорам был лишь ядерный тупик.
Женевская встреча в верхах в 1955 г. знаменовала определенное изменение в подходе США к проблеме отношений с Советским Союзом. То, что после ужесточения американской политики в 1948 — 1954 годах стало возможным вести диалог, означало конец надеждам на силовое решение взаимоотношений с Востоком — интенсификация давления на СССР стала опасной, следовало искать иные пути. Женевская встреча породила так называемый «дух Женевы», говорящий о возможности более нормальных, мирных отношений главных мировых сил.
Борьба за развивающиеся страны
Огромные территории, которые еще совсем недавно на политической карте мира окрашивались однообразными цветами — преимущественно британской и французской колониальных империй, стали освобождаться от колониальной зависимости. США встали на путь расширения своего влияния, за овладение позициями былых империй в «третьем мире», за приобретение при помощи новых, неоколониальных методов наследства Западной Европы. Их задачей стало заменить западноевропейское влияние американским, предотвратить отход молодых государств, где проживало две трети всего человечества, от ориентации на Запад, ввести десятки новых государств в орбиту своего влияния.
Как это ни парадоксально, администрация Д. Эйзенхауэра в общем и целом не сразу осознала значимость происходившего исторического поворота в судьбах стран Азии и Африки. До середины 50-х годов Д. Эйзенхауэр еще надеялся, что процесс деколонизации можно будет отсрочить или замедлить на несколько десятилетий, если, к примеру, западноевропейские метрополии пообещают полную независимость своим колониям через 25 лет и откроют их для сильнейшей державы Запада. Тогда колонии, полагал Эйзенхауэр, могут согласиться на тот тип отношений, которые сложились у США с Пуэрто-Рико. (Напомним, что после американо-испанской войны Пуэрто-Рико вошла под юрисдикцию США, но не получила права штата.) Однако ускорение процесса деколонизации уничтожило эти иллюзии. Полная независимость стала важнейшим лозунгом национально-освободительных движений. Для Вашингтона настала пора принятия серьезных решений. Лично Д. Эйзенхауэр полагал, что, поскольку западноевропейские страны настроили против себя лучшие, творческие влиятельные силы внутри стремящихся к независимости колоний, на Америке лежит обязанность подготовить переход контрольных функций к США.
Госсекретарь Даллес выразил в этой связи опасение, что новые страны не увидят различия между Западной Европой и Америкой: «Многие из них (освободившихся государств. — А.У.) думают прежде всего о возможных посягательствах на их права со стороны Запада, о котором они знают по непосредственному опыту». Полагаться на помощь старых колонизаторов, их клиентов, дискредитировавших себя компрадоров все более стало казаться Вашингтону делом обреченным. В конечном итоге Соединенные Штаты избрали четыре параллельных метода, направленных на овладение влиянием в новых государствах.
Во-первых, было усилено психологическое воздействие — пропаганда американского образа жизни, привлекательности связей с Америкой. Эта пропаганда велась путем создания информационных центров, приглашения части молодежи для обучения в американские университеты, увеличения радиопередач, распространения печатной продукции. Во-вторых, была значительно увеличена экономическая и военная помощь освободившимся странам. Ее получали прежде всего те государства, которые доказали свою военно-политическую приверженность США, — Тайвань, Южная Корея, Филиппины, Пакистан, Иран, Саудовская Аравия. В-третьих, создание совместных военных блоков США, некоторых других держав Запада и развивающихся стран. В-четвертых — военное вмешательство. Степень его была различна: от тайных операций ЦРУ (раскрытых во всех деталях лишь многими годами позднее) до прямого военного воздействия. Примеры деятельности ЦРУ — свержение премьера Мосаддыка в Иране и президента Арбенса в Гватемале. Другой пример — высадка американских войск в Ливане в 1958 г.
Но все это давало лишь половинчатые результаты. В случае с Ираном и Гватемалой ЦРУ смогло добиться определенного успеха, но активность в направлении, к примеру, Кубы и Индонезии оказалась не только малоэффективной, но и контрпродуктивной. Приверженцы Америки типа Ли Сын Мана в Южной Корее и Нго Дин Дьема в Южном Вьетнаме не могли служить привлекательным примером для движений за национальное освобождение, а их полицейские режимы, зависимые от американской помощи, не стали моделью для молодых стран. В идеале американская сторона хотела бы видеть во главе молодого государства некоего буржуазного либерала, который постарался бы скопировать американскую политическую систему внутри своей страны, получал бы некоторую экономическую «помощь» Америки, с готовностью и благодарностью принимал бы в своей стране американские инвестиции и филиалы американских компаний, платя за это лояльностью Соединенным Штатам на международной арене. Умозрительно вариант либерального и ориентирующегося на США лидера казался достижимым, но в реальной жизни к власти в молодых государствах приходили революционеры, борцы за свободу, люди, далекие от восхищения Америкой и от либерализма буржуазного толка. Это обострило для США в 50-х годах проблему формирования отношений с развивающимися странами.
В один из критических периодов современной истории, когда политическую независимость получили около 50 новых государств, те режимы, которые пошли в фарватере Вашингтона, отнюдь не задавали тона в борьбе за национальное освобождение. Мощные экономические рычаги США оказались недостаточными для подавления или уменьшения упорной приверженности молодых государств делу защиты национального суверенитета. Порицание нейтральности как «аморальной» осложняло расширение американской глобальной зоны влияния.
