Валерий Шамбаров - «Пятая колонна» Российской империи. От масонов до революционеров
При Япончике мафия достигла пика своего могущества, все более усиливаясь по мере крушения очередных государственных властей: в ноябре Германия и Австро-Венгрия начали вывод войск с Украины, после чего администрация гетмана Скоропадского была разгромлена петлюровцами. А 19 декабря 1918 г. небольшой белогвардейский отряд генерала Гришина-Алмазова выбил из Одессы петлюровцев, и здесь высадились войска Антанты — французские, румынские и греческие части под общим руководством Франции. Но лучших солдат французы держали на германском фронте, а в Россию оккупационные войска прибыли из состава Салоникской армии, куда всю войну сливались всяческие «отбросы» вроде штрафников, революционеров, уголовников, марсельской и парижской шпаны. В «родственной» одесской атмосфере они мгновенно разложились, а командование Антанты в победной эйфории повело себя крайне легкомысленно и безалаберно, все внутренние дела края оно пустило на самотек.
В общем, самой весомой из многочисленных городских властей стал Япончик. Деникинский губернатор Гришин-Алмазов, попытавшийся своими весьма ограниченными силами навести хоть какой-то порядок, был заочно приговорен мафией к смерти — и мог передвигаться по городу только в автомобиле на полной скорости, так как периодически в него стреляли из-за углов. Он даже в гости вынужден был ходить в сопровождении контрразведчиков-телохранителей.
Тем временем международные спекуляции приобрели невиданный размах — вся Одесса превратилась в один огромный базар. Вовсю цвели мошенничество, игорный бизнес, валютные махинации, проституция. Состоялся и дебют мафии на стезе наркобизнеса — кокаин, широко распространившийся в гражданскую войну по России, поставлялся с запада, через французов. Благодатную среду для преступников представляли и новые массы беженцев — как уже говорилось, они более-менее свободно выезжали на Украину в течение всего 1918 г. и оседали в различных городах, однако в конце года вынуждены были спасаться от произвола петлюровцев и наступающих красных. Умножившись за счет жителей самой Украины, они ринулись в Одессу, под защиту французских войск.
Впрочем, Япончик предпочитал до поры до времени не распугивать своих жертв и не резать кур, несущих золотые яйца. Поэтому богатых дельцов, способных приносить прибыль, грабили не подчистую, а лишь облагали данью. Бывший секретарь Распутина А. Симанович вспоминает, как по прибытии в Одессу к нему в гостиницу явились двое молодцов с гранатами и письмом Мишки, требовавшего уплатить пятнадцать тысяч.
Мафии пришлось вести и жестокую конкурентную борьбу, ведь преступность, расплодившаяся после революции в других городах, от голода и красного террора тоже устремилась на юг. Но все, кто осмеливался противостоять Япончику и не признавал его верховной власти, плохо кончали. Тот же Симанович описывает довольно обычные в Одессе случаи, когда в кафе заходят прилично одетые молодые люди и вежливо уточняют у посетителей, кто из них будет такой-то. Узнав разыскиваемую личность, пристреливают, извиняются перед остальными за беспокойство и уходят, галантно раскланиваясь. Да и кто бы мог на равных конкурировать с Мишкой, если «армия Молдаванки», прямо или косвенно контролируемая Япончиком, достигала 20 тыс. человек!
А с большевиками мафия работала в хорошем контакте, обмениваясь с их подпольем взаимными услугами. Ведь если в собственном тылу красные драконовскими мерами наводили порядок, то в тылу врага хаос и анархия всемерно поощрялись, вплоть до помощи вооружением и финансирования. На Монетном дворе коммунистам достались исправные станки для печатания «николаевских» денег, которые не принимались к оплате на советской территории, но на юге среди населения считались «настоящими» и котировались куда выше разнотипных послереволюционных банкнот. Красная агентура щедро снабжалась такими фальшивками, оплачивая ими помощь в своей работе.
Но… аппетит приходит во время еды. Видать, даже гигантских прибылей начала 19-го года и достигнутого положения Япончику показалось мало. Мафия имела самое прямое отношение к странным и запутанным событиям, разыгравшимся в это время в Одессе и приведшим в конечном итоге к ее падению. Одним из главных виновников трагедии все источники единодушно называют начальника штаба оккупационных войск полковника Фрейденберга — его объявляли «злым гением Одессы», поскольку именно через него или по его инициативе принимались необъяснимые и всегда злополучные решения. Неоднократно делались предположения, на кого же он все-таки работал и не был ли он большевистским шпионом? Но он был связан не с большевиками, а с мафией.
Возможно, Фрейденберг был куплен взятками, а может быть, связался с преступностью в ходе собственных спекуляций, ведь в его ведении находились все транспортные перевозки. Но белогвардейским властям, мешавшим Япончику, стали систематически ставить палки в колеса во всех вопросах. Удалили и французского консула Энно — женатый на одесситке, он хорошо разбирался в здешней мешанине, представляя правительству объективные доклады и разумные предложения. Его обвинили в политике, противоречащей интересам Франции, — поставили в вину переговоры, которые он вел в 1918 г. в Киеве с «прогерманским» правительством Скоропадского. Энно был отозван.
Больше всего от этого выиграл Фрейденберг — во Францию перестала поступать информация, диаметрально расходящаяся с его собственной. Он мог больше не опасаться контроля за собой, исчезли и альтернативные варианты в одесской политике, поборником которых был Энно. Поэтому нетрудно догадаться, кто был автором подведенной под консула интриги или способствовал ее реализации. А легкомысленный и недалекий французский командующий генерал д’Ансельм, и без того шедший во всем на поводу у своего начальника штаба, вскоре и вовсе очутился у него в кулаке.
Наступление на Одессу развернули отнюдь не регулярные части Красной армии, а двадцатитысячная «бригада» атамана Григорьева, успевшего уже послужить Центральной Раде, гетману Скоропадскому, Петлюре, а затем переметнувшегося к большевикам. Того самого Григорьева, о зверствах и грабежах которого вскоре заговорили и красные — но заговорили только в мае, когда он решил повернуть штыки против них самих. В мае фотовитрины Киева, призывая народ встать на защиту от григорьевцев, широко демонстрировали их бесчинства — фотографии изнасилованных девушек, которых загоняли прикладами в пруд топиться, груды отрубленных голов, трупы стариков с выколотыми глазами и женщин с отрезанными грудями. Умалчивая лишь о том, откуда же взялись подобные фотографии у красных, — но как раз в этом не было ничего удивительного, поскольку делались снимки при наступлении бандитов еще не на Киев, а на Одессу — когда они превозносились в качестве доблестных красных войск, борющихся с интервентами и буржуями. Но поскольку советская власть заигрывала с местными бандами, то и Япончик рассчитывал на аналогичное отношение к себе. К одесским уркаганам шли «родственные души»! Со многими из них на нарах рядышком загорали!
Однако в боевом отношении григорьевцы представляли из себя силу довольно сомнительную — впоследствии Ворошилову хватило трех полков (и не регулярных, а запасных!), чтобы за две недели раскатать их банды в пух и прах. А в Одессе тем же бандам противостояло пять кадровых дивизий союзников — полнокровных, обученных, отлично вооруженных: 35 тысяч солдат с многочисленной артиллерией, броневиками, танками, военным флотом. Таких сил с лихвой хватило бы не только для уничтожения наступающих, но и для освобождения половины Украины. Но никаких активных действий французы так и не предпринимали, нерешительно топтались на черноморском побережье.
А Григорьев был через одесских бандитов и подпольщиков отлично осведомлен о состоянии дел. Едва д’Ансельм допустил грубую ошибку, немедленно ею воспользовался. По безалаберности (хотя кто знает, может, и здесь уже крылся преднамеренный умысел?) был оставлен почти без прикрытия Херсон. 11 марта внезапным налетом атаман захватил его. Ударившись в панику, французы бросили без боя и соседний Николаев. Разумеется, за такое поражение требовалось как-то оправдываться перед начальством. Но в Париж пошли доклады о прекрасном состоянии и подавляющем численном превосходстве красных, их отличной выучке и экипировке. Составлял их, как и положено, начальник штаба. А д’Ансельм, подписывая заведомо ложные донесения, попал в полную зависимость от Фрейденберга, и тот теперь мог вертеть своим начальником, как хотел.
Результаты не замедлили сказаться. 17 марта д’Ансельм объявил в Одессе осадное положение, «приняв на себя полноту власти», а под этим предлогом ни с того ни с сего… упразднил деникинскую администрацию и выслал из города генералов Гришина-Алмазова и Санникова. Вместо них было организовано непонятное «правительство» во главе с неким Андро — личностью темной, о которой никому не было известно почти ничего, кроме того что он и раньше отирался при Фрейденберге, выполняя в тех или иных махинациях роль его доверенного лица. А военные действия между тем приобретали все более странный характер. Григорьевские банды в ужасе разбегались от атак одного-двух белогвардейских эскадронов, а регулярные французские дивизии по приказам снимались с позиций и отступали перед теми же бандами, не принимая боя. При одном из таких загадочных отступлений, под Березовкой, бросили даже танки — новейшее по тем временам оружие. Причем белая кавалерия отбила их обратно, легко разогнав неприятеля. Но не получила поддержки и вынуждена была тоже отойти, испортив машины, поскольку сами не умели управлять ими и не имели возможности вывезти. И как раз один из этих неисправных танков, захваченных под Березовкой, Григорьев послал в подарок Ленину. А в Париж после каждого подобного позорища сыпались новые панические донесения о большевистской мощи, катастрофическом положении Одессы и невозможности ее удержать.
