Лев Вершинин - Гопакиада
Однако немцы пусть и не спеша, но явно клонились к закату. Мясорубка на Марне ежедневно подрывала силы войск кайзера, следовало готовиться к тому, что очень скоро широкая спина союзника-спонсора уйдет в небытие. А готовиться было более чем трудно, ибо почти до самого конца немцы не позволяли Скоропадскому формировать регулярную армию, опасаясь (возможно, справедливо), что она, оказавшись под командованием царских генералов, станет опасной для них самих. К тому же и кадровые офицеры, несмотря на приглашения и посулы, брезговали «украинизироваться», тем паче что Скоропадский, увлекшись идеей галичан об «украинской королевской короне», все чаще поглядывал на Львов. Были восстановлены даже распущенные полгода назад части галицийских «сечевых стрельцов», а вот с уже возникшей Добровольческой армией, которую его потенциальные командиры считали «своей», гетман крупно поссорился, выдвигая претензии на Кубань. В итоге, кроме «державной варты» (жандармерии) и галичан, с грехом пополам удалось создать только несколько полков «сердюков», гетманской гвардии. Давить мятежи после ухода немцев было некому.
Рыбак рыбака
Вопреки утверждениям «новых мифологов», во всех описанных перипетиях Москва, дорожа миром с немцами, никакого участия не принимала. Хотя и не скрывала, что в конфликте двух украинских властей «законным» (ибо избранной) считает все же Харьковское Правительство. Максимум, что позволяли себе «кремлевские мечтатели», это (до поры негласно) отказаться в пользу Украины от нескольких уездов Черниговщины и Сумщины, по договору в Бресте отошедших России. А также «не замечать», что украинские повстанцы, ушедшие от немцев на эти территории, под руководством Украинского Повстанческого Народного Секретариата, как теперь именовал себя УСНК, переформировываются в части регулярной Украинской Красной Армии.
Однако когда бывшие «лидеры нации» из Рады начали прощупывать почву на предмет, а не поможет ли Москва против гетмана, который скоро останется совсем один, Кремль ответил полным сочувствием и готовностью к позитивному контакту. То, что совсем недавно Рада объявляла Москву «агрессором», а украинских большевиков и левых эсеров «московскими марионетками», было забыто. Как и то, что «лидеры нации» были объявлены УСНК вне закона, как «уголовные преступники». Консультации шли на удивление гладко: в конце концов, общались не чужие люди, а политики, предельно близкие, с той лишь разницей, что большевики считали «гегемоном» пролетариат, а украинские социалисты, как и положено, крестьянство, но разве это повод для ссоры, если речь идет о вещах, по-настоящему серьезных? Нет, конечно. Никакие противоречия в счет не шли. Вплоть до того, что Рада заявила, что не возражает против установления на Украине власти Советов.
Единственное принципиальное условие, озвученное Винниченко через посредника, Христиана Раковского, как не подлежащее обсуждению, сводилось к тому, что «Точно так, как вы создали диктатуру рабочих и крестьян в России, так нам надо создать диктатуру украинского языка на Украине». На что гениальный тактик Ленин ответил тому же Раковскому: «Разумеется, дело не в языке. Мы согласны признать не один, а даже два украинских языка», тут же, правда, уточнив, «но что касается их советской платформы — они нас надуют». По ходу дела, между прочим, выяснилась интересная деталь, которую ранее озвучивать стеснялись. По воспоминаниям Л. А. Конисского, человека, очень близкого к Винниченко, в ответ на прямо, по-товарищески заданный вопрос о мотивах требования «диктатуры украинского языка» и почему это требование принципиальнее важнейшего вопроса о государственном устройстве, премьер Украины ответил: «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме», пояснив, что «его как писателя всегда «затирали» русские коллеги, и с этим необходимо покончить».
Бедный, бедный Павел
Впрочем, лирика лирикой, а дело делом. Верили большевики просителям или нет, они согласились, не отказываясь от союза с УСНК, поддержать готовящееся восстание всеми средствами, от денег до оружия, и даже обязались признать такой строй, какой установят на Украине повстанцы. Что было вполне логично: пустить украинские дела на самотек означало бы отдать контроль над девятью малороссийскими губерниями (после уже очевидно скорого ухода немцев) Добрармии, которая в таком случае легко дошла бы и до Москвы.
Теперь, когда все проблемы решились ко взаимному удовлетворению, пришло время действовать, благо на самой Украине, где, вопреки завываниям оппозиции, диктатурой даже не пахло, уже вовсю резвился Украинский Национальный Союз, объединивший всю оппозицию, и красную, и розовую, и «жовто-блакитную». Формально легальная политическая организация, это по факту было теневое правительство, не особо скрывавшее своих планов. Разогнать его было с точки зрения политической логики просто необходимо, однако гетман, как выяснилось, не обладал волей и прозорливостью своего сослуживца барона Маннергейма, проделавшего в Финляндии все необходимые процедуры при первом намеке на возможные осложнения. Наивно рассчитывая на то, что оппозиция понимает, что альтернатива гражданскому согласию — гражданская война и не хочет этого, он пошел на переговоры, ввел представителей УНС в правительство и отпустил под честное слово не выступать против себя нескольких «лидеров нации», в том числе и Петлюру Это была капитуляция, причем ничего не исправившая: УНС все равно продолжал в том же духе.
А в Германии тем временем полыхнула революция, и Павел Скоропадский, сознавая, что земля под ним закачалась, сделал, наконец, то, что, по идее, обязан был сделать уже давно — издал Грамоту о Федерации с Россией. Это было прямым приглашением Добрармии к союзу, а многотысячную армию офицеров, мирно живущих в Киеве «на гражданке», — к сотрудничеству.
Увы, поезд ушел. Добровольцы переживали не лучшие времена, на Дону казаки рвали друг другу глотки, а киевское офицерство не видело никакой радости в русского генерала, запятнавшего себя соучастием в «украинизации». Правда, граф Келлер, один из самых популярных и прославленных генералов российской армии, спешно назначенный командующим, взявшись за исполнение практически безнадежного дела, повел его вполне удачно, но времени уже не было совершенно. Сразу после опубликования Грамоты о Федерации УНС, обвинив гетмана в «измене самостийности», начал восстание. В ночь с 12 на 13 ноября в Белой Церкви, где располагались части галицийских «лагеря сичевых стрельцов», тотчас изменивших гетману, была избрана Директория, а «головным отаманом» объявлен все тот же Петлюра, с легкостью истинного журналиста нарушивший слово, данное гетману при освобождении из-под ареста. Еще один предатель, генерал Осецкий, командовавший охраной железных дорог, передал повстанцам паровозы и вагоны, и уже к 15 ноября мятеж заполыхал по всей Украине. Причем лозунги Директорией были выдвинуты такие, что в события немедля включилось и большевистское подполье.
Противопоставить этому тайфуну небольшие и разрозненные отряды гетманцев не могли ничего. Одни части разбегались, другие, сознавая тщетность сопротивления, присягали Директории. К концу ноября гетман удерживал только Киев, хотя реально уже не удерживал ничего. Немцы уходили, выкупив у Директории право свободного выезда обещанием сохранять строжайший нейтралитет. Офицерские же части, чудом созданные в считаные дни графом Келлером, рассыпались почти полностью после того, как гетман уволил престарелого командующего. Формально — за «отсутствие почтения к символам Украины» (старик и впрямь относился к сине-желтому флагу неласково), а фактически опасаясь, что слишком популярный граф посягнет на его уже совсем призрачную власть. Последним гвоздем в гроб идеи «офицерских дружин» стало назначение на место неудобного Келлера князя Долгорукого, гетманского любимчика, в военном смысле — полной бездари, к тому же втайне мечтавшего стать «королем Украины» и на этой почве настолько не любившего Добрармию, что однажды дело дошло даже до ареста по его приказу представителя добровольцев в Киеве. Когда известие об этом назначении дошло до линии фронта близ Мотовиловки, на сторону повстанцев, прекратив бой, перешли даже «сердюки». Все было кончено. «В ночь с 13 на 14 декабря, — констатирует Д. Дорошенко, — выступили местные боевые отделы, главным образом большевиков и еврейских социалистических партий, и начали захватывать различные учреждения, разоружая небольшие гетманские части. Был обезоружен и отряд личной охраны гетмана. Около полудня повстанцы захватили Арсенал на Печерске, Военное Министерство и еще некоторые учреждения. В то же время в город начали прорываться повстанческие отряды». Утром 14 декабря гетман отрекся от власти в пользу Долгорукого и уехал с немцами, а около полуночи, переодевшись во что-то несуразное, сбежал и Долгорукий, позже объявивший себя «королем Украины в изгнании».
