Юрий Воробьевский - Черный снег на белом поле
Со временем эти особенности праздника стали известны «гоям». Тогда иудеи изобрели «объяснение»: имеется в виду, дескать, не прощение грехов перед другими людьми, а прощение грехов перед Богом. Правда, подробности текста (он приводится из книги «Махзор на Йом-Кипур»), связанные в том числе с имущественными вопросами, ясно говорят, что нельзя верить и этим оправданиям.
О подобных проблемах судопроизводства позапрошлого века писал и Флавиан Бренье: «Эта еврейская особенность прежде была столь общеизвестной, что суды не принимали еврейской клятвы иначе, как если бы она была произносима «тоге judaico», т.е. сопровождалась страшными заклятиями, которыми синагога окружает принятие присяги между евреями. Намерение, диктовавшее это вполне целесообразное обыкновение, было прекрасно, но мы того мнения, что этого все же недостаточно для обеспечения правдивости присяги, принимаемой евреем. И, действительно, в талмуде заключаются советы и примеры такого рода, что сыны Израиля могут с чистой совестью и, после клятвы «тоге judaico», осудить невиновного христианина и оправдать виновного еврея». Одна из многочисленных хитростей на этот счет состоит вот в чем: «Каждая синагога старается иметь у себя не только экземпляр совершенно правильно написанной Библии (кошер), но и экземпляры, в которых находятся ошибки (фушер), также хранятся там. Если еврей присягает на Библии, то он может врать, сколько душе угодно, если только экземпляр, на котором он присягает, разнится хотя бы одной точкой от канонического».[103]
Меж тем пожар вокруг «дела Бейлиса» разгорался. XI Венский сионистский конгресс заявил уже не в обиженной, а очень даже решительной тональности: «...как смеют бросать это сумасшедшее обвинение в лицо еврейского народа, проживающего три тысячелетия в атмосфере величайшей человеческой культуры, даровавшего всему человечеству законы гуманности и просветившего мир учением любви к ближнему!»
Да, сколько уже раз крючковатый палец старого иудейского начетчика судорожно тыкался в слова «Шулхан-Аруха»: «Если в яйце находится капля крови, то удали кровь и съешь остальное, но только в том случае, если кровь была в белке. Если же она находилась в желтке, то запрещено все яйцо». Тут указующий палец торжественно взмывал вверх. Кровь не позволена!
Есть такие слова в «Шулхан-Арухе». Но есть и другие — из книги монаха Неофита. Тоже о яйце. О реальной практике. «Евреи пользуются христианской кровью при обрезании, браке, в опресноках Пасхи, при погребениях, и в своем плаче о разрушении Иерусалима.... Когда между евреями заключается брак, то жених и невеста приготовляются к нему строгим постом в течение суток, воздерживаясь даже от воды до захода солнца. Тогда именно является раввин. Он берет только что испеченное яйцо, облупляет его и разделяет пополам. Затем он посыпает его не солью, а особым пеплом. Так, посыпанное яйцо брачующиеся едят, а раввин читает молитву, смысл которой таков: «Да приобретут эти супруги доблесть убивать христиан или, по крайней мере, беспрестанно обманывать их и захватывать все их богатства и плоды их трудов». Указанный пепел употребляется не вместо соли, а вместо свежей христианской крови, будучи на самом деле измененною христианскою кровью. Именно кровью, оставшейся от совершенных для праздника опресноков жертвоприношений, — чем больше, тем лучше, — раввины пропитывают соответствующее количество льняной или хлопковой пряжи, затем они ее высушивают и сжигают. Пепел сохраняется в бутылках, тщательно сохраняемых и вверяемых казначею синагоги».
Отец Павел Флоренский писал Василию Розанову: «Кровь, изъятая из обращения кулинарного, изъята именно потому, что сохраняется для моментов священнейших... Так, во многих культах известное животное безусловно возбраняется верующим и окружено всяческими запретами: его нельзя убивать, его нельзя употреблять в пищу. Но в известные времена и сроки оно священно заколается и священно поедается... Кровь гоев, тоже животных, вероятно надо рассматривать как именно такой род в обычное время запретной пищи».
...«Кровь» и «сокровенное» — от одного корня. Обычно кровь не видна. Но только до той поры, пока в дело не вступает нож.
Не виновен? Или не уличен?
Лев Тихомиров писал: «Ни один народ, ни одно вероисповедание не протестуют против права и обязанности следствия перебирать все гипотезы о причинах преступления. Одни евреи и их приверженцы позволяют себе абсурдное требование не допускать самого предположения о ритуальности убийства. Неужели они не понимают, что этим только бросают подозрение на евреев же?»
И далее: «Тяжкие раздумья охватывают при чтении обвинительного акта. Чувствуется жгучая потребность узнать правду. Остается надеяться, что хоть суду удастся распутать таинственное дело и показать России, в чем истина.
Это нужно не только в отношении самого подсудимого, а более всего в отношении еврейства. Напрасно страстные защитники евреев кричат, что нельзя ставить даже вопроса о ритуальных убийствах, что наука будто бы все это опровергла. К сожалению, это не верно. Еврейство живет так замкнуто, что в нем много неведомого, и ученые знают его интимную жизнь далеко не хорошо»...
Итак, волнение в киевском зале суда достигло предела. Сейчас объявят приговор. Сидящий на балконе прессы В.Д.Бонч- Бруевич записывает: «Вот засуетились пристава... Вот повалила публика на свои места... Ввели Бейлиса, в последний раз туда, за решетку, на скамью подсудимых. Он бледен, как смерть, взволнован, но владеет собой...
Вошли судьи.
Публика стоит. Тишина необычайная, жуткая, тревожная. Многие крестятся, плачут.
Суд присяжных идет! — раздается властное восклицание. — Прошу встать! ...Старшина присяжных читает вопросный лист, читает долго, ровно, вопросы такие длинные...
И наконец:
НЕТ, НЕ ВИНОВЕН!
...Зала, оцепенелая, вдруг пробудилась, зашевелилась, возликовала. «Двухглавцы», «союзники» огорчены, пришиблены, растеряны.
В публике истинное ликование. Многие крестятся. Вчерашние поклонники и поклонницы обвинителей сейчас со словами «Слава Богу! Оправдали...» передают друг другу счастливую весть, и так радостно смотреть на них, что теперь, хоть в эту последнюю минуту, их совесть озарена сознанием добра и справедливости.
Оправдан, Оправдан! — неслось по Киеву, как благодатное эхо, заглушая повсюду злобные крики тех, кто в крови, ненависти и погромах ищет удовлетворения своим низменным страстям...» — так писал будущий управделами Совнаркома, самого кровавого в мире правительства.
Не виновен... Нет, надо бы сформулировать точнее. Ведь голоса присяжных разделились пополам. Половина считала, что Бейлис виновен. Счет был шесть на шесть. И при гуманнейших законах Российской империи эта «ничья» трактовалась в пользу подсудимого. М.О. Меньшиков справедливо уточнял: «Вместо «невиновен» было бы вернее сказать не уличен, или, еще точнее, недостаточно уличен. Старое, более гибкое, судопроизводство оставило бы подобного подсудимого в подозрении, но нынешнее, перестроенное в интересах преступности, не признает оттенков последней, и если обвиняемый не вполне уличен, его объявляют «невиновным» и даже «оправданным»-...» [35].
Но самое главное было все же в другом. Л.A. Тихомиров писал в «Московских ведомостях», что на суде была признана «доказанность убийства со всеми признаками ритуальности». Это подтвердил выступавший в ходе процесса старец Почаевской лавры архимандрит о.Автоном, еврей по крови, прекрасно осведомленный о сути страшного ритуала хасидов. Это был провал. После первых восторгов это поняли и сами «бейлисиары». Что дальше? Теперь требовалось в очередной раз доказать, что снег — черный. Во всех энциклопедиях мира вы прочтете ложь о том, что в Киеве «кровавый навет» был в очередной раз опровергнут.
Да, суд, оправдавший за недостаточностью улик подозреваемого Бейлиса, по сути определил преступление как ритуальное. Определил, несмотря на противодействие всего мирового иудейства и его яростных пособников, которых М.О. Меньшиков называл «еврейскими янычарами».
Таких интеллигентных защитников формировал либерализм. В России нарождалась новая формация людей. Флоренский писал по этому поводу: «Все кричат о Ющинском. Но, Господи, почему вдвое не кричат о тысячах таких Ющинских, в гимназиях, в школах, в университетах? Ведь из них гг. евреи тысячью уколов извлекают всю душу (...) Разница же их от Ющинского та, что Ющинский освещен красным бенгальским огнем, а других детей режут при будничном свете всероссийской жизни...»
«И тяжело дышится Европе, — вздыхал Флоренский. — Сдавливают ее могучие кольца Израиля. Он уже все облепил — векселем, книжкой, газетой. Давит, кого может, и обольщает, кого еще не может. Он в особенности обольщает детей ваших, в школе, в университете. Наше несчастное бесхарактерное юношество же все облито ядом еврейского гипноза, льстивого, интимного и насмешливого в отношении «иных». (Цит. по: [29]).
