Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №11 (2003)
При всем том Кортен по-прежнему мыслит по-деловому — предельно конкретно, и это позволяет ему сражаться с неолиберальными экономистами их собственным оружием, показывая вопиющую абсурдность нынешней экономической системы, работающей не на человека, а на саму себя, точнее, на мировых заправил.
Исследователь приводит впечатляющий пример: в 1954 году тогдашний министр финансов Великобритании Р. Батлер произнес речь, в которой обещал, что трехпроцентный ежегодный рост экономики приведет к удвоению национального дохода к 1980 году и сделает каждого вдвое богаче. “Эта речь оказалась поворотной в судьбе англичан. Прежде национальные цели формулировались в виде конкретных задач, например, строительство 300 000 квартир в год или создание общенациональной системы здравоохранения. Отныне главной целью становится экономический рост. Идеологический спор между левыми и правыми в отношении того, как разделить пирог определенного размера, был в большой степени отодвинут на второй план. Внимание сосредоточилось на том, как увеличить размер пирога”.
Не напоминает ли это вам, читатели, лозунг Путина — удвоить ВВП к 2010 году, который кремлевская пропаганда пытается выдать чуть ли не за новую национальную идею? Посмотрим, что же вышло у англичан.
Цель, свидетельствует Кортен, была достигнута. Однако простым людям это не принесло процветания. Напротив, качество жизни ухудшилось. “Число хронических заболеваний возросло, уровень преступности вырос в восемь раз, безработица выросла непомерно...”.
К еще более трагическим последствиям этот рост ради роста приводит в развивающихся странах. В Коста-Рике МВФ и Всемирный банк провели реконструкцию экономики. В стране с развитым мелким фермерством и небольшим числом крупных хозяйств латифундисты-экспортеры получили колоссальные преимущества. Это обеспечило страну валютой и помогло начать выплату внешнего долга — что и было целью международных банкиров. Но фермеры, работавшие на внутренний рынок, разорились. Продовольствие пришлось импортировать. Долг снова стал расти и в конце концов удвоился! “При всей возмутительности последствий их политики, — негодует Кортен, — МВФ и Всемирный банк указывают на Коста-Рику как на пример у с п е ш н о й структурной перестройки, потому что увеличился экономический рост и страна теперь способна регулярно выплачивать долги”.
И опять не могу не отметить пугающие параллели с российской действительностью. Сегодня рост ВВП обеспечивается за счет экспорта сырья. Большая часть доходов оседает в офшорах, где зарегистрированы наши крупные сырьевые компании. А то, что попадает в бюджет, идет на выплату внешнего долга. Заказы на производство оборудования для добычи нефти и газа, на трубы, которые могли бы оживить отечественное машиностроение, дать работу и стабильный доход сотням тысяч людей, уходят за рубеж. Бывая в московском офисе Газпрома, я каждый раз поражался: вся “начинка”, все внутреннее убранство гигантского здания, вплоть до картин на стенах, да, кажется, и сами стены — всё привезено из-за границы... Страна теряет невосполнимые ресурсы, а ее население не получает ничего. Увеличить расходы на науку — нельзя: нет денег. Перевооружить армию — нельзя. И так во всем! Зато нам постоянно рапортуют о повышении темпов экономического роста.
Кортен призывает “по-новому взглянуть на цель и единство жизни”. “Д е н е ж- н о й экономике” неолиберализма он противопоставляет “с о ц и а л ь н у ю экономику”, черпая примеры из жизни традиционных обществ. “Социальная экономика по своей природе является местной, беззарплатной, не денежной и не рыночной. Ею движет любовь, а не деньги”6.
Что имеет в виду Кортен? Работу по дому, уход за детьми, заботу о престарелых. Вся стоимость произведенных товаров и услуг потреблялась и обменивалась в пределах семьи и данного района теми, кто создавал эти ценности. Автор отмечает высокую эффективность в использовании ресурсов и удовлетворении реальных потребностей. Он с горечью признает: “Плотная ткань человеческих отношений, основанных на длительном совместном проживании и взаимопомощи, которые когда-то существовали при социальной экономике, теперь распадается”. И все-таки исследователь надеется на появление современных форм “социальной экономики”, основывающихся на реалиях сегодняшнего дня.
За работами Ларуша и Кортена угадывается могучая фигура Карла Поланьи — крупнейшего экономического мыслителя XX столетия. Его книга “Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени” (Пер. с англ., СПб., 2002) представляется мне наиболее ясным и совершенным исследованием из тех, что посвящены истории развития капитализма.
Написанная в середине века книга Поланьи не устарела и сейчас. Более того, сегодня общество только подходит к адекватному пониманию его работы. И этому есть веские причины. Изданная в конце Второй мировой, она пришлась на эпоху, когда внимание Запада переключалось на противоборство с новым противником — СССР. В центре внимания оказалась книга другого венского изгнанника, Фридриха фон Хаека — “Дорога к рабству”, появившаяся в том же 1944 году, что и исследование Поланьи, но — в отличие от него — пришедшаяся ко времени.
Еще бы! Сочинение Хаека воспевало свободный рынок и рыночную демократию. Оно стало идеологическим знаменем борьбы с Советским Союзом. Хаека можно назвать провозвестником неолиберализма и “нового мирового порядка”. Напротив, Поланьи смотрит на саморегулирующийся рынок не только без восторга, но с осуждением и ужасом: “Подобный институт не мог бы просуществовать сколько-нибудь долго, не разрушив при этом человеческую и природную субстанцию общества; он бы физически уничтожил человека, а среду его обитания превратил в пустыню”. С неотразимой убедительностью ученый доказывает, что и сама мировая война явилась следствием краткого торжества рыночной экономики.
Естественно, “хозяева жизни” сделали все, чтобы оттеснить на задний план научный труд, столь красноречиво развенчивающий либеральную утопию. Потребовалось полвека, чтобы западное общество увидело в новом торжестве либерализма те же отвратительные черты, на которые в середине 40-х указывал автор “Великой трансформации”. Пришлось пережить крушение гражданских идеалов, социальных гарантий, вновь вплотную приблизиться к очередной мировой бойне, чтобы понять глубочайшие прозрения и пророчества Поланьи.
Ученый обнаружил в основе либеральной теории школярскую ошибку, чудовищную по отношению к человеку и разрушительную по своим последствиям. Чтобы не искажать пересказом поистине хрестоматийный текст, процитирую фрагмент — ключевой для книги, да и для всей критической литературы, посвященной либерализму: “Рыночная экономика должна охватывать все факторы производства, в том числе труд, землю и деньги...… Однако совершенно очевидно, что труд, земля и деньги — это отнюдь не товары, и применительно к ним постулат, гласящий, что все продаваемое и покупаемое производится для продажи, явным образом ложен. Иными словами, если исходить из эмпирического определения товара, то они товарами не являются. Труд — это лишь другое название для определенной человеческой деятельности, теснейшим образом связанной с самим процессом жизни, которая, в свою очередь, “производится” не для продажи, а имеет совершенно иной смысл; деятельность эту невозможно отделить от остальных проявлений жизни, сдать на хранение или пустить в оборот; земля — это другое название для природы, которая создается вовсе не человеком, и, наконец, реальные деньги — это просто символ покупательной стоимости, которая, как правило, вообще не производится для продажи. Характеристики труда, земли и денег как товаров есть полнейшая фикция”.
Собственно, после этого р а з о б л а ч е н и я ф и к ц и й либерализм как научная теория перестает существовать. И только алчность буржуа, фанатизм их интеллектуальной обслуги (тот же Хаек — это воинствующий аятолла рыночного фундаментализма) вкупе с доверчивостью многочисленных профанов — из тех, кто олицетворяет общественное мнение, — поддерживают иллюзию его жизнеспособности.
Однако существует еще и п р а к т и к а либерализма, которую росчерком даже гениального пера не отменить. Куда там! Это она на полвека с легкостью задвинула книгу Поланьи на самую заднюю полку человеческих знаний. Надо было бы — и его самого отправила следом. Что такое человеческая жизнь для нее, распоряжающейся миллиардами жизней на всей планете?
Поланьи прекрасно сознавал опасность практического воплощения идеи не знающего ограничений рынка и предупреждал о ней общество с гражданским пафосом, неожиданным в научном исследовании: “Позволить рыночному механизму быть единственным вершителем судеб людей и их природного окружения... значило бы в конечном счете уничтожить человеческое общество. Ибо мнимый товар под названием “рабочая сила” невозможно передвигать с места на место, использовать, как кому заблагорассудится, или даже просто оставить без употребления, не затронув тем самым конкретную человеческую личность, которая является носителем этого весьма своеобразного товара. Распоряжаясь “рабочей силой” человека, рыночная система в то же самое время распоряжается неотделимым от этого ярлыка существом, именуемым “человек”, существом, которое обладает телом, душой и нравственным сознанием. Лишенные предохраняющего заслона в виде системы культурных институтов, люди будут погибать вследствие своей социальной незащищенности; они станут жертвами порока, разврата, преступности и голода, порожденных резкими и мучительными социальными сдвигами. Природа распадется на составляющие ее стихии; реки, поля и леса подвергнутся страшному загрязнению; страна уже не сможет обеспечивать себя продовольствием и сырьем. Наконец, рыночный механизм управления покупательной способностью приведет к тому, что предприятия будут периодически закрываться, поскольку излишек и недостаток денежных средств окажется таким же бедствием для бизнеса, как засуха и наводнения — для первобытного общества”.
