Итоги Итоги - Итоги № 46 (2011)
Писатель с доставкой
Американца Майкла Каннингема в России знают давно и неплохо. Его романы «Дом на краю света», «Часы» (известен даже тем, кто вообще не читает книг, благодаря экранизации с Николь Кидман в главной роли), «Плоть и кровь» у нас переводили, издавали и переиздавали начиная с 90-х годов. Теперь у всех, кого эти книги не оставили равнодушным, появился шанс познакомиться с их автором лично. Майкл Каннингем приезжает в Москву и встретится со своими читателями и почитателями в Российском государственном гуманитарном университете 17 ноября в 10.30.
Соло из сериала
17 ноября в клубе «ДуровЪ» состоится концерт американского саксофониста Эрика Мариенталя. Его уникальную манеру игры расслышал в начале 90-х джазовый гуру пианист Чик Кориа. И пригласил его в свой проект Electric Band. Затем пришла международная популярность. Эрик Мариенталь один из самых популярных на сегодня саксофонистов. Его музыку и саксофонные соло слышал практически каждый — в телесериалах «Санта-Барбара», «Альф», «Центральный госпиталь», в фильме «Угнать за 60 секунд», в диснеевских мультфильмах. Он выступал с Барброй Стрейзанд, Билли Джоэлом, Элтоном Джоном, Стиви Уандером, Би Би Кингом, Дэвидом Бенуа, Патти Остин и был лидером группы саксофонов оркестра GRP All-Star Big Band.
Ода ящику / Искусство и культура / Художественный дневник / Что в итоге
Я всегда считал, что телевидение — это что-то непонятное для нормального человека. Если человек говорит, что в ТВ для него все понятно, значит, он не профессионал, а любитель. Наверное, поэтому мне никогда не приходило в голову, что я смогу написать летопись телевидения, 80-летие которого отмечается в эти дни. Такое желание возникло недавно, когда я начал прикидывать: кто остался, кто ушел. К сожалению, многие ушли, а уходя, человек уносит с собой знания... Так появилась книга «ТВ живьем и в записи».
Когда мы начинали делать телевидение, ни у кого в мыслях не было, что мы делаем историю. Никто из телевизионщиков не вел дневников. Мы просто работали. Да что там, было время, когда ящик и работой-то нормальной не считался. Когда я был взят на должность старшего редактора и сообщил об этом отцу, он надолго замолчал, а потом проронил одну-единственную фразу: «Ты умрешь под забором Киевской киностудии». В те времена менее престижным, чем Киевская киностудия, был разве что «Киргизфильм». В ответ я пошутил: мол, умру под забором «Останкино». Но отец потом полгода со мной не разговаривал. А когда мой однокурсник по МИИТу ушел из инженеров в журналисты, папа сказал мне: «От него-то хоть статьи останутся. А от тебя что — сотрясение воздуха?» Тогда программы еще не сохраняли в записях. И ощущение, что после тебя ничего не останется, было вполне реальным.
Я жил в эпоху живого ТВ, в эпоху телевидения в записи, в эпоху монтированного телевидения... С тех пор многое изменилось. Это сейчас мы понимаем, что сделали гигантское дело, то, без чего страна не может существовать. Сегодня многое выглядит по-другому. В нынешнем телевидении что-то меня привлекает, что-то категорически нет. О многом я бы промолчал, чтобы не получилось старческого ворчания. Но если бы ТВ совсем мне не нравилось, я бы и не ругал его. Ругают ведь любимых детей, а не чужих. Сегодня мне не нравится стремление быстро, в рекордные сроки сделать карьеру. Все-таки ТВ требует прорастания знаний и ума. Нынешнему ТВ при внешнем блеске и изобретательности не хватает возможности остановиться и задуматься. Мне не нравится торопливость, неосновательность. Те, кто со мной работал, не дадут соврать: в некоторых случаях и матом я крыть умею. Но это не значит, что мат должен быть на экране, в кадре. Мне не очень понятно самоощущение телеперсон, считающих, что они — истина в последней инстанции. Нам, мол, предоставлено право... На самом деле предоставлено не право, а возможность. А вот право надо завоевать, как завоевывают авторитет. Это твоя забота — добиться, чтобы твои слова, твоя мысль, твои предложения были значимы.
Есть мнение, что с развитием Интернета и сетевых технологий ТВ потихоньку умрет. Уверен, это полная ерунда! Кому только не пророчили гибель. Когда-то считалось, что телевизор убьет кино, а кино убьет театр. На моей памяти умирала эстрада, умирала литература... Лет 30 тому назад умирало радио. На самом деле новые жанры и технологии возникают, не убивая, а обогащая друг друга.
Надеюсь, появление большого количества разных «кнопок» даст новый толчок развитию ТВ. Исчезнут гигантские каналы, возникнет множество каналов по интересам, они будут меняться, спорить друг с другом — и телевидение выживет. Все-таки это важная часть нашей культурной жизни, хотя в 80-е я, помнится, утверждал, что ТВ вообще не для интеллигентных людей. Это и верно и неверно. Не могу не вспомнить монолог Марии Мироновой из эстрадного спектакля «Кляксы» начала 60-х. Там ее героиня говорит: «Наш зритель еще не вырос до такой степени, чтобы понять, насколько он вырос». Конечно, так называемые общие каналы рассчитаны на усредненный результат. Но рядом с ними должны быть каналы хоббийные, каналы интересов, каналы для интеллигенции. Это как в литературе, где, скажем, у Донцовой и Прилепина совершенно разные аудитории. Однако и то и другое литература. С ТВ та же история. Оно в перспективе должно стать как бы порезанным на ломтики. Эпоха каналов, которые удовлетворяют абсолютно всех, закончилась. Сегодня не может быть одного телевидения для Марь-Иванны и для академиков. Именно так, многопрофильно, устроено все мировое телевидение, и мы к этому придем. Правда, у нас пока есть одна интересная особенность. Несмотря на всю мою критику, мы пока еще самое интеллектуальное ТВ. Хотя порой успешно с этим боремся. Надеюсь, тут мы не победим.
Анатолий Лысенко
тележурналист, президент Международной академии телевидения и радио
Русский бунт / Искусство и культура / Искусство
Для премьеры, которая открыла бы историческую сцену Большого театра, выбрали «Руслана и Людмилу» Михаила Глинки. Оно и понятно: для русской музыки Глинка то же самое, что Пушкин для русской литературы. Опер он оставил только две. За верноподданническую «Жизнь за царя» Николай I пожаловал Глинке бриллиантовый перстень. Урезанная до «Ивана Сусанина», она имела статус «советской народной оперы». А «Руслан и Людмила» изначально вышла странненькой. Вроде бы былинный эпос, но уж какой-то негероический. Вроде бы русская мелодика, но скроена по итальянским лекалам. Вроде бы Пушкин, но его ироничный тон то прорывается, то прячется под наслоением музыкальных глыб. Кстати, царская фамилия премьеру «Руслана и Людмилы» не высидела.
Но для первой премьеры исторической сцены лучший оперный режиссер страны Дмитрий Черняков счел творение Глинки подходящим: здесь нет традиционного для масштабных русских опер трагического финала. К тому же у Большого есть своя традиция ее исполнения — девять постановок, более семисот представлений, 165 лет истории!
Первая же сцена показала, что все эти версии-традиции никуда не делись, просто утрамбованы в культурные слои. Взору открывается интерьер княжьих хором с потолком, похожим на атриум Большого театра. Читаются цитаты из нынешней реставрации: сусальная лепнина и византийская помпезность. Сюда же присовокупили не только классические фишки Большого с кафтанами-кокошниками, но и крепостной театр, где девки в сарафанах гудят на золоченом фортепьяно, и советские «Голубые огоньки». Меж накрытых столов бегают ряженые — гигантская Голова, Финн, Наина, малютка Черномор, тут же оператор с камерой и онлайн-проекция на два экрана. Кстати, это уже третий опус в оперном театре, где кафтан главного героя украшает державный двуглавый орел.
Придумав и режиссуру, и сценографию своей постановки, Черняков ни секунды не дает скучать. Едва завернутая в ковер Людмила пропадает с празднества, три ее жениха, сменив княжьи кафтаны на джинсы с куртками, бросаются на поиски. А тут уже и знаменитая ария «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями». Поначалу эта сцена кажется воплощенной мечтой Владимира Сорокина, предлагавшего затопить Большой дерьмом по самую люстру, но на странных коричневых валунах обнаруживается хор в современном камуфляже. Говорящая Голова соответствует: это не былинный герой, а крутой пахан. Козни Наины воплощает симпатичный бордель, где прелестницы развлекают публику, а вместе с ней и Руслана с Ратмиром. Людмила же мается в стерильном гламурном чертоге Черномора, где вместо «карлы коварной» ее обхаживает современная ВИП-обслуга. Тут нет места умилению. Тайский массаж и шоу барменов с оркестром сменяют хорошо поставленная оргия миманса... в натуральном виде и татуированный стриптизер, играющий всеми мышцами, норовящий затащить Людмилу в постель. В закулисье судачат, что прима Елена Образцова отказалась от партии Наины, увидев именно эту сцену.
