Юрий Подольский - Проклятые места планеты
Местные купцу не поверили, и он вызвался показать желающим то место. Слова его полностью подтвердились: на берегу болота стояли брошенные много лет назад уже развалившиеся телеги с торговым добром.
Большинство исследователей аномальных явлений, происходивших на череповецком болоте, определяют эти места как «одержимые темным духом». Какова природа этого духа, никто не знает. Дух – герой местных преданий, некая стихийная темная сила, несущая зло и страдания без каких бы то ни было мотивов.
Согласно славянской мифологии, в болотах живет кикимора – злой болотный дух. Людям показывается редко, предпочитает быть невидимой и только кричит из болота громким голосом. Любит наряжаться в «меха» из мхов, вплетает в волосы лесные и болотные растения. Кикимора болотная затаскивает зазевавшихся путников в трясину, где может замучить до смерти. Поэтому в болотистые места далеко и поодиночке не шли. Считалось, что безбоязненно ходить там могут только колдуны и ведьмы.
«Дух в болотах появился давно, – писал лекарь Грязнов в 1879 году. – Никто не знает, что его породило: дремучая природа болот, темные силы земли, грехи живущих в этой местности людей, или вообще сам дух, поселившись в этой местности, создал для себя удобные для его жизни и дремучести болота».
Древние кельты называли болота «вратами духов» – там, где кажущаяся твердой почва мгновенно уходит из-под ног, открываются врата в мир загадочных духов природы и божеств. Поэтому кельты почитали болота и приходили туда с жертвенными дарами.
А вот запись из другого череповецкого источника, сделанная еще раньше, в середине XIX века: «Он воет, этот дух. Стоит однажды попасть туда, чтобы он навсегда остался с тобой. Он всасывает мозг. Он думает и заставляет молчать…»
«Его можно вспугнуть, – читаем в письме некоего Перфильева, уроженца этих мест, лечившегося от своей “болотной хандры” у доктора Грязнова. – Не говорите о нем, не показывайте ему дорогу, он живет в самом центре, где лесная поросль обступает небольшое рыжее место, похожее на вытянутый круг. Наш лесник называет его ведьминым. Сам боится-боится, а других приглашает послушать. В лес стал ходить без ружья. Все знают: его предшественник застрелился дома. Дослужился до старшего и застрелился, а из города не уехал. Так и не успел. Или не смог… А еще лучше – молчать. Идти и молчать. И оно не сможет воровать голос».
«Отец гнал меня из города, – свидетельствует другой очевидец и жертва череповецкого болота середины XIX века. – Я получил образование и вернулся. Отныне уже нельзя уехать. Эти болота найдут везде. Как можно бороться с такой махиной вонючего торфа? А как прекрасно это болото, когда находишь его впервые! И ягоды почти нет, и птицы мало. Не болото это вовсе. А как слышно его в городе! Я уже знал троих, которые его слышат…»
Это подтверждает и Перфильев в письме, написанном в 1905 году: «Все лучшие люди действительно уезжают из Череповца или погибают здесь… Это не душевная – какая-то другая болезнь. Человек перестает ждать лучшего… и будто бы слышит по утрам, как где-то на севере вздыхает Озеро. И живет та вода чужой жизнью. Она подчиняет себе людей, которые выполняют ее волю». Через два года Перфильев уже сам болел этой странной болезнью…
«Я взял анализы торфа с этого странного места, – уверяет в своих записях все тот же Грязнов. – Послал в Петербург образцы и привел всех знакомых ученых в недоумение: кроме растительных остатков в торфе оказались следы более высокоорганизованной жизни, которые (следы) ранее нигде не встречались и не наблюдались. Коллеги написали мне, что болото редкое, необычное».
Других подробностей и «вещественных доказательств», проливающих хоть какой-нибудь свет на историю с череповецким болотом, мы не знаем. Предполагают, что болото в том виде, в каком оно наводило ужас на всю округу, погибло где-то в 1920-1940-х годах. Вернее, само болото не погибло – просто перестало проявлять себя, во всяком случае открыто. Иначе бы как оно допустило столь бурное строительство города и развитие промышленности? И противостоять активному приливу в Череповец свежих людей болото не смогло. Сдалось… Или затаилось?
Земля скорби и страданий
На севере Красноярского края есть удивительное место, которое столетиями манило к себе охотников, путешественников и авантюристов. А вот преступники – как уголовные, так и политические – попадали туда же, в остроги и поселения, без какого бы то ни было желания.
В суровом краю вечной мерзлоты, северных сияний и полярной ночи, расположенном между Туруханом и Енисеем, испокон веков жили селькупы и эвенки, исповедовавшие язычество. Согласно преданиям, название реки Турухан и прилегающего к ней края произошло от традиции местных шаманов иметь при себе посох, на котором изображалось магическое дерево туру – символ шаманской силы. Старожилы рассказывают, что с помощью этого посоха некоторые из могущественных шаманов в былые времена вызывали бурю и останавливали разлив великого Енисея, повелевали дождем и огнем.
Когда в этом краю обосновались казаки и столкновение интересов переселенцев и аборигенов стало неизбежным, шаманы употребляли всю свою силу, чтобы защищать собственные народы. В летописных казачьих источниках, относящихся к началу XVII века, когда на месте современного Туруханска было основано укрепленное зимовье, а затем возник небольшой городок, называвшийся Новая Мангазея, упоминается о таком случае: однажды эвенкийский шаман, разгневанный наложенным на его народ оброком, бросил свой посох через деревянную стену крепости, и в казачьем поселении возник сильный пожар.
Активную борьбу с языческими верованиями туруханских народов в XVIII веке начали монахи, построившие свой монастырь на одном из островов Енисея. Монастырские владения не раз предавались огню и подвергались набегам местных жителей, сопротивлявшихся чужой вере.
С мрачными ритуалами, бытовавшими у селькупов и эвенков вплоть до начала XX века, связана Смерть-скала – высокий утес, расположенный в 18 км от современного Туруханска в верхнем течении Подкаменной Тунгуски. С этой скалы в реку сбрасывали неверных жен и пойманных воров. Сюда, чтобы добровольно расстаться с жизнью, приходили немощные старики. Именно здесь шаманы приносили в жертву своим богам молодых красивых девушек, детей и пленников. А позже, когда в эти края пришли русские переселенцы, казаки казнили на зловещей скале непокорных туземцев.
Мрачный утес и в XX веке поддерживал свою недобрую славу ворот в преисподнюю. Последнюю свою жертву Смерть-скала приняла в 1954 году. Тогда, после амнистии, по которой десятки тысяч уголовников-рецидивистов были выпущены на свободу, на севере Красноярского края появилась банда, промышлявшая разбоями, грабежами магазинов и сберкасс. Милиции удалось напасть на след преступной группы, логово которой находилось в туруханской тайге. После нескольких дней преследования преступники были прижаты к берегу Подкаменной Тунгуски. Страшась неминуемого возмездия, уголовники спрыгнули со Смерть-скалы в водовороты реки. По легенде, из двадцати трех членов банды выжить удалось лишь главарю, знаменитому в те годы бандиту Федору Куклаченко.
Туруханская земля до революции в большом количестве поставляла в европейскую часть Российской империи и за рубеж ценные меха и рыбные деликатесы. По воспоминаниям революционеров, коротавших молодые годы в ссылке в том краю, их излюбленным способом времяпрепровождения были охота и рыбалка. Даже в наши дни туруханская тайга как магнитом притягивает к себе промысловиков, среди которых ходит много легенд о необычных обитателях и страшных тайнах этого края. Одна из них связана с мертвым охотником-эвенком, призрак которого якобы появляется в вечерние и предрассветные часы, требуя от охотников поделиться с ним добычей. Несмотря на мрачность этого предания, встреча с призраком у промысловиков считается большой удачей: она сулит богатую добычу.
Другое предание, дошедшее до наших дней со времени первых русских поселений, рассказывает о «кровавом зимовье». Будто бы в туруханской тайге один раз в три года в самую суровую снежную пору появляется из ниоткуда старая ветхая изба. Горе тому из охотников, кто в нее войдет и расположится на ночлег. Эта изба, словно кровожадный хищник, проглатывает незадачливых путников, ищущих крова, и, насытившись, бесследно исчезает, унося в небытие свои жертвы.
Реальным прообразом «кровавого зимовья», пожирающего людей, стали многочисленные остроги и лагеря, возникшие в разное время на туруханской земле. Начиная с XVII века в этот край ссылали преступников и вольнодумцев. Здесь нашли свое последнее пристанище разбойники из войск Стеньки Разина и Емельяна Пугачева. В XX веке в туруханских лагерях отбывали длительные сроки заточения знаменитый историк и поэт Лев Гумилев и не менее знаменитый хирург и священник архиепископ Лука, в миру Валентин Войно-Ясенецкий, и еще тысячи безвестных жертв ГУЛАГа.
