Николай Лесков - Статьи, предположительно написанные Лесковым
Немалых хлопот тоже стоит уипсам и собрать заседание, и продлить его до известного часа и минуты.
Заседание может состояться только при 40 членах; если к 4 часам их не оказывается, заседание на этот вечер откладывается. Конечно, подобные случаи редки, но все-таки они бывают, а как раз оппозиции или министерству в этот вечер надо чего-нибудь добиться.
Стоит тому или другому уипсу пожелать, чтобы заседание состоялось, и он уже устроит его.
Из парламента идут телеграфные проволоки во все клубы и части города. Помощию этих проволок уипс сзывает необходимых ему членов, привычки и образ жизни которых ему как нельзя лучше известны. Часто случается, что в пустую залу нижней палаты, по которой печально расхаживают какие-нибудь 15–16 человек, вдруг с первым ударом четырех часов появляются со всех концов до 30 и до 40 членов «спасителей», и заседание составляется. Нередко, однако, для сбора манкирующих членов красноречие и электричество оказываются недостаточными, и более решительное действие оказывают доброе старое вино и превосходные сигары, на которые уипс пригласит, да кстати усадит и поприсутствовать в заседании. Уипсы получают за свою шестимесячную службу тысячу двести фунтов жалованья. Это, конечно, не Бог весть как много, но и не мало. А скупиться уипсу нечего, потому что ему предоставлено право черпать, сколько угодно, из фигурирующих в бюджете таинственных «сумм на необходимые издержки».
Таким образом уипсы устроивают заседания. Посмотрим теперь, как им удается держать заседание до нужного по их расчетам срока. Положим, что какие-нибудь важные для партии уипса прения грозят окончиться тремя часами ранее, чем ожидали, так что отсутствующим главным ораторам, которые рассчитывали говорить еще не ближе, как часа через три, не придется и вовсе ударить на врагов своей партии. Палата почти пуста, маленькие огоньки красноречия догорают, на министерской лавке какой-нибудь одинокий член министерства тщетно борется с одолевающим его сном. Уипсы с беспокойством замечают, что плохенькие ораторы кончили ранее, чем на них рассчитывали, и прения грозят умереть от истощения сил. Почти все члены палаты разбрелись по ближним и дальним ресторанам и клубам, а до их возвращения невозможно допустить вотировки. Судьба вопроса висит на волоске, и в самом деле есть отчего прийти и в страх, и в отчаяние. Но находчивость уипсов неистощима. У них есть всегда про запас двое или трое депутатов, обладающих силою красноречия сорока пасторов и способностью неистощимого словоизвержения, перед которыми мог бы спасовать и г. Безобразов. Уипсы немедленно отправляются за этими речистыми подставами, взводят их на ораторскую трибуну и заставляют оттуда фактически доказывать миру, что за отсутствием идей можно очень долго пробавляться. одними словами. Часа два или три продолжается это переливание из пустого в порожнее, а тем временем гонцы летят, телеграммы рассылаются по всевозможным клубам и другим увеселительным местам, где предполагаются в это время нужные члены палаты. У какой-нибудь герцогини бал, — член на бале и располагает веселиться, но уипс без жалости тащит его оттуда, и член покоряется. Чарующие звуки в опере тоже теряют свою чарующую силу, как только посланник уипса является на пороге ложи. Всеведующие уипсы знают, где найти каждого члена в любой час ночи. И вот нужные члены отысканы, и, как бы по мановению волшебного жезла, замиравшие прения вдруг оживляются. Денди являются толпами в черных фраках и белых перчатках, вздыхая о покинутой бальной зале. На министерской скамье все места заняты. Запасные ораторы напрасно силятся продолжать свое переливание из пустого в порожнее, — целый взрыв свистков их прогоняет немедленно. Первый министр и вождь оппозиции готовы сразиться. Палата в волнении, и напряженное ожидание придает оживленное выражение даже лицам самым тупым и неподвижным. Понятно, что такое кипение деловой жизни сообщает и людям, и нравам их тот деловой характер, которому у нас многие так искренно завидуют, глядя на родное беспрестанное слонянье из угла в угол, благодаря которому развиваются характеры рыхлые, сантиментальные и слабые, и в жизни господствуют и царят пересуды и сплетни, заменяющие собою серьезные заботы, достойные мужчины.
Величайшим из событий английской палаты общин за последнее время были прения об уничтожении государственной церкви в Ирландии. Только проникнув в тайны уипсов можно понять, каким образом этот самый жгучий из всех современных вопросов Англии мог быть решен в четыре ночи, и каким чудом в палате, где часто бывает трудно собрать 40 членов, по этому вопросу 618 народных представителей подали голос за Гладстона. Не менее оживленное зрелище представляли заседания во время прений по этому вопросу и в палате лордов. Обыкновенно зала палаты лордов с своими почти пустыми красными бархатными скамьями, несмотря на все свое великолепие, наводит какую-то тоску и уныние. Как мумии в обширной гробнице, восседают там и сям лорды, величаво-спокойные и томительно-монотонные в своих речах. Скукою веет от пустых скамеек членов, публики и стенографов, которым праздное слушание здесь кажется во сто раз утомительнее безустанной работы в нижней палате. Но 2(14) июня все как бы каким волшебством изменилось. На скамьях не оставалось пустого местечка; всякий садился, куда попало; дамы, которым удалось добыть себе билет, не заботились уже о том, что изомнут платья. Все пространство залы перед троном до верхней ступени занимали члены тайного совета и те, кто имел право входа туда; на передней лавке сидели принц вэльский, герцог кембриджский, лорд Россель, герцог Арджиль; епископов было множество; члены нижней палаты, между прочим Гладстон и Дизраэли, входили, выходили и толпились в зале до полуночи; но самый лучший фон картины составляли дамы в изящных вечерних нарядах, в которых преобладающим цветом был голубой всевозможных оттенков, — словом, зала представляла зрелище, не уступавшее зрелищу самой роскошной бальной залы; не доставало только музыки. Но лорды все-таки сдержали свой характер и оставались в своем «строгом чине». Хотя вопрос затрагивал самые жгучие интересы их, они сумели сохранить свое всегдашнее наружное спокойствие и флегму. Обыкновенный порядок заседания не был нарушен ни на иоту, и никто не говорил оживленнее обыкновенного.
* * *Несмотря на важные политические вопросы, занимающие в настоящее время Лондон, лондонское население не забывает и своих обычных забав и развлечений. На скачки Дерби собралась и в этом году такая масса народа, как и в предыдущие. Пеструю картину представляет Ипсомское поле во время этих скачек. За местами, предназначенными для аристократии, за первою цепью экипажей тянется ярмарочная площадь, на которой шумно толпятся мужчины и женщины, уже изрядно подгулявшие и под хмельком выкидывающие такие штуки, что, взгляни на все это консервативные корреспонденты нашей «Вести», они напророчили бы Англии большие беды, несмотря на то, что английский народ безземелен, как шиш на пустом блюде. Одни здесь валяются в блаженстве успения по земле; другие, кого еще носят ноги, собираются в кучки около паяцев и вымазанных сажею цыган, пилящих самым раздирающим уши образом на своих скрипках и сопровождающих свою музыку разными кривляньями и нескромными фарсами. Триста или четыреста тысяч публики яростно рукоплещут этим выходкам, не уступая в азарте нашей jeunesse dorée,[50] собирающейся у Излера. Экипажная публика, разъезжая, закусывает в своих колясках припасами, привезенными из дома, причем откупориваемые бутылки с шампанским так и хлопают, а вокруг этих экипажей бегут и толпятся голодные бедняки и ждут себе, как Лазарь, «крупиц падающих», точно как у нас в былые времена тульские нищие вокруг въезжающего в город почтового экипажа. Отвратительное и оскорбляющее зрелище!.. И то люди, и это люди, а кто из них человеки? Женщины в лохмотьях протягивают грязные передники, а женщины в кружевах великодушно бросают им из колясок свои объедки, словно псам или прокаженным. И едва какая-нибудь бродяжка успевает подхватить объедок и сделать с ним шаг, как толпы других кидаются на нее и отнимают… Происходит отвратительнейшая, совершенно собачья сцена… Полиция, деликатность и вежливость которой воспета нашими англоманами, здесь не чинится и щедро раздает тумаки направо и налево. Как в самом деле не безнравственны те, кто не хочет поддерживать благородную партию «Вести», которой хотелось бы низвести нечто подобное и на русскую землю! Ужасные в самом деле люди эти социалисты, стоящие за обземеленных крестьян!
Интересное в своем роде зрелище представляет возвращение масс с ипсомских скачек. Тысячи экипажей, перепутавшиеся между собою, стараются выбраться на простор, лошади падают, кучера ругаются, собравшийся народ хохочет и бросает комами грязи в джентельменов — и, среди всего этого гама, шума, криков, на перекрестке вдруг является человек, одетый с головы до ног в черное со значком в руке. На этом значке написаны огромными буквами слова: «Думай о смерти! думай о Боге, перед лицо которого ты скоро предстанешь!» Это агент библейских обществ. Появление его здесь с такими изречениями среди шумной толпы составляет чисто английскую черту. — Впрочем, увы! — все подобные напоминания не достигают тех целей, из-за которых бьется и хлопочет почтенное библейское общество.
