Журнал Русская жизнь - Земля (сентябрь 2007)
К.Г. А что, позвольте спросить, вас раздражало в Мацуеве? Лично меня - то, что это он играл под их чавканье, а не они чавкали под его музыку. Две большие разницы. Где же миссионерство, факт преодоления? В чем вы углядели сопромат? Публика должна чавкать - Моцарт пишет «Похищение из Сераля», темп увертюры совпадает с периодичностью сокращения жевательных мышц. Музыка получается великая, прекрасная и пленительная. Но если бы вы спросили Моцарта о его миссии, он, видимо, ответил бы, что его миссия - заглядывать под кринолин. А спросите Мацуева - он станет толкать вам про политональные наложения у Бриттена, высокое искусство и гармонию. Невыносима эта фальшь, как написал Фазиль Искандер в одном давнем стихотворении.
И.П. Сопромат здесь углядел не я, а люди, которые заходили к Мацуеву в гримерку после его выступления. С чем-то они его хотели поздравить. Потом мне рассказали, что Денис жаловался: хотя ему уже далеко не впервой развлекать жующую публику, на этот раз играть было особенно тяжело. То есть сам Денис еще полон романтических предрассудков по поводу миссии музыканта: жевать-де надо в буфете, а в зале должно внимать, дрожать, задыхаться и падать в обморок. Но Мацуев преодолевает эти предрассудки. Он понимает, что если он благородно откажется от роли тапера, куш заберет другой. И в данном случае заслуживает внимания не своекорыстие Мацуева, а его мудрость. Ясное осознание того, что высокая жрачка и высокая музыка надежно спаяны. Ну не могут буржуи позволить себе другую музыку за пределами своего дома. Бремя у них такое.
К.Г. Мне доводилось вкушать высокую жрачку и внимать музыке, которая сопровождала этот процесс. Есть «музыка для релаксации», есть «голоса леса», «звуки природы»; подобные CD продаются в киосках. А есть «музыка для желудочного сока». Это не столько обширный, сколько элементарный репертуар. «Интродукция и рондо каприччиозо» Сен-Санса, семейный бизнес Штраусов, а также строго определенные вальсы, ноктюрны и мазурки Шопена, в буквальном смысле слова навязшие в зубах, неотделимые от работы поджелудочной железы и секреторной системы человеческого организма. При всем моем огромном уважении не только к Шопену и Сен-Сансу, но даже - вы будете смеяться - к венской династии Штраусов, я не могу назвать эту музыку высокой. Для ее исполнения не требуется исполнительская глубина. В бесчисленных лобби и ресторациях пятизвездочных отелей этот репертуар споро и безошибочно исполняется бесконечными выпускниками неисчислимых консерваторий - и ничего, бресская пулярка исправно переваривается и, покинув желудок, начинает свое путешествие по тонкой части кишечника. Появление Мацуева в буфете Лондонского экономического форума обусловлено не спаянностью высокой музыки и высокой кухни, а спаянностью высокого пиара с другим высоким пиаром. Продается не изысканная еда, а Лондонский экономический форум, не «Голубая рапсодия» Гершвина, а Денис Мацуев, ее исполняющий. Чистый пиар-проект. Миссия Мацуева, о которой вы говорите, началась и закончилась в тот момент, когда участники форума прочли его фамилию в программке. Музыка - необходимая формальность. Рефлексия в гримерке - в сущности, тоже.
И.П. Тут нечему возражать. Я только не понимаю, что вас так злит. Есть событие, нужен тапер, этим тапером не может быть, с одной стороны, Шуфутинский, с другой, Плетнев. То, что русский Лондон выбрал себе в таперы Мацуева (а также то, что Мацуев на сегодняшний день является самым популярным пианистом в РФ), немного огорчительно, но вполне понятно. Игра нашего героя воплощает самое расхожее, самое плоское представление о виртуозности. А какое еще представление может царствовать на званом ужине на пятьсот человек, если этот ужин проходит не в Германии или Австрии? Следующий этап - выступление на званом ужине Плетнева. Пока сам Плетнев к этому, увы, не готов. Однако публика, уверяю вас, готова. Я сидел за одним столом с господином Лебедевым, он из совсем другого форбсовского списка. Когда Мацуев заиграл, Лебедев без энтузиазма, но с готовностью отложил вилку и нож, обернулся к сцене и замер в очень неудобной позе. Рядом со мной сидела прелестная француженка из очень известного ювелирного концерна, которая, судя по ее вопросу во время исполнения какой-то строго определенной, как вы сказали, мазурки Шопена, не часто посещает концерты классической музыки. Она шепнула мне: «Is it russian traditional music?» То есть она воспринимала действо как манифестацию русской духовности. И была полна уважения и к этой манифестации, и к этой духовности. Движения ее вилки стали особенно плавными. В общем, уважуха к «классике» является социальным инстинктом только одного класса. Класса богатых, разумеется. Играй на этом ужине Плетнев, девушка вообще бы не шелохнулась. Ее пиарщик дал бы ей понять, как вести себя, слушая Плетнева.
К.Г. Меня злит то, что искусство тапера стало высоким. Оно может быть уважаемым, может быть сложным, трудным, почти непреодолимо тяжелым и при этом бесконечно достойным, - но высоким оно быть не может. Не думаю, что Плетнев согласится играть на каком бы то ни было званом ужине. Но дело не в этом, а в том, что даже если согласится, это ничего не добавит ни Лебедеву, ни прелестной француженке, которую распирает этнографическое любопытство. Им все равно - Плетнев, Мацуев, Марта Аргерих, Владимир Ашкенази. Публика готова к Плетневу, вы совершенно правы. Если он согласится стать аккомпаниатором для вилок и ножей, у russian traditional music будет другое лицо. Пиар стер границу между высоким искусством и уважаемой, но малоинтересной поденщиной, потому что для раскрутки Мацуева использовался пиар-инструментарий самого первого сорта. Многочисленные Мацуевы сидят перед интервьюирующими их журналистами и безостановочно отвечают на вопросы о «творческих планах» и «вечном искусстве». «Вы же самостоятельный художник», - говорит журналист, у которого на ухе покачиваются двадцать восемь медведей и который озабочен только тем, чтобы поскорее сдать заметку в редакцию. Там ее прочтет шаблонный редактор, снабдит шаблонным заголовком и напечатает. Слово «художник» пылает, как жуткое, липкое клеймо, - но никто не ужасается. Никого не тошнит, театр и не думает закрываться. В результате вокруг одни художники - и ни одного тапера.
И.П. Да что вы привязались к слову «высокий» - мне что, нужно было смайлик поставить? Высокая музыка - это как haute couture. Вы же знаете, какими низостями порой этот кутюр оборачивается. О?кей. Давайте называть музыку, которую исполняет Мацуев на званых вечерах, винтажным инструментальным лаунжем. Денис Мацуев - на самом деле очень адекватный молодой человек. Ему, между прочим, никогда не приходило в голову появляться на людях с «Искусством фуги». И, я уверен, не придет. Вы все талдычите мне о жизни слов и шаблонов, а я пытаюсь вам объяснить: то, что делает Мацуев, имеет прямое отношение к жизни исполнителей старой музыки, которых в России как собак нерезаных. Мне кажется важным в этой ситуации не то, что Мацуев поднимает рекордные гонорары, и в этой связи кто-то там говорит и пишет пошлости (ужасно много пошлостей, между прочим, и про Рихтера написано), а то, что Денис своими лондонскими шабашками подает духоподъемный пример другим музыкантам. «Ребя, хватит ныть. Хватит ждать, когда какой-то там дядя получит аудиенцию в министерстве культуры и выбьет для вас прибавку в пятьсот рэ». Мацуев декларирует, что академическая музыка - это не нищее гетто, призванное услаждать слух таких же бедных, но богатых духом. Что нужно изгнать гордыню, воспитанную двумя столетиями тирании музыки, когда она хотела быть больше Ватикана, и вернуться к самоощущению исполнителя в добетховенскую эпоху. То есть вновь стать ремесленником, представителем сервисной профессии, и не стесняться любых заказов. Попросят «Мурку» - и «Мурку» сыграть. И Моцарт совершенно безболезненно ее сыграл бы, кстати.
К.Г. Вы оба с Мацуевым лукавите. Haute couture или haute cuisine - называйте как хотите, все одно выйдет неточно. Первоклассное и первосортное, доступное первоклассным и первосортным, автоматически связано с богатством и даже с роскошью. Однако как только вы начинаете говорить о духовном богатстве, противопоставляя его банковскому счету, все рушится. Духовно богатых людей, которые двадцать лет кряду пердели за роялем, чтобы каким-то особенно неподражаемым образом сыграть «Революционный этюд» Шопена, - их множество. Не сыграли. Не получилось. И их духовное богатство одномоментно кончилось. Теперь они подсчитывают гонорары Ашкенази и пары оставшейся после Горовица обуви. Они злобные, мелкие, завистливые неудачники. От-кутюр они не носят, от-куизин не едят, от-мюзик не прибавляет им духовности. Один журналист (кажется, муж бывшей примы Мариинского театра) разразился целой книгой, в которой ругательски ругал Валерия Гергиева за уничтожение традиций театра, развал оркестра и даже за непотизм. Книга планировалась как смешная и едкая, а вышла злой и неловкой. Гергиев там именуется Абдуллой Урюковичем, что само по себе указывает на недостаточную душевную тонкость автора. Но ваш с Мацуевым призыв перестать сидеть на жопе и не гнушаться любым заработком - свидетельство не большей тонкости и чуткости. Потому что ни один рефлексирующий человек не поверит и не прибегнет к этим пошлым приемам: делай как я, и американская мечта в виде очень неплохого «любого заработка» на Лондонском экономическом форуме сама упадет к тебе в руки. Кроме того, заповеди Дейла Карнеги не работают, если их озвучивает не Дейл Карнеги, а Генри Форд: в глазах музыкальных неудачников Мацуев навсегда останется миллионером-парвеню, которому незаслуженно широко улыбнулась удача. Во-вторых, на самом деле эти люди, хоть и зачастую втайне от других, и без Мацуева не гнушаются никакими заработками: они играют на свадьбах, похоронах, открытых вечеринках, закрытых вечеринках, рояле и стаканах. Но так поступают лишь те, кто по тем или иным обстоятельствам не может поступать иначе. А вот Плетнев может не играть корпоративы - и не играет. Мацуев тоже может, но благосклонно рассматривает все предложения.
