Стаффан Скотт - Династия Бернадотов: короли, принцы и прочие…
Кстати, Евгений в 1892 году писал матери: «Долг перед самим собой в любом случае превыше всего. Очень жаль, что это очень часто порицают как своекорыстие». Будьте добры, поразмыслите, что при этом может иметься в виду. Конечно, можно повернуть это по-разному — и посчитать эгоистическим кредо, и трактовать на значительно более высоком уровне. Эту фразу он повторял многократно. Королевский сын, решившийся пойти собственным путем, для чего ему пришлось одолеть изрядное сопротивление, в первую очередь со стороны отца, сначала должен был уяснить себе, чего он хочет; и Евгению хватило ума и владения словом, чтобы не расставлять все точки над «i».
Младший сын Оскара II родился в 1865 году и был наречен прямо-таки убийственной комбинацией имен — Евгений Наполеон Николаус.
Еще в детстве он полюбил рисовать карандашом и красками и получил поддержку своей тоже рисующей тетушки Эжени; в довершение всего их обоих назвали в честь отца королевы Жозефины — Эжена де Богарне.
По семейной традиции Евгений некоторое время «учился» в Упсале, где опять-таки совершенствовался в рисунке и живописи. Как герцог Неркский военную подготовку он прошел в 3-м Лейб-гусарском полку, который в ту пору проводил учения в Саннахеде, а в 1902-м передислоцировался в казармы Шёвде. Отношение к военной службе у Евгения носило довольно сложный характер. Как и многим другим молодым королевским особам, военная подготовка очень ему нравилась — пребывание на свежем воздухе, простой и живой мир по сравнению с закрытым чопорным двором, отсутствие для знатного юноши риска угодить в неприятности, которые порой настигали на военной службе многих обычных молодых людей. Вдобавок он обожал верховую езду. Но для творческой работы художника требуется покой, возможность сосредоточиться на своей задаче, и когда военное вступило в конфликт с искусством, Евгений выбрал искусство. Почву он явно подготовил сам и в 1898 году, в тридцатитрехлетнем возрасте, убедил «папеньку» согласиться на свою полную отставку с военной службы, «как ради искусства, так и ради военной сферы». Сам он нередко утверждал, что как офицер чувствовал себя обманщиком и испытывал неловкость, когда ему, молокососу, приходилось инструктировать старых опытных солдат. Так, наверно, рассуждали многие молодые субалтерны. Но он все же стал превосходным офицером.
В 1899 году Евгений уехал из дома, но недалеко; вместе с Карлом некоторое время жил во дворце наследного принца, пока государство не реквизировало этот дворец, разместив в нем МИД. Несколько лет он изучал искусство в Париже и весьма честолюбиво, имея широкий международный кругозор, доказывал, что Швеция для художника не менее благодарная страна. Места, сыгравшие важную роль в его развитии, — это Тюресё, в ту пору отдаленный городишко, куда можно было добраться только в карете или пароходом и где он провел не менее шестнадцати летних сезонов, затем Балингста неподалеку от Худдинге, тоже сыгравшая важную роль в его развитии, и мыс Вальдемарсудде на стокгольмском Юргордене, где он одно время снимал старинный дом. Название мыса происходит от давнего названия Юргордена — «Вальдемарсё», сиречь «Вальдемаров остров», хотя на самом деле это искаженное скандинавское «Вальмундсё» — «остров Вальмунда». Позднее принц Евгений купил этот участок, и Фердинанд Буберг спроектировал ему роскошный особняк. После кончины принца этот особняк с картинной галереей и садовой скульптурой был подарен шведскому государству и превращен в музей «Вальдемарсудде принца Евгения».
Впоследствии он выстроил дом также в Эстеръётланде — Эргорден, где порой проводил лето.
Итак, экономические предпосылки для артистической деятельности Евгения были на редкость благоприятны. Он мог позволить себе купить землю и построить дом, если место ему нравилось. Мог путешествовать и путешествовал много. С самой ранней юности примкнул к людям искусства и из Бернадотов лучше всех общался с обычным народом, а демократичное общение и радикальные взгляды (радикальные для королевской особы), очевидно, влияли друг на друга. Всю жизнь он поддерживал коллег-художников, нуждавшихся в помощи, и объективные эксперты, которые занимались его коллекцией, разросшейся со временем до огромных размеров, говорили, что принц порой приобретал те или иные вещи по доброте душевной. К моменту его кончины собрание стало крупнейшей из частных коллекций в стране, и шедевров там определенно немало.
Свои работы он не продавал — принцу не разрешалось занимать оплачиваемые посты, и, разумеется, продавать картины он тоже не мог. Иногда он делал исключения: когда кто-нибудь спрашивал, как приобрести картину принца, ему предлагали пойти и купить картину такого-то художника, тогда картина Евгения пойдет «в придачу». В годы Второй мировой войны он отказался от этих принципов и стал брать плату за свои картины, выручка шла на помощь беженцам.
Самым знаменитым меценатским актом принца Евгения была покупка в 1893 году полотна Эрнста Юсефсона[132] «Водяной», переданного в дар Национальному музею, который этот дар не принял. Картина вызвала огромную шумиху. В день рождения принца Карла во дворце играли в живые картины и под буквой «В» зашифровали Водяного. Центрального персонажа изображал не больше и не меньше как сам король Оскар II, в ночной рубахе и парике из кудели, с бородой, с мисками на босых ногах, он играл на «диковинной скрипке» (sic!) — гласит тогдашний отчет. Двор, разумеется, счел это необычайно забавным и остроумным, и, «как говорят, король веселился неописуемо».
Евгений тоже при сем присутствовал.
Ведь он был хорошо воспитан и умел владеть собой.
Сигвард Бернадот рассказывал о нем: «Дядюшка Евгений единственный в старшем поколении нравился мне по-настоящему. Остальные были просто фигуры более или менее оригинальные, занятые самими собой, их не интересовало, что я делаю, и они никогда не находили времени поговорить со мной. Совсем другое дело — дядюшка Евгений. Кругленький невысокий господин с седой артистической бородкой и волосами, которые всегда стояли торчком и за которые он постоянно себя дергал, особенно когда волновался. Несмотря на корпулентность, он был элегантен и хорошо одет. Обладая взрывным темпераментом, легко вскипал, однако ж не на какое-нибудь лицо, а только когда речь шла о принципах. Он очень интересовался политикой, по взглядам скорее радикал, во всяком случае, по сравнению с остальными в семье. Отец [Густав VI Адольф. — С.С.] весьма им восхищался, и они могли часами беседовать об искусстве и живописи. Они были очень разные, но мне кажется, дядюшка Евгений оказывал смягчающее влияние на отца, человека весьма жесткого, что касается принципов, но до странности неуверенного, когда требовалось принять решение».
В творчестве принца Евгения преобладают пейзажи. Удивительно, сколько настроения можно выразить скромными средствами. Некоторые из самых известных его картин написаны, когда он был совсем молод, — «Старый замок» (ей бы следовало называться «Заброшенный замок», впоследствии говорил он сам) (1883), «Весна» (1891), «Когда лес редеет» (1892). Что до ранних произведений, написанных в XIX веке, то им присуща любопытная черта, о которой, по-моему, никто не писал. Многие из них — «Облако», «Когда лес редеет», «Сосны» и особенно «Весна» — могли бы принадлежать кисти русских художников. Воздействие французов в этот период развития искусства отчетливо выявляет и у русских, и у шведских художников ту общность, что роднит наши две страны. Евгений никоим образом не был русским (хотя читал много русской литературы, в том числе не слишком известных авторов, и еще в 1902 году говорил, что мечтает о революции в России), просто у России и Швеции очень много общего, в силу флоры, фауны и климата, национального характера и обычаев, но осознать это нам мешает в первую очередь языковой барьер. Покажите картину «Весна» образованному русскому, и он или она сразу скажет: «А где же Аленушка?» — поскольку девушка с этим именем изображена на одноименной картине Виктора Васнецова (1848–1926), написанной в 1881 году, а окружающий Аленушку пейзаж таков, будто Васнецов стоял рядом с Евгением в Балингсте и глядел ему через плечо (или наоборот). Забавно, что оба художника писали эти картины в начале своего пути: Евгению было двадцать шесть, Васнецову — тридцать три.
На Вальдемарсудде Евгений писал то, что видел вокруг, — мельницу на противоположном берегу, пароходы в шхерах, освещенные лампами ночью и залитые солнцем днем, панораму города. Создал он и несколько монументальных работ — в гимназиях «Эстра реаль» и «Норра латин», в Королевском драматическом театре, большие фрески в Стокгольмском суде и Кальмарской гимназии, фреску «Мост Шеппсбру» в Студенческом центре тогдашнего института, а позднее университета в Стокгольме, мимо которой проходили поколения столичных студентов с бутылками крепкого пива в руках, направляясь из столовой в клуб; сейчас это здание выполняет иные функции.
