Владимир Бушин - Честь и бесчестье нации
Будучи совершенно неутомимым в страстном желании опорочить социализм, Собчак заявляет, например, что у нас "все иные формы собственности, кроме государственной, были уничтожены". На следующей странице с еще большим пафосом и категоричностью обличает: "Коммунистическая бюрократия упразднила все виды частной и коллективной собственности, кроме, разумеется, государственной". Подчеркнем: уничтожили все формы! Упразднили все виды! Допустим, кто-то по молодости лет или из уважения к ученому званию автора поверит ему. И каково же будет этому человеку через три страницы прочитать у этого же автора: "По действовавшей в 1989 году Конституции госсобственность была признана основой социалистического строя. А все прочие формы собственности по отношению к ней объявлялись подчиненными и второстепенными". Значит, есть и "прочие формы" собственности? Как так? Значит, коммунистическая бюрократия упразднила не все виды, не все формы, кроме государственной? Ученый правовед, кстати, сам и называет другие формы существующей у нас собственности: кооперативно-колхозная, личная собственность граждан… Как же свести тут концы с концами?
Но это еще не все, что Собчак может сказать нам по вопросу о собственности. Вот его любимая песня: "Частная собственность доказала свою эффективность… Вернуться в лоно европейской цивилизации, следовательно, признать право частной собственности… Пока частная собственность не утвердится в нашем укладе, на центральных улицах городов по-прежнему вы должны смотреть под ноги, чтобы не вступить в зловонную лужу или размазанное пятно кала…"
Я лично, как и множество моих соотечественников, конечно, не хочу вступать в вышеуказанные пятна, и мы вовсе не против частной собственности как одной из форм экономической многоукладности, но под влиянием терпких аргументов Собчака я уже готов был признать частную собственность гвоздем всей нашей и мировой жизни, даже единственно возможной, как вдруг он же спокойно сообщает мне: "В постиндустриальном обществе частная собственность в ее классическом виде все более утрачивает свое значение". Утрачивает?!
Но ведь только что сам сказал, что она жуть как эффективна, что без нее кругом одни лужи и пятна! А что же тогда вместо нее? Оказывается: "Она заменена (как, уже? — В. Б.) различными видами акционерной и коллективной собственности". Вот те на!..
Словом, по самым разным, по весьма многочисленным параметрам профессор Собчак никак, ну никак не проходит, не вписывается в "истинные петербуржцы". В душе он понимает это, конечно, и сам. Но ему так хочется, чтобы его называли петербуржцем, так жаждется! Пушкин… Блок… Ахматова… Пожалуй, если был бы шанс на успех, он мог бы дать объявление: "Меняю профессорское звание и ученую степень доктора юридических наук на звание истинного петербуржца. Возможны варианты". Какие варианты? Ну допустим, если кому-то совсем неинтересно профессорство, а докторской степени показалось бы мало, то Собчак мог бы дополнительно предложить, скажем, тысячу экземпляров своей книги "Хождение во власть". Но, увы, на эту бартерную сделку надежды мало. Даже в свободной экономической зоне.
Как же быть? Как же быть? Как же быть?.. И представьте себе, Собчак нашел выход! Придумал! Изобрел! Измыслил!.. Если его никто не хочет из читинца переименовать в петербуржца, то он сам постарается переименовать Ленинград в Петербург, и таким образом профессор вместе со всеми жителями тоже будет выглядеть петербуржцем.
Пожалуй, самое интересное в книге "Хождение во власть" — это три темы: "Собчак и КПСС", "Собчак и социализм", "Собчак и коммунизм". Двух первых тем мы отчасти уже касались. Есть необходимость кое-что добавить.
Из приведенного в начале текста заявления нашего героя о приеме в партию вроде бы со всей определенностью явствовало: веря в социализм и коммунизм, человек в трудный час истории вступает в партию, чтобы помочь ей. Однако в книге автор дает несколько иную версию своего благородного поступка: "То, что прозвучало с трибуны XIX партконференции, я воспринял как адресованный каждому, а значит, и мне лично, призыв к гражданской мобилизации. И когда слова стали подтверждаться делами (то есть, как выходит, уже после конференции. — В. Б.) и Горбачев объявил о выводе советских войск из Афганистана, я, беспартийный, подал заявление с просьбой принять меня в члены Коммунистической партии".
Ну, во-первых, в партию всегда вступают беспартийные. Во-вторых, почему автор умалчивает о дате вступления? Важно и то, что здесь, в отличие от заявления, нет уже ни слова о социализме и коммунизме. Здесь вступление в партию представлено как благородный порыв, рожденный в благородном сердце XIX партконференцией и выводом наших войск из Афганистана. Прекрасно! Но огорчает маленькая неувязка: известно, что заявление профессор подал 10 июня 1988 года, а конференция открылась 28 июня. Иначе говоря, Собчак решил для себя вопрос о вступлении в партию не после конференции, героически вдохновленный ею, как утверждает теперь, а по крайней мере за три недели до нее, движимый каким-то иным порывом, может быть, не столь героическим.
Пробыв в партии около двух лет, профессор стремительно вышел из нее. И вот теперь заявляет: "Я не отношу себя к антикоммунистам… Но антифашистом я себя считаю". Конечно, сами мы можем относить себя куда угодно, считать кем вздумается.
С другой стороны, уверяя читателей, что он не антикоммунист, Собчак вот какими эпитетами награждает нашу жизнь, нашу власть и советскую Родину в целом: "империя", "провинциальная держава XX века", "лагерный социализм", "кровавый режим", "антинародный режим", "ничего, кроме деградации", "не новое общество, а выкидыш"… И в таком духе он может декламировать сколько угодно, пока не закроешь кран.
Когда я слушаю таких декламаторов, меня всегда поражает то, что они либо не хотят соотнести судьбу Родины, характер власти, атмосферу общества, в котором жили, со своей личной судьбой, либо ничего не видят дальше своего носа и не способны понять, как собственная декламация оборачивается против них. Хорошо, допустим, лагерный социализм. Но кто в лагере процветает и благоденствует? Отпетые бандюги, паханы. Иногда неплохо устраиваются "шестерки". Так кто же ты сам, если сумел в этом лагерном мире попасть из Коканда в знаменитый Ленинградский университет, сделать почти оптимальную научную карьеру, еще больше преуспеть в политике — стать депутатом парламента и председателем Совета великого города? Кто же ты: "пахан" или "шестерка"? Никто же из вас не может сказать, что, мол, я счастливое исключение, одиночка. Нет, вас слишком много, столь преуспевших разоблачителей то лагерного, то казарменного, то крепостного социализма, всех этих докторов и главных редакторов, профессоров и ректоров, секретарей и директоров, генералов и философов, да еще лауреатов, членов немыслимо важных советов… Нет, нет, tertium non datur (третьего не дано — лат.).
Советская Россия. 1991. 11 июня
Ба! Знакомые все лица…
Помнится, утром во вторник позвонил приятель: "Слышал? Шеварднадзе создал новый Августовский блок. Читай сегодня в "Независимой газете". — "Какой еще Августовский блок?" — удивился я. "Такой самый, что в 1912 году сколотил Троцкий для борьбы против Ленина и его политической линии. Как говаривали бывало: на основе "тухлой беспринципности". Вспомнил?"
— "Как же, как же!" Краткий курс истории ВКП(б)". Если не ошибаюсь, глава пятая, — усмехнулся я. — Но, во-первых, сейчас в руководстве нет Ленина и ничего похожего на ленинскую линию". — "Верно, верно. Ни после Октября, ни после гражданской Ленину не аплодировали Вильсон, Ллойд Джордж или Клемансо — предтечи Буша, Тэтчер, Миттерана. И Нобелевской премией не подумали осчастливить его. "Награждали" пулями, отравленными ядом кураре". — "У него была только одна золотая медаль, — вспомнил я, — за окончание гимназии, но он отдал ее в фонд помощи голодающим Поволжья". — "В то же время, — продолжал приятель, — на съездах Советов никто не допытывался у Ленина, какая у него зарплата, имеется ли дача…" — "Так если ленинской линии нет, — сказал я, — то против чего же блокироваться и бороться?" — "Есть против чего! — отрезал приятель. — Читай "Независимку"…"
Я положил трубку и побежал в газетный киоск, достал этого птенчика гласности из перестроечного инкубатора. А вечером принесли "Известия", где напечатано обращение к согражданам, то есть ко всему как есть народонаселению державы, девяти академиков, ораторов и разного рода боссов с призывом немедленно, сей же час примкнуть к объявленному ими "Движению демократических реформ". Тут помещена и своеобразная сопроводиловка — статья А. Яковлева "Нужен новый шаг", поясняющая и развивающая манифест девятки.
Глядя на имена фундаторов нового движения, хотелось воскликнуть вслед за поэтом: "Какая смесь одежд и лиц, племен, наречий, состояний!"
