Олесь Бузина - Утешение историей
Слово за слово, и вдруг, как бы из ничего, возникает непримиримый конфликт. Из гражданской войны родился Советский Союз. И нынешняя Германия. А Великобритания, отлаженная сегодня, как часовой механизм, пережила в своей истории несколько гражданских войн! Война Роз стала для нее вехой, обозначившей переход от средневекового феодализма к абсолютизму. А то, что наши историки называют английской революцией XVII века, сами британцы именуют English Civil War («Английской гражданской войной»). Она тянулась десятилетиями, затухая и снова разгораясь!
ДАЖЕ АНГЛИЙСКИЕ КРОТЫ ПОШЛИ НА ГРАЖДАНСКУЮ. Сначала англичане свергли короля Карла I объявив его «деспотом». Потом пожили при настоящей диктатуре Кромвеля. Вернули на трон сына убитого короля — тоже Карла, но с номером «два». Новый король понравился. Но умер бездетным, исчерпав свои силы в половых излишествах. На трон сел его брат Джеймс II. В 1685 году неугомонные подданные устроили против него бунт во главе с герцогом Монмутом. Эта заварушка носила название, которое очень понравилось бы украинскому депутату-радикалу Ляшко: «восстание с вилами». Джеймс бунт подавил, но через три года был свергнут сторонниками парламентаризма уже без вил, в результате совершенно нелегитимного и безобразного мятежа, который по причине его успешности был тут же объявлен «Славной революцией». Чопорные англичане не постеснялись ради ее победы прибегнуть к иностранной помощи и отдали трон голландскому принцу — Вильгельму Оранскому, ибо тот согласился, заняв английский трон, ограничить свои полномочия.
Любопытно, что и эту новую, уже, так сказать, «народную» власть англичане тоже не любили! Когда в 1702 году конь Вильгельма на охоте попал ногой в кротовью нору, а сам король вылетел из седла и вскоре умер, вся Англия пила за здоровье «маленького джентльмена в черном жилете» — то есть этого самого кротика, не подозревавшего, какую выдающуюся роль он сыграл в истории. Видите, до чего островитянам понравилось свергать любое правительство! Даже кротов они зачислили в заговорщики и революционеры.
Это теперь можно с юмором вспоминать те события. Все ведь кончилось, и трупы забылись! А в страшном XVII столетии англичанам было не до смеха. Быть бы живу! Некоторые из них успели родиться и умереть, так и не дождавшись конца ожесточенной гражданской войны, тянувшейся с перерывами примерно полвека. Знаменитый Уинстон Черчилль, чей предок, герцог Мальборо, вовремя перебежал от свергнутого Джеймса к Вильяму в финале гражданской войны, начало ее в своей «Истории англоязычных народов» описал так: «Брат сражался против брата, отец против сына… С обеих сторон люди шли в сражение, испытывая сомнение, но руководимые верой в высокие идеалы. Но по обе стороны были и другие: распутные придворные, амбициозные политиканы, наемники, ищущие заработка, готовые поживиться на национальном разобщении… Боевые столкновения и грабежи охватили всю страну. Конституционный вопрос, религиозные конфликты, бесчисленные местные раздоры — все соединилось в новом всплеске ненависти. Рубеж вражды соответствовал географической границе, которая разделила в XIX веке голосующих за консервативную и либеральную партии. Раскол, наступивший вследствие гражданской войны, давал о себе знать в Англии на протяжении двух столетий, а многие странные примеры его неизживаемости существуют и в нынешней Англии».
Читаешь, и даже на душе легче становится. Не только у нас бывали трудные времена. В Британии тоже, оказывается, не все сразу наладилось. Кстати, юность Даниэля Дефо, написавшего «Робинзона Крузо», пришлась как раз на излет гражданской войны. Он даже успел сдуру поучаствовать в «восстании с вилами», о чем читатели «Робинзона» даже не задумываются. Ценят его совсем за другое.
А БОЛЬШИНСТВО ОСТАЕТСЯ ДОМА. Но нам ближе и понятнее, конечно же, история собственной гражданской войны — той самой, что началась после падения Российской империи в 1917 году. И события ее происходили на территории нынешней Украины, и описаний осталось множество.
Как ни странно, во время междоусобиц большинство населения остается дома. Бегают от мобилизаций. Пытаются жить привычной довоенной жизнью. Воюют люди идейные — юные энтузиасты, жаждущие переустроить мир, и люди, переживающие кризис среднего возраста. Первые еще не успели оценить прелесть жизни. Вторые — уже несколько устали от ее радостей, но так и не успели достичь того, на что нацелились в юности, и совершают свой последний большой рывок.
К ним присоединяются наемники, воюющие за плату. Бандиты, получающие удовольствие от самого процесса убийства. И те безвольные или невезучие люди, кому не удалось избежать принудительного зачисления в ряды солдат.
Идеалисты обычно вскоре разочаровываются в своих идеалах. Ведь чем благороднее идея, тем быстрее она переходит в свинство.
Сын московского купца Сергей Мамонтов был именно таким идеалистом. Он оставил одну из лучших, на мой взгляд, мемуарных книг, описывавших гражданскую с белой стороны, — «Походы и кони». Мамонтов воевал на Украине, как раз в тех местах, где жили мои предки по отцовской линии, — Гадяч, Зеньков, Полтава.
Свою армию поручик Мамонтов всеми силами старается обелить: «Красные, упоенные безнаказанностью, доходили до бестиальности, теряли человеческий образ. Мы тоже не были ангелами и часто бывали жестоки. Во всех армиях всегда находятся извращенные типы, были такие и у нас. Но большинство было порядочными людьми. Культурный уровень нашей армии был несравненно выше культурного уровня красной армии. У нас был дух дружбы. Не только среди офицеров, но между офицерами и солдатами. Дисциплина была добровольная. Никаких сысков и доносов у нас не было. Часть превращалась в семью. Полагаю, что и в других частях было то же самое. В этом была громадная разница между нами и красными. Там господствовал сыск, доносы, и чуть что — расстрел».
Но есть одно место в воспоминаниях бравого офицера-артиллериста, которое ставит крест на его рассуждениях о сравнительной чистоте носителей двух борющихся идей: «На войне становишься суеверным. У меня с судьбой установился «договор». Меня не убьют и не ранят, если я не буду делать подлостей и убивать напрасно. Можно было убивать для защиты и при стрельбе из орудий. Это убийством не считалось. Но НЕ РАССТРЕЛИВАТЬ и не убивать бегущих. Я никогда никого не убил самолично, и верно — я не был ранен, и даже лошадь подо мной никогда ранена не была. Страх, конечно, я испытывал, такова уж человеческая природа. Но когда я вспоминал о «договоре», то мне казалось, что пули перестают цыкать около меня».
Но большинство не следовало принципам Мамонтова. Охотники расстреливать пленных всегда находились. Как, например, под Бахмачем, где красные потерпели сокрушительное поражение в 1919 году: «Как репрессия за изуродованные трупы был отдан приказ пленных не брать. И как на грех, никогда так много пленных не брали. Пленных приводили со всех сторон. И их расстреливали. Красные и не думали о сопротивлении, а бежали отдельными толпами и после первого залпа сдавались. Их расстреливали. А на смену вели уже другую партию. Я понимаю, что в пылу боя можно расстрелять пленного, хоть это не годится. Но расстреливать сдающихся систематически, почти без боя — это просто отвратительно. Мы все надеялись, что начальник дивизии отменит свой приказ, но так и не дождались отмены. Думается, что расстреляли несколько тысяч. К счастью, артиллерия освобождена от этого гнусного занятия. Но даже смотреть было невыносимо».
После гражданской войны двадцатидвухлетний поручик-дроздовец Сергей Мамонтов уехал за границу. Выучился на архитектора в Париже. Долго жил в Центральной Африке — тогда французской колонии. Что-то там строил. Умер в Каннах в 1987 году, почти девяностолетним. Видать, судьба действительно благоволила этому «гуманисту» гражданской войны, принципиально отказавшемуся расстреливать пленных.
26 июля 2014 г.
Кто же думал, что она будет Первая…
В августе 1914 года началась самая страшная война, которой долго не могли придумать названия. В ней жили и умирали четыре года, не понимая, как такое могло случиться в просвещенной Европе.
После атаки. Первая мировая война осталась в памяти бессмысленными атаками пехоты. Люди гроздьями оставались на проволочных заграждениях после обстрела.
Никто не знал, что она будет Мировой. Тем более Первой. Ей долго подыскивали подходящее название. Ни одно не приклеивалось сразу на бесчисленные ряды солдатских могил и обложки монографий академических ученых. Германская, Империалистическая, Великая… Все не то. Только, когда в 1939 году мир снова провалился в такую же всеобщую, и такую же безумную бойню, к ней прилип привычный ярлычок — Первая мировая.
