Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2001 #4
Контакты с работниками советского посольства, а точнее, советской разведки, дорого обошлись Павлу Кудинову. Его арестовали, судили, а после отбытия наказания выдворили из Болгарии.
Позже, в обширной “Просьбе о помиловании”, направленной Кудиновым в Президиум Верховного Совета СССР в 1954 году, он так рассказывает об этом периоде свой жизни: “В Посольстве я был принят атташе по печати Яковлевым. Кроме разговоров, относящихся к письму Епихиной, секретарь Яковлев затронул вопросы политического характера, которые относились к возможности, с моей стороны, сотрудничества во благо Советского Союза. Предложение мною было принято, но с условием: о Болгарии ни слова! Яковлев высказывал мысль об издательстве газеты, направленной против поляк[ов] и эмигрантских антисоветских организаций. С таким предложением я не согласился, так как издательство подобной газеты приведет к разгрому — это первое, а второе — нужны сотрудники, а их не найти, и эта затея будет просто смята. Самый верный способ, — предложил я, — издавать журнал, не меняя сотрудников, тех же казаков. Содержание журнала должно быть направ[лено] против поляк[ов], Ровса и казачьих организаций, с конечной целью расколоть их единство, и, в тоже время, прикрыться статьями антисоветского характера. Название журнала, — сказал я, — “Вольный Дон”, это для того, чтобы избежать всяких подозрений соответствующего органа. Со всеми моими доводами Яковлев согласился. Кроме того, было уговорено, чтобы письма писать всем руководителям различных организаций, для нужных целей. После разговоров и окончательной договоренности, сотрудничество приняло живой характер.
В августе м-це 1938 года я был арестован. В следственном процессе, который продолжался десять дней, никакой виновности, вредящей Болгарии, установлено не было, но связь с Советским посольством была неопровержима. Наряду со следствием против меня ополчились генерал Абрамов, вся его, скрипящая зубами, гладиатура. Я был интернирован, а потом, по постановлению дирекции полиции, был изгнан за пределы Болгарии сроком на пять лет, с паспортом”.
После долгих мытарств — в Турции, в Румынии, где он также сидел в тюрьме как советский агент, о чем подробно описано в материалах “Дела”, перед началом Второй мировой войны Кудинову все-таки удалось вернуться в Болгарию, оставаясь под полицейском надзором, — с тем чтобы в конце войны быть арестованным советской военной контрразведкой.
В Софии, в документе охранки, в “Списке просоветских эмигрантов” значится Павел Кудинов. Советский историк Р. Г. Аблова в своем исследовании, ссылаясь на архивы Болгарии, пишет: “За деятельность по разложению русской и казачьей эмиграции в Софии, за коммунистическую агитацию и издание прогрессивного журнала Павел Назарьевич Кудинов высылался из Болгарии”.
Последний круг ада
9 сентября 1944 года в Болгарии пал профашистский режим и войска советской армии-освободительницы вступили в освобожденную от фашистов страну. Можно себе представить радость Павла Кудинова, когда русские войска пришли наконец в его ставшие родными места. И — потрясение, когда сразу после этого он был арестован вновь, уже не болгарами, служившими Гитлеру, а русскими, которых он так долго ждал.
Особенно глубоким его потрясение было потому, что, как он объяснял впоследствии, к его аресту привело то самое письмо к землякам, написанное им в 1922 году, которое напечатано в вешенских “Известиях”.
Об обстоятельствах своего ареста П. Кудинов рассказывал так: “При проходе Красной Армии через Михайлов-град на Белград пришли к нему офицеры НКВД, предъявили соответствующий документ и говорят: Вы — Павел Назарьевич Кудинов? — Я. — Это вы писали в 22 году в газету, как вы прозрели и как вы теперь уважаете русский народ и прочее? Хватит прикидываться, дубина. Собирайся, поехали”.
Хочу подчеркнуть, что на всем протяжении следствия — Кудинов ни разу не упомянул Шолохова, ни разу не сослался на то, что он — один из героев “Тихого Дона”, проявляя величайшую деликатность и заботу о том, чтобы не нанести вреда писателю. Имя Шолохова в устах Кудинова впервые прозвучало только после его освобождения. Об этом так же, как и об обстоятельствах ареста, его пребывания в лагере и освобождения, мы узнали от человека, который познакомился с ним в лагере и позже состоял в переписке. Мы провели с ним обстоятельную беседу, записав ее на магнитофон и получив ксерокопии и частично оригиналы ряда писем П. Н. Кудинова. Этот человек — Григорий Юрьевич Набойщиков — ныне учитель истории в одной из петербургских школ, журналист и краевед, а в прошлом — офицер внутренних войск НКВД.
Воспоминания и переписка с Кудиновым Г. Ю. Набойщикова исключительно интересны.
Г. Ю. Набойщиков рассказывает, что он встретил П. Н. Кудинова в лагере в 1955 году, когда ему было около 65 лет: “Крепкий мужик, быстро ходит, быстрая реакция, среднего роста, широкоплечий, улыбка с лукавинкой, умный, взгляд пронзительный, собеседника видит насквозь...” “Он был сильным человеком, я в 1956 году слышал, что в Инте на лесоповале, где он много лет работал, конвойные боялись его физической силы, его взгляда”. Об этой его особенности знали казаки-эмигранты: “человек выдающейся физической силы”, характеризует его американский исследователь Герман Ермолаев.
До Инты, рассказывает Г. Ю. Набойщиков, Кудинов несколько лет провел в одном из лагерей в Сибири, а потом — в Туркмении, на главном туркменском канале в пустыне Каракумы. “Это было страшное место... Потом он опять попадает на север. В Туркмении в тени доходило до 43 градусов тепла в тени, а на севере по 50 мороза. И это его не сломило”.
Г. Ю. Набойщиков рассказывает, что, несмотря на все испытания, выпавшие на его долю, Кудинов оставался все тем же краснобаем и балагуром — вспомним Шолохова: “Краснобай и умница” (3 — 4, 142). “Когда он разговаривал с бывшими зеками, с администрацией, с офицерами, то после каждого слова у него стишки, прибаутки, он даже получил кличку “Хрущев”. У Хрущева после каждого слова шутки, острые словечки, пословицы, поговорки... Кудинов тоже такой был”.
И когда Кудинов говорил своим собеседникам, что он — герой “Тихого Дона”, рассказывает Набойщиков, люди воспринимали это как его очередную шутку. Сам Г. Ю. Набойщиков в то время “Тихий Дон” — еще не читал, и его старшие товарищи объясняли ему: “Тихий Дон” — это же роман, художественное произведение. Ты у него спроси: с Григорием Мелеховым он не был знаком? А он говорит: был. Встречался, и не в одной главе “Тихого Дона”... И, понимая, что над ним смеются, с такой улыбочкой, как бы вызов принимал: “Да почитайте “Тихий Дон”. Там во многих главах я встречаюсь с Мелеховым” .
Кстати, когда позже Г. Ю. Набойщиков пытался напечатать в одной из газет статью о Кудинове как герое “Тихого Дона” и своей переписке с ним, редактор газеты ответил точно так же, как офицеры внутренних войск, охранявшие лагерь: “А ты знаешь о том, что это — художественное произведение?.. Кудинов же — это собирательный образ. Может, ты завтра Мелехова найдешь и его адрес укажешь?..”
П. Н. Кудинов отсидел в советских лагерях одиннадцать лет. Если бы не смерть Сталина, пишет Г. Ю. Набойщиков, его не выпустили бы и в 1955 году.
Сразу же после смерти Сталина обращается в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой о помиловании.
В “Просьбе о помиловании”, подробно рассказав о своем сотрудничестве с советским посольством в Софии и о репрессиях со стороны профашистских болгарских властей, которым он за это подвергся, Кудинов писал: “В 1941 году, когда началась вторая великая война и германская армия безостановочно двигалась вперед, занимая город и село, то рабочие пошатнулись, утратили дух, веру в победу Советской армии. Я же, остерегаясь бдительности полиции, под всяким предлогом воплощал в них бодрость и безоговорочную веру в победу Советского Союза. В этот грозный час я не поднял десницу свою против русского народа и армии, а только желал искренне и чистосердечно победы и славы Великому Советскому Союзу и славы России”.
“Питая лучшие чувства и любовь к родной земле, я осуждал и предотвращал многих белых эмигрантов от враждебных подозрений. В районе же своего местожительства, в пределах возможности от полицейского надзора, я поддерживал связь с болгарскими рабочими района, поддерживал их дух, бодрость и твердую веру в победу русской армии”.
Это были не пустые слова. Ведь атаман Краснов в это время формировал казачьи корпуса в качестве начальника Главного казачьего управления на территории гитлеровской Германии. Атаман Краснов занимался откровенной не только антисоветской, но — антирусской пропагандой. “Казаки! — говорил, к примеру, на курсах пропаганды летом 1944 года. — Помните, вы не русские, вы казаки, самостоятельный народ. Русские враждебны вам. Москва всегда была врагом казаков, давила их и эксплуатировала. Теперь настал час, когда мы, казаки, можем создать свою независимую от Москвы жизнь”.
