Захар Прилепин - Летучие бурлаки (сборник)
Сидит патриот, чешет себя в разных местах и говорит: «Устрицы — пища чуждая, немужицкая, женщины ваши — сами как устрицы, не хочу их, не хочу их нисколько, и музыка ваша бесовская…»
А сам втайне ждёт, что явится генерал-губернатор с багровым, как закат Европы, лицом, икнёт, заметит в темноте патриота, удивится, спросит: «А ты что здесь, братец? Пойдём-ка хряпнем водочки!»
И патриот пойдёт, потянется за генерал-губернатором с детским, искренним чувством, ему тоже хочется, чтоб его взяли на руки, пригрели, поцеловали.
Встанет патриот подальше от либерала, боком к нему, а либерал, в свою очередь, отойдёт на три шага от патриота и тоже боком повернётся. И лишь генерал-губернатор будет сиять посредине, как самовар: о него всякий втайне желает погреться.
Знаю одного либерала. Это не просто либерал, это апофеоз, это апокриф, это носитель тотального парадокса.
Знаю одного патриота. Это не просто патриот, он заслуженный мастер культуры, народный университет и хранитель устоев в одном лице.
Оба из комсомольцев.
Наблюдал как-то обоих вблизи генерал-губернатора. Генерал-губернатор повернётся налево — там тут же стоит заслуженный патриот, в руке шампанское, тянется чокнуться. Генерал-губернатор повернётся направо — там немедленно оказывается наш либеральный парадокс со своим бокалом вина. Губернатор назад — а там всё тот же лоснящийся мракобес. Губернатор вперёд — а там всё тот же ходячий апокриф.
Каждый из них — и мой любезный либерал, и мой незабвенный патриот, — умеет стоять сразу с четырёх сторон от генерал-губернатора. Это талант! Это дар.
Но вообще мне иногда кажется, что эти двое, сколь бы они ни презирали друг друга, — близнецы.
Что делать со всем этим? Всерьёз сердиться на либерала? На патриота? На генерал-губернатора? Вызвать кого-нибудь на дуэль? Явиться в центр залы с видом Чацкого, нахамить всем поочерёдно?
Вообще, неплохо, вообще — даже увлекательно.
Но вы никогда не думали, что Чацкий — это всего лишь вывернутый наизнанку Хлестаков?
Онегин — и тот чуть напоминает Хлестакова навыворот. Печорин — тоже перешитый заново, мизантропичный Хлестаков. Да и Базаров — всё тот же Хлестаков, но перелицованный уже по науке.
С одной разницей, что Хлестаков, хоть на день, но принёс людям надежду, осчастливил их, успокоил. Не желал себе наживать врагов, и в некотором смысле не нажил.
В то время как эти невозможные чацкие оскорбляют приличных людей, бьют по лицу добрых товарищей, предают невест, режут лягушек, старательно разрушают и так сомнительную гармонию мира.
Не желаем мы себе такой судьбы.
Враги мои самозваные! Мои в корень зрящие! Мои проницательные! Читающие в душах! Постигшие суть! Отделяющие зёрна от плевел! Русских от нерусских! Мракобесие от социал-дарвинизма! Религию от свободы!
Вы правы.
Ревизор ещё не приехал. Наша фамилия Хлестаков. Нам нечем платить за номер в гостинице. Нам не дают в долг. Как дела, брат Пушкин? Да так как-то всё.
Хотите, мы уступим вам своё место. Выйдем за дверь. Смолчим. Утрёмся. Исчезнем. Извините, я украл ваше самопишущее перо. И вот ещё портсигар случайно унёс. Всё возвращаю. Возьмите и не держите зла, покорно-с благодарю-с.
Всё-таки хотите стреляться? Только ради вас. Исключительно ради вашего спокойствия. Вы сами попросили. Вы попросили — мы выстрелили.
…Дым рассеялся, один из нас убит…
А так — никакого раздражения, никаких обид, никакой вражды.
Ничего личного.
Лимит на эволюцию исчерпан
О необходимости амбициозной власти
Наши буржуазные охранители любят говорить, что склонность к революции — это нереализованные комплексы некоторых отдельно взятых граждан.
Но революция — это в первую очередь огромные амбиции.
И далеко не всегда личные.
Скажем, у меня никаких особенных амбиций нет, а те, что были, давно удовлетворены. Но я, как и большинство граждан России, желаю жить в амбициозной стране.
Только не надо путать амбиции с понтами. У нынешней России до недавнего времени амбиций было минимум — а вот понтов много.
Государственные амбиции от понтов отличаются очень просто — за понтами ничего нет. Мы можем бряцать военной мощью, которую разворовываем, гордиться научным потенциалом, который разбазариваем, говорить о единении народа — совершенно эфемерном, — всё это и есть понты, а не амбиции.
Порой кажется, что у любого человека с чувством достоинства смотреть на происходящее давно нет никакого желания.
Но это ошибочная уверенность.
Тут публицист Григорий Ревзин осчастливил нас остроумной статьёй «Большие маленькие дела». Подзаголовок статьи — «О кризисе революционной логики».
Подход, конечно же, не поражающий новизной. О кризисе революционной логики начали говорить ещё в начале девяностых. Тогда новая буржуазия только-только совершила в своих целях самую настоящую революцию и по её завершении немедленно объявила: баста! Больше революций не надо. Теперь будем развиваться эволюционно.
С тех пор новые буржуазные охранители, едва почувствуют запах палёного, сразу самозабвенно рассказывают про эволюцию и про малые дела.
Никто из них не хочет объяснить, хотя бы кратко, почему, к примеру, в 1991 году все они поголовно были против эволюции, а сейчас вдруг стали — «за».
Мы-то знаем почему, но пусть они сами про это хоть раз скажут.
Впрочем, можем попытаться ответить за них.
После буржуазной революции в России у многих представителей новых российских элит, в связи с неожиданным и даже несколько парадоксальным повышением материального состояния (всё заработано адским трудом, работали годами с 6 до 24 — знаем-знаем, даже не повторяйте), очень развился инстинкт самосохранения.
Ввиду того, что инстинкт — это не рог и не хвост, его при внешнем рассмотрении и не увидишь, даже сами носители этого инстинкта могут о нём вроде как и не догадываться.
Проблема в том, что их инстинкт личного самосохранения многократно преувеличивает инстинкт самосохранения, прошу прощения, нации.
И вот два этих инстинкта — у отдельных личностей и у нации в целом — вступают в некоторое противоречие.
Что бы ни происходило в стране, наша новая и вполне самозваная аристократия теперь всегда будет твердить, что ломать ничего нельзя, двигаться можно только э-во-лю-ци-он-но!
Ну, то есть очень медленно и аккуратно. Так, чтоб, когда всё начнёт обваливаться (а всё начнёт обваливаться, это втайне понимает и сама аристократия), — они могли аккуратно собрать вещи и выехать на новое место проживания — уже, впрочем, неплохо обжитое в период т. н. эволюционного развития.
По любым статистическим показателям нынешняя Россия кошмарным образом проигрывает Советскому Союзу образца 1985 года. Да, продуктовые полки забиты более-менее съестными товарами и личного автотранспорта у населения стало больше. Ещё телеканалов прибавилось. Но: умирает людей больше, а рождается меньше. Преступлений больше, а раскрываемость меньше. Больных самыми необычайными заразами больше, а лечат их — в целом по стране — всё хуже. У нас первое место в мире по подростковым самоубийствам! Это на фоне стабильности-то. Коррупция выросла вообще несопоставимо со временами исторического материализма. Аварийность в связи с общей деградацией технической базы по стране тоже в разы выше. Урожаи в сельском хозяйстве, что бы нам тут периодически ни говорили, упали. Про остальное народное хозяйство вообще говорить не хочется. Кто-то может сказать, что армия стала сильнее? Космические программы какие-то новые появились? Или хотя бы старые остались? А теракты? А наркомания? Про беспризорных и бомжей вообще говорить неприлично — это дурной тон, в ответ на это у нас уже лет десять брезгливо пожимают плечами: типа, тоже мне довод, пошлость какая.
И вот, несмотря на всё это, в 1989 году нас убеждали, что так больше жить нельзя, а сейчас те же самые люди уверяют, что только так и можно.
Знаете, почему? Потому что, по их мнению, Советский Союз был объективное зло. А всё зло, которое имеет место сегодня, — это, не поверите, объективные процессы. Разница!
Поэтому объективное зло надо уничтожать (и потом ещё двадцать пять лет рассказывать: как хорошо, что оно уничтожено), а объективные процессы — в целом надо принимать. А частности ретушировать.
Тех же, кто их не принимает, желательно изолировать.
«…совершивших революцию в 1917 году было немного, — пишет Ревзин в своей статье. — Рассматривая историю этого несчастного года, трудно ведь не прийти к выводу, что тогда недоглядели. Нет, ну конечно, можно сказать, что не Ленин с Троцким, так Зиновьев с Каменевым, не Дзержинский главным палачом, так Свердлов бы поработал, вообще нашлись бы люди. Но в принципе если так поискать, то их всех вместе набирается едва сто человек, которые могли возглавить всю эту заваруху. Ведь её же нельзя просто так возглавить, надо как-то засветиться. Невозможно стать вождём совсем уж из подполья. Так что все известны поимённо. Ну что, стомиллионное государство не в состоянии решить проблему ста человек?
