Слава Тарощина - Рожденные телевизором
Телеобраз в структуре нынешней политической реальности – вещь в себе. Данный образ, словно нос майора Ковалева, – субстанция самостоятельная. Он существует отдельно от первоисточника, почти с ним не пересекаясь. Его научились штамповать быстро и качественно. А если даже не очень качественно – не беда. На то нам и дана управляемая демократия, чтобы первым делом управлять подсознанием, а стало быть, и предпочтениями своих граждан. Это век назад философ и социолог Макс Вебер беспокоился насчет «рутинизации харизмы». Сейчас о подобных мелочах не может быть и речи. Возьмем хотя бы Путина – его образ за десять лет ничуть не покрылся патиной рутинизации. Недавно ТВ, хоть и скромно, но все же отметило 58-летие премьера. В одном из сюжетов друг детства, Сергей Богданов, колоритнейший персонаж, вспоминает любимую присказку «Вовы»: «Он всегда говорил – идите за мной и не пропадете». Он и сегодня так говорит. И, что примечательно, народ так же безоглядно, как лидер нации в детстве, готов прыгать в его честь с крыши, развешивать на фасаде дома гигантские портреты Сталина и восхищаться Вайсом-Беловым из блокбастера «Щит и меч» (об этих путинских доблестях поведал Богданов). ВВП, как и прежде, завораживает хоть полуголых студенток МГУ на спецкалендарях, хоть сурового Рамзана Кадырова, давшего поющему фонтану в центре Грозного веселое имя «Путин».
Собянину до поющих фонтанов еще далеко. Он только в начале пути, но гигантская машина по производству образов уже виртуозно делает свое дело. А иначе отчего бы так вмиг просветлели лица Мосгордумы? Кстати, эти лица и вся атмосфера назначения вкупе с инаугурацией – отдельное эстетическое (и этическое) удовольствие. Прямой эфир, редкий подарок небес, воспользуемся терминологией Проханова с Садовничим, не подвел и на сей раз. Ведь прежде члены столичной думы воспринимались эдаким одним большим ребенком, тоскующим в ожидании папы Лужкова. А на деле все не так. Они Собянина обожают и вообще – яркие индивидуальности. Меня восхитил главный здешний единоросс Метельский. Он лучился счастьем оттого, что именно его партия предложила президенту кандидатуру мэра. Фраза Собянина о необходимости контроля граждан над чиновниками и вовсе возбудила его до состояния экстаза. Метельский принялся громко аплодировать – один, посреди всеобщей тишины настороженного зала. Или возьмем молодого политика со строгим взглядом разночинца, главу скромной коммунистической фракции из двух (кроме него, Андрея Клычкова) человек. Он обрушился на «Единую Россию» с такой силой, которой мог бы позавидовать Гарри Каспаров.
Вообще церемония награждения-инаугурации порадовала краткостью. Самое интересное в ней, в церемонии, – длительное ожидание счастья в прямом эфире (главные герои, Собянин с Медведевым, опоздали минут на 15. Наверное, в пробках застряли). В первом ряду, рядом с двумя пустующими креслами, томилась Александра Пахмутова. За ее спиной радостный помолодевший Владимир Ресин что-то оживленно обсуждал с менее радостной экс-претенденткой Людмилой Шевцовой. На общем плане вдалеке мелькнул встревоженный Сергей Цой – его показали, кажется, впервые со дня отставки Лужкова. Сергей Нарышкин с интересом рассматривал массивную цепь с медалью на груди у Владимира Платонова. Быть может, в эти минуты он думал о том, что больше подходит на роль мэра. Хотя бы потому, что один из вполне успешных градоначальников при Петре I, Кирилл Алексеевич Нарышкин, наверняка его отдаленный предок…
Собянин держался достойно. Он был краток, деловит и мужественно выслушивал в сотый раз за эти дни основные вехи своей биографии. Непроницаемые глаза потеплели только тогда, когда ему пожимал руку Медведев. Хотя неумолимый экран засвидетельствовал, что вблизи Путина собяниновские глаза теплеют еще больше.
25 октябряПятый канал станет пятой точкой
О чем бы я ни писала в течение последних десяти лет, речь, по сути, шла об убывании информационного поля, о метастазах развлекательной стихии, об угасании общественно-политического вещания, о медленной смерти аналитики. Сегодня наступает новый этап агонии, когда попытка любого анализа, даже идеологически выдержанного, воспринимается как оппозиционный акт. Свежайший пример – история с Пятым каналом.
«Пятерка», только обретающая свое лицо, вызывает у меня сложную гамму чувств. Прежде всего потому, что я не верю в возможность свободы мысли на ТВ вообще и на канале, принадлежащем Юрию Ковальчуку, к фамилии которого неизменно добавляют «друг Путина», в частности. Оплотом моего неверия служит в первую очередь главный здешний проект «Суд времени». Обсуждение любой темы, от октябрьского переворота до перестройки, предопределено зрительским голосованием – электорат неизбежно выбирает вчерашний день. Да и на остальной продукции пятой кнопки лежит печать умеренности, аккуратности, осторожности. Но власть, видимо, не устраивает даже не результат, а замысел – канал не в тренде, он не развлекает зрителя, а разговаривает с ним. Попытка разговора подозрительна. Люди, умеющие думать, подозрительны; мало ли что придет в голову Сорокиной и Быкову, Сванидзе и Млечину, Стрижак и Норкину? Роднянский, придумавший концепцию подобного канала, подозрителен вдвойне. И вот уже Роднянский отправлен в почетную ссылку, его команда уволена, московское бюро, как говорят, распущено.
Подозрительны не только рассуждающие и сопоставляющие, но и те, кто просто хорошо делает свое дело. Андрей Макаров на канале РЕН, тоже принадлежащем Ковальчуку и его компании НМГ, блистательно вел программу «Справедливость». То было ежедневное социальное шоу, никакой политики, но в каждом выпуске, в каждой судьбе сквозила энергия всеобщего распада. Шоу куда-то исчезло. Фасадная империя не терпит ни малейшего отступления от канона. Благостный сюжет тандемного существования ничто не смеет нарушать.
Когда же это началось? Думаю, с трагедии «Курска». Поворотная точка в российской истории обернулась поворотной точкой в российской пропаганде. Лукавить, недоговаривать, манипулировать информацией стали именно с тех пор особенно много и вдохновенно. Павлу I для реформ в идеологии пришлось в назидание цензорам составить словарь вредных слов. Вместо «отечество» в печати следовало писать «государство», вместо «гражданин» – «житель». Слово «общество» безо всякой замены и вовсе вывели из употребления. Путин сделал почти то же самое, только из обихода убирались не слова, а явления. И действовал он гораздо изящней Павла I – зачистил эфир, отстроил телевизионную вертикаль, доверил просвещенным господам создание образа чудесной власти. Господа не подвели – власть у нас действительно чудесная: она в буквальном смысле в воде не тонет и в огне не горит. Достичь таких высот можно только одним способом – превратив телевизионную реальность в параллельную. Темы, обсуждаемые в Интернете, ни в одной точке не пересекаются с теми, которые интересны «ящику». Даже беглое упоминание о процессе Ходорковского на канале НТВ воспринимается как долгожданная примета оттепели. Потому что живем по принципу: если на экране нет человека, значит, нет проблемы.
Стоит ли удивляться, что в результате тщательной селекции те из нас, чей духовный рацион составляет исключительно телевизор (а таких, полагаю, наберется миллионов пятьдесят), не имеют представления ни о настоящем страны, ни о ее прошлом? Сегодня коллективная амнезия уже представляет угрозу национальной безопасности великой державы. А были ли вообще август 91-го, октябрь 93-го, Беслан, Дубровка, или нам все это приснилось? Историческое сознание начинается с перехода от анализа к синтезу, а мы до анализа никак не доберемся. Вполне невинный «Суд времени» потому и попал под подозрение, что пытается, при всех оговорках, осмыслить минувшее как политику, опрокинутую в прошлое (есть и такое определение Клио).
В такой оси координат любое отступление от магистральных жанров уже представляется едва ли не революционным. Александр Архангельский, автор проекта «Отдел», посвященного философам-шестидесятникам, позволил себе неслыханную роскошь: снять восьмисерийный фильм о тех, чья главная работа – процесс мышления. Он рассказал о людях, которые в совершенстве овладели искусством жизни под водой там (в Советском Союзе) и тогда (между пятидесятыми и восьмидесятыми), где полноценная интеллектуальная жизнь невозможна по определению. В конце концов, внутри любой системы всегда есть отделы для пушкинского «самостоянья». Ведь люди не переставали думать и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе. Только очень не хочется возвращаться в то болотное время, когда важнейшим из искусств было искусство жизни под водой.
8 ноябряПарфенов и Листьев
В медийном пространстве вдруг неожиданно переплелись имена Парфенова и Листьева. Первым лауреатом премии Листьева стал Парфенов. Судя по всему, вручение премии должно было стать важным профессиональным и светским событием. Гламурный зал затих в ожидании приятного вечера, расслабленное течение которого неожиданно нарушил сам лауреат. Речь Парфенова – это вопль отчаяния человека, который принял некое важное для себя решение.
