Смерть композитора. Хроника подлинного расследования - Ракитин Алексей Иванович

Итак, что мы видим в содержательной части документа? Эксперты значительно изменили оценку психического статуса Ивасюка по сравнению с данными истории болезни 1977 г, диагностировав у него циклотимию.

Ростислав Вишатицкий был допрошен «11 липня 1979 г», что означает – 11 июля. Согласитесь, в тексте экспертизы невозможно сослаться на документ, который будет написан через 25 дней. Но ляпы с датами в уголовных делах советской эпохи встречаются не то, чтобы часто, а систематически. В этом отношении, кстати, документы Гнатива выглядят на удивление аккуратными. Опечатка в дате судебно-психиатрической экспертизы, пожалуй, единственная такого рода ошибка в данном уголовном деле, притом, допущенная отнюдь не следователем.

Важно понимать, что сейчас термин «циклотимия» обозначает не совсем то, что в последней трети XX-го столетия. Сегодня – это расстройство, временный сбой психических реакций, а изначально по мнению психиатра Карла Кальбаума, впервые описавшего эту болезнь в XIX столетии, данное отклонение рассматривалось как разновидность маниакально-депрессивной болезни без выраженной и хорошо распознаваемой клинической картины «мании». Т.е. депрессия есть, а выраженной мании как бы и нет, вместо неё – приподнятое настроение, повышенный тонус, бодрость, оптимизм, прилив сил. Важное свойство циклотимии – более 40% больных себя больными не признают и всячески скрывают депрессивную фазу от окружающих, считая, что её слабостью характера. Находясь в условно-маниакальной фазе они никогда к врачу не обращаются, полагая, что это состояние нормально, так и должно быть, в схожем состоянии живут все окружающие. Смена фаз – т.е. переход от маниакальной к депрессивной – вызывает резкое снижение настроения и самооценки, возникновение чувства вины, сложности при принятии решений, нарушение сна, заметное снижение и даже полное исчезновение полового влечения, в этот период начинают продуцироваться идеи саморазрушения. Очень большой процент страдающих циклотимией – 40% – 45% и даже более – предпринимают попытки самоубийств, которые в случае неудачи пытаются скрыть и выдать за несчастные случаи, неблагоприятные стечения обстоятельств, ошибки и т. п. Именно такую циклотимию имели в виду члены комиссии, выставляя в своей посмертной экспертизе диагноз Владимиру Ивасюку.

Процитируем самую значимую часть заключения: «Анализ архивной истории болезни Львовской областной психиатрической больницы на Ивасюка В. М. за 1977 год и катамнестическая оценка его поведения и деятельности в последующие 2 года до смерти, дают основание считать, что Ивасюк В. М. страдал психическим заболеванием в форме циклотимии. Заболевание в тот период проявлялось подавленным настроением, двигательной заторможенностью, замедленностью интеллектуальных процессов, упадком работоспособности, упорной бессонницей, суицидальными мыслями, что усугублялось рядом реактивных наслоений /исключение из консерватории, тревога за снизившуюся продуктивность в работе, неудовлетворенность собой/. В процессе лечения депрессивное состояние сменилось гипо-маниакальным, настроение стало повышенным, жизнерадостным, он стал энергичным, деятельным, активным, не испытывал прежней усталости, стал работать над новыми песнями и более серьёзными произведениями. Отмеченная смена синдромов, свойственная для фазности течения циклотимии, подтверждает наличие этого заболевания у Ивасюка В. М.»

Продолжим цитирование:» (…) после проведенного лечения у него наступило заметное улучшение, которое было расценено окружающими, как психическое выздоровление. Депрессивная фаза в последующем у Ивасюка В. М. повторилась в более выраженной степени, чему способствовал ряд психотравмирующих моментов. Однако в связи с диссимуляцией [сокрытием – прим. А.Р.] своего состояния и суицидальных намерений, его поведение внешне носило формально упорядоченный характер и поэтому заболевание своевременно не было распознано. 3. В клинической картине депрессивной фазы циклотимии могут иметь место болезненные идеи о самоубийстве и попытки покончить с собой. 4. Как видно из представленных материалов дела, незадолго до самоубийства у Ивасюка В. М. вновь стало ухудшаться его психическое состояние, что внешне проявлялось малозаметными признаками и не обращало на себя внимания окружающих, и не вызывало настороженности близких, а именно: фон настроения был пониженным, он стал неразговорчив, несколько сторонился общения с окружающими, ни с кем своими переживаниями не делился, снизилась продуктивность в учёбе и творческой деятельности, возникла академическая задолженность в консерватории, трудность в написании сложных произведений. Вышеотмеченная скрытая болезненная симптоматика усугубилась рядом психотравмирующих моментов, особенно вестью о том, что его кандидатура не была включена [в список кандидатур] для получения премии Островского. Всё это привело к реализации болезненных мыслей о самоубийстве, которые и раньше звучали в его болезненной симптоматике. Таким образом Ивасюк В. М. совершил самоубийство, находясь в болезненном состоянии психической деятельности, в депрессивной фазе циклотимии.»

Честно говоря, такого рода экспертизы, проведенные посмертно, т.е. без непосредственного обследования больного, всегда рождают… как бы это помягче сказать?… ощущение неудобства и даже неловкости. Ну, в самом деле, экспертиза эта выглядит так: врачи, которые видели Ивасюка живым и общались с ним на протяжении многих недель, болезнь не увидели, а вы, такие замечательные специалисты и сплошь эксперты, всю эту заковыристую симптоматику рассмотрели! Причём, в тех самых документах, которые подготовили в своё время первые врачи, те самые, что болезни не нашли! То есть, какое-то лукавство в этом вычитывании довольно лаконичных и весьма косноязычных бумаг присутствует.

Автор понимает, что можно очень интересную симптоматику находить, скажем, в текстах Достоевского или Гоголя и поэтому, когда психиатр Чиж ставил по их текстам свои знаменитые диагнозы, это выглядело достоверно и объяснимо. А когда из топорной канцелярщины уголовного дела начинают вытаскивать какие-то глубокие, скрытые подтексты – сие напоминает извлечение стада кроликов из шляпы фокусника, понимаете?

Ещё раз уточню, речь сейчас ведётся не именно об этой экспертизе, а вообще о посмертных судебно-психиатрических экспертизах. Вывод о том, что психоэмоциональное состояние Ивасюка имело фазность, довольно очевиден и неоспорим. Строго говоря, у всех людей можно такую фазность найти… Интересно, что умудрились бы отыскать члены комиссии, если бы им приказали обследовать следователя Гнатива!

Поэтому посмертное выявление такой серьёзной болезни – а циклотимия в 1979 г, повторим, являлась серьёзной психиатрической болезнью! – рождает определенное подозрение в заказном характере экспертизы. Однако, против такого подозрения, есть 2 серьёзных возражения, которые убеждают в том, что рассматриваемая нами судебно-психиатрическая экспертиза адекватна и беспристрастна. Прежде всего, следует не упускать из вида то обстоятельство, что Ивасюк сам имел диплом врача и был, по-видимому, врачом неплохим. Во всяком случае, учился на «отлично» и в аспирантуру поступил. И как врач, он сам мог вполне объективно оценивать своё состояние. Да, он не был психиатром, не имел соответствующего клинического опыта, но для первичной диагностики ему этого и не требовалось. Он сам мог понять, что с ним что-то глубоко не в порядке, и будучи человеком умным и высоко организованным, принять меры к тому, чтобы скрыть тревожную симптоматику от окружающих. Это очень важный момент, который не следует упускать из вида при оценке его поведения.

Но есть и другой. Львов – город маленький, даром, что областной центр, все друг друга знают, людей примечательных, известных, знаменитых на всю Украину там не то, чтобы мало, а вообще наперечёт. А Ивасюк во второй половине 1970-х был не просто знаменит на всю Украину – его знал весь Советский Союз! Да и во всех странах СЭВ его тоже знали, не забываем, что его песни исполнялись на многочисленных международных конкурсах и фестивалях. Второго Ивасюка во Львове тогда не было, да и потом он не появился… И неудивительно, что когда всеобщий любимец весной 1977 г попал в психиатрическую больницу, врачи от чистого сердца постарались ему помочь. Такое желание выглядит вполне объяснимым не только силой однажды данной «клятвы Гиппократа», но и искренним движением души. Однако врачи-психиатры не могли не понимать, что выявление сколько-нибудь серьёзного профильного заболевания поставит на творческой судьбе талантливого композитора крест. Он просто отовсюду исчезнет – не будет ни конкурсов, ни творческих поездок, ни фестивалей, ни ТВ-трансляций, ни новых песен – ничего не будет.