Михаил Делягин - Путь России. Новая опричнина, или Почему не нужно «валить из Рашки»
Но! – она неминуемо, по самой своей природе, отвергает чуждую себе часть мнений общества как нечто враждебное. Мы с этим сталкиваемся в современном российском авторитаризме: 282-я статья Уголовного кодекса, позволяющая лишать свободы за юридически неаккуратную критику власти, напоминает классический инструмент неумных, неэффективных, умирающих диктатур.
Отвергая неудобные мнения, диктатура или авторитарный режим утрачивают тем самым инструменты для оценки изменений и приспособления к ним. Они утрачивают гибкость, адаптивность и на следующем же историческом повороте неминуемо вылетают с обрыва, как машина, у которой заклинило руль на горном серпантине.
Поэтому для демократии системообразующим признаком является учет мнений. Это более редкое явление, чем учет интересов, и не менее важное.
И вот тут мы сталкиваемся с принципиально важным моментом.
Разные общества, принадлежащие к разным культурам и находящиеся на разных этапах развития, используют для обеспечения содержательной демократии совершенно разные институты. Достаточно вспомнить такие понятия, как рабовладельческая демократия, вечевая демократия, как в Новгородской и Псковской республиках, военная раннефеодальная демократия, исламская демократия Ирана.
И сегодня под термином «демократия» обычно понимается демократия не содержательная, а формальная: не результат, а инструмент. Свобода слова, независимые СМИ, честный суд, разделение властей, свободные выборы и т. д. – это не сущность демократии. Это лишь инструменты, которыми содержательная демократия достигается на определенном, причем очень высоком, уровне развития строго определенной – западной – цивилизации, которую Колин Пауэлл в свое время назвал «иудео-протестантской». Потом, правда, прикусил язык и быстро договорил, что мусульманам в Америке тоже живется неплохо, но слово уже было сказано, и слово правдивое.
Мы видим, что попытки перепутать, смешать содержательную демократию с формальной неумолимо заканчиваются катастрофой. Мы видим, что попытки превратить формальную демократию, то есть инструменты, которые работают в строго определенных культурных и исторических обстоятельствах, в некую религиозную догму, универсальное правило, не работают.
В нашей стране попытка их «слепого», во многом насильственного внедрения кончилась девяностыми годами. Советское общество было высокоразвитым и близким к Западу по своей культуре, включая массовое потребление и наличие развитого среднего класса, – и все равно эта попытка провалилась. А сейчас мы и вовсе ушли далеко от тогдашнего своего состояния по пути варваризации. Возник значительный слой людей, которые четко знают, что благосостояние – это не про них. И объяснить им, что если все будет хорошо, то они будут жить достойно, нельзя. Они отвечают: «Нет, это вранье. Мы никогда не будем жить хорошо, потому что нас обманывали двадцать лет и продолжат обманывать дальше. Мы не верим в лучшую жизнь, мы хотим мстить». По уровню развития наше общество за последнее время откатилось далеко назад, но попытка экспорта демократии даже в неизмеримо более цивилизованный Советский Союз провалилась.
Попытка же распространения формальных демократических процедур на общество иной цивилизации, иной культуры и вовсе кончается катастрофой.
Американский экспорт демократии в исламский мир заканчивается раз за разом либо жестокой, но светской диктатурой, либо властью исламистов.
Уточню еще раз: формальная демократия в ее стандартном, западном исполнении может подходить к строго ограниченному кругу западных обществ: чем дальше от их ядра, тем больше несовпадений, тем нелепее выглядит там формальная демократия.
Содержательная же демократия универсальна.
Например, в позднем Советском Союзе она называлась «социалистической», но власть, используя значительное (по сравнению с сегодняшней Россией, конечно) количество механизмов «обратной связи», достаточно долго учитывала не только интересы, но и значительную часть мнений, возникающих в обществе. Помимо социологических исследований (хотя и недостаточно качественных из-за несовершенства методов), проводимых КГБ и другими спецслужбами в виде анализов слухов и частных разговоров, функционировала и достаточно развитая система общественных институтов, тем более успешная, чем на более низком социальном уровне существовала. Система месткомов, профкомов, женсоветов, первоначально созданная искусственно, затем выросла в подлинную ткань гражданского общества, функционирование которой нашло отражение даже в большом количестве художественных произведений. Существовал целый социальный слой профессиональных жалобщиков, знавших, в какие органы власти, когда и о чем писать жалобы (воспетый, в частности, Е. Евтушенко). Правда, на общенациональном уровне способность учитывать мнения общества затухала примерно с начала 1970-х годов, что в итоге и предопределило гибель Советского Союза.
Другой пример – Китай: слова китайских руководителей и специалистов о демократизации производят впечатление некоторой переговорной уступки Западу. Но про себя они считают, что демократия соответствует их культуре. Их управляющая система в наибольшей степени учитывает интересы и мнения их общества. А формальная демократия, естественно, рядом не лежала – она бывает только в странах западной цивилизации. Взять, в конце концов, Японию или Мексику, в которых однопартийная по сути система существовала по нескольку десятков лет: где там формальная демократия?
Наконец, иранская демократия является не только анти-, но и принципиально, в силу совокупности культурных факторов, внезападной. Она многим может не нравиться, там есть либеральная оппозиция, но вот простой пример: после исламской революции в Иране произошел взрыв рождаемости. Почему это произошло? Наверное, потому, что общество стало в большей степени жить так, как оно считает нормальным.
Просто это общество другой культуры.
* * *Пример с качественным улучшением демографической ситуации показывает важность соответствия образа жизни культурному коду общества.
Если в его сознание внедрять противоестественные мысли и мотивации, общество будет вымирать при любом уровне благосостояния.
В человеке есть определенная часть стихийного, природного животного начала. Если мы находимся в комфортных условиях, с нами происходит то же самое, что и с аквариумными рыбками: мы бурно размножаемся. Но эти условия, поскольку мы более высоко организованы, чем аквариумные рыбки, включают для нас не только еду и климат, не только физические вещи, но и психологические.
Если вы спокойно думаете правильные вещи, вы живете долго. Известны мужчины, женившиеся и имевшие детей в семьдесят лет. А если вы ведете себя противоестественно – вы, по сути дела, убиваете себя этим.
Есть понятие психический гигиены: существуют чувства, которые нельзя себе позволять. Христианство это очень сильно и правильно понимает. Например, человеку должно быть абсолютно запрещено чувство отчаяния. Что угодно делайте, а отчаиваться нельзя: отчаяние вызывает ужасные болезни. Если человек впадает в интенсивное и серьезное отчаяние, его организм начинает разрушаться физиологически.
Другой пример: по известной поговорке, на войне простуд не бывает. И действительно: во время войны их количество упало очень сильно не потому, что их не диагностировали, – люди находились в таком психологическом состоянии, что не болели насморком.
Отчаяние, ненависть, зависть, злоба, но в первую очередь отчаяние – чувства, которые разрушают вас. Хотите жить долго – запретите их себе. В обществе, которое не создает условий для отчаяния, ненависти, зависти люди живут дольше, работают с более высокой производительностью труда и рожают больше детей.
Идеология как естественный инструмент создания и поддержания доминирующего в обществе настроения должна обеспечивать его членам психологическую гармонию и комфорт. Это не панацея, но правильная идеологическая система, соответствующая психологическим потребностям общества и его культуре, существенно повышает его эффективность и жизнестойкость.
Советский Союз был высокоидеологизированным обществом, и, несмотря на очевидные недостатки коммунистической идеологии и очевидные цинизм и ханжество значительной части его руководства, само наличие этой идеологии в ее здоровой части (не будем забывать, что «Моральный кодекс строителя коммунизма» в своей содержательной части списан с «Десяти заповедей») обеспечивало его относительную стабильность и человеческую нормальность – по отношению, по крайней мере, к современной России.
Современную форму ее общественного устройства, при всем желании, нельзя называть демократией в полном смысле этого слова, и далеко не только потому, что она не соответствует формальным западным критериям. Да господь с ними – мы ведь, хоть и европейское, но совершенно не западное общество и вряд ли им будем, потому что наша культура отличается от западной целым рядом весьма существенных элементов.
