Александр Горянин - Мифы о России и дух нации
Зато обратив взор к собственному отечеству, мы заметим, что наша баня старше даже нашей исторической памяти: сколько Русь помнит себя, столько она помнит и свою баню, а сторонние свидетельства о ней и того древнее. Так, Геродот (V в. до Р.Х.) упоминает о жителях степей,[128] которые парились в хижинах, поливая раскаленные камни водой. Предания, вошедшие в русские летописи, говорят о наличии бань у новгородцев во время легендарного путешествия апостола Андрея к славянам в I веке по Р.Х. Общеизвестны изумленные рассказы арабских путешественников VIII–XI вв на ту же тему. Вполне правдоподобными выглядят упоминания о банях Киевской Руси, начиная со времен княгини Ольги (которая велит приготовить баню древлянским послам), т. е. с Х века, и далее, до гибели Киевской Руси в ХIII веке. Кстати, тот факт, что малороссы не знали баню,[129] подкрепляет уверенность тех, кто считает их пришлым населением, выходцами с Карпат, постепенно заселившими обезлюдевшие после ордынского погрома земли Киевской Руси.
В Европе, даже в период «малого банного ренессанса» XIII–XVI вв. простой народ оставался немытым, и это обошлось континенту очень дорого. Самая страшная чума, какую Европа знала в своей истории — это «Черная Смерть» 1347-53 гг.[130] Из-за нее Англии и Франции пришлось даже остановить военные действия и заключить перемирие в так называемой Столетней войне (которую они с бульдожьим упорством вели между собой даже не сто, а 116 лет). Франция потеряла от чумы треть населения,[131] Англия и Италия — до половины, примерно столь же тяжкими были потери других стран. Историки констатируют, что великая чума, явившись из Китая и Индии и обойдя всю Западную и Центральную Европу до самых отдаленных мест, остановилась «где-то в Польше» . Не «где-то» , а на границе Великого княжества Литовского (чье население состояло на 90 % из русских, в связи с чем его называют еще Литовской Русью), то есть на границе распространения бани. А еще точнее: на стыке отсутствия и наличия гигиены. Отголоски Черной Смерти точечно проникли тогда в некоторые русские города, особенно в посещаемые иностранцами, но размах бедствия был среди русских (а также среди финнов, еще одного «банного» народа) несопоставим с тем, что пережили их западные соседи. Даже самые тяжкие чумные моры русской истории, особенно в 1603, 1655 и 1770 годов, ни разу не стали причиной ощутимого демографического урона для страны. Шведский дипломат Петрей Эрлезунда отмечал в своем труде о «Московском государстве» , что «моровая язва» чаще появляется на его границах, чем во внутренних областях. По свидетельству английского врача Сэмюэля Коллинса, прожившего в России девять лет, когда в 1655 году в Смоленске появилась «моровая язва» , «все были изумлены, тем более, что никто не помнил ничего подобного» .
Подытоживая два века этнографических наблюдений в России, Д.К.Зеленин констатировал, что из всех восточных славян «самой большой и даже болезненной чистоплотностьюотличаются севернорусские» — т. е. обладатели окающего говора (в отличие от акающих «южнорусских» ). Если качество жизни коррелятно чистоплотности, напрашивается вывод, что выше всего оно у нас исстари было в автохтонных великорусских краях, постепенно снижаясь к югу, в места более позднего русского заселения.[132]
Но пойдем далее. Почему-то все договорились, что Русь-Россия сильно отставала от своих западных соседок по благоустройству жизни. Мы не раз читали о том, что средневековые европейские города были, во-первых, авангардами свобод, а во-вторых, именно в них было легче жить благодаря их большему благоустройству и множеству изобретений, сделавших быт терпимее и приятнее. К свободам мы вернемся позже, пока займемся бытом.
Среди изобретений средневековой Европы нельзя не упомянуть балдахин. Почему в домах богатых людей появились балдахины? Это был способ защиты от клопов и прочих симпатичных насекомых, падавших с потолка. Антисанитария сильно содействовала их размножению. Помогали балдахины мало, ибо клопы чудно устраивались в складках. В другом конце мира — то же самое: «Блохи — препротивные существа. Скачут под платьем так, что, кажется, оно ходит ходуном» — пишет знатная японка XI века.[133]
У нас уже шла речь о том, что дамы двора Людовика-Солнце постоянно почесывались. Но к этому надо добавить, что поскольку они, будучи пышны телом, не всюду могли дотянуться, были придуманы длинные чесалки. Их можно видеть в музеях, они из слоновой кости, часто дивной работы. В большом ходу были хитроумные блохоловки, тоже нередко высокохудожественные.
Правда — нет худа без добра, — всему этому ужасу мы обязаны появлением духов. Это действительно очень важное европейское изобретение.
Сравним быт горожан
Блоки и другие устройства для втаскивания тяжелых предметов через окна также не могли появиться на Руси — не было нужды в подобных устройствах. Жизнь в русских городах не толкала и к разработке разных типов междуэтажных лестниц внутри узкого жилища, которое необходимо было втиснуть между двумя соседними.
Изобретательность решает только те задачи, которые ставит жизнь. Там, где дома из дерева, чаще пожары. Именно поэтому на Руси появились сборно-разборные деревянные дома с пронумерованными деталями. Английский путешественник Уильям Кокс увидел это в 1778 году так: «Покупатель, являясь на рынок, объявляет, сколько хочет иметь комнат, присматривается к лесу и платит деньги… Не стоит большого труда перевезти дом и собрать в одну неделю» (W.Coxe «Travels in Poland, Russia, Sweden, and Denmark» . London, 1784). Сборные дома появились в России очень давно. Адам Олеарий описал их за полтора века до Кокса, но существовали они исстари. Дипломат Адольф Лизек видел (в 1675) в продаже разборную колокольню. Продавались даже мосты и башни!.[134]
Русские путешественники, попав в Европу, удивлялись: как это можно жить в каменных домах? Они находили это крайне нездоровым. (Миллионы людей во всем мире продолжают находить это по сей день.) Когда же каменные постройки стали, тем не менее, распространяться и в России, стены внутри комнат обшивали тесом, подкладывая под него мох.[135]
В Европе, где дрова продавались на вес, а меха были доступны немногим, простые люди гораздо больше страдали от холода зимой, чем в России, где зимние морозы куда суровее — зато были дешевы меха и дрова.
Изобилие презирает мелочность. Там, где говядину продавали не на вес, а по глазомеру (см. выше), едва ли могла возникнуть потребность в особо точных весах. Там, где все дешево, легче прожить, а оттого меньше воров и меньше замков. Замки вплоть до петровских времен были редкостью, и не из-за недостатка мастеров. Павел Алеппский, сын антиохийского патриарха, посетивший в 1655 «железный ряд» на московском рынке, восхищается «железными вещами и принадлежностями… превосходной работы» . Но в замках москвитяне, как видно, особо не нуждались. А вот в лондонском музее Виктории и Альберта замкам отведено несколько залов, нужный был предмет.
Об условиях жизни простых людей в тесных и скученных европейских городах тоскливо даже думать. Историк Юджин Вебер, изучив эволюцию городского хозяйства Парижа и Лондона, обобщил свои выводы для широкого читателя в журнале «Нью Рипаблик» .[136] Среди прочего, он описывает, как выглядел Париж в течение всего Нового времени (Средние века едва ли были веселей): «Дома стояли меж зловонных болот. У порогов гнили отбросы, здания утопали в них все глубже и глубже… С XVI века Париж стоял на выгребных ямах, они источали миазмы и зловоние» .
Профессия мусорщика, отмечает Вебер, появилась лишь в конце XVIII века. «Бытовой мусор вперемешку с требухой, испражнениями и падалью сваливали в тянувшиеся вдоль улицы сточные канавы. Туда же выбрасывали трупы недоношенных младенцев. Еще в конце XIX (девятнадцатого! — А.Г.)века префекты издавали циркуляр за циркуляром, предписывавшие обязательное захоронение мертвого плода. Трупы младенцев выбрасывали в канавы, реки, оставляли в общественных уборных а после 1900(!)года — в коридорах метро, ибо за самые дешевые похороны надо было отдать пятидневную зарплату. Сточные канавы напоминали овраги, во время ливней по ним с ревом неслись грязевые потоки, и вплоть до XIX века бедняки промышляли тем, что помогали своим богатым согражданам одолевать эти препятствия, переводя их за небольшую плату по самодельным мосткам. Из канав помои стекали в Сену» . Нестерпимое зловоние в районе Лувра побудило королей переселиться в Тюильри, но и там вонь была ненамного меньше.
«Судебные архивы 40-х годов XIX (девятнадцатого! — А.Г.) века содержат немало дел (продолжает Вебер)о привлечении к ответственности домовладельцев и слуг за опорожнение ночных горшков из окон верхних этажей. В этом же десятилетии появились первые общественные уборные, но мужчины и некоторые женщины продолжали мочиться, а то и испражняться у порогов домов, возле столбов, церквей, статуй и даже у витрин магазинов. Содержимое выгребных ям просачивалось в землю, заражая воду в колодцах, а воздух дымился от гнилых испарений» .
