Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 01-10
Вместо того, чтобы этим заниматься, у нас сейчас на глазах занимаются чем угодно, но только не этим. Даже при осмыслении идущих процессов на том же Ближнем Востоке у нас блеют, мычат. Банальная болтовня бойкая, которая заполняла собой предыдущее двадцатилетие, превратилась вообще во что-то странное.
Я тут проводил заседание клуба. Назвал заседание «Дальнейшее — молчанье», взяв ключевую фразу из «Гамлета», а потом думаю: «Может, назвать „Дальнейшее — мычание“?» Ну, потому что просто мычат. Описываешь картину, даёшь доказательства. Говорят: «Ну, вообще… Ну, а это что такое?»
Ну, расскажи свою картину. Ну, покажи контррефлексию, разверни свои построения! Ты тоже ведь интеллектуал. Ну, займись этим! Что же ты блеешь-то? Это же неприлично.
Блеют, мычат. Скоро вообще замолкнут.
Итак, как мы уже говорили, «эпоха А» имеет своим содержанием всеобъемлющий, полноценный модерн. Это эпоха монопроектная. Эпоха, в которую все живут по законам модерна. И длилось это около 500 лет. Теперь это рассыпается само (по внутренним причинам) и это ускоренно демонтируют. Никогда не бывает одного без другого.
Содержание же «эпохи Б» — это полипроектность, когда на некоторых клеточках разместятся постмодерн, модерн и контрмодерн.
Поговорим о модерне. Есть два принципиально разных модерна. Один — подлинный, всечеловеческий модерн, у него есть гигантское всемирно-историческое, духовное содержание. Именно потому он полноценен.
Это не только вопрос о том, как именно буржуазия будет получать прибыль и как будет устроена политическая система, при которой буржуазный класс будет чувствовать себя хорошо. Это всё вопросы всечеловеческие. Там ведь не только «свобода, равенство, братство». Там единство Разума и Веры. Там вера в человеческое Восхождение. Новое качество гуманности. Новое представление о долге и миссии.
Это высокоморальная, идеальная эпоха с гигантским содержанием, хотя уже то содержание, которое существует в словах «свобода, равенство и братство» мы всё время забываем. Что нет свободы без равенства и братства. Это уже гигантское содержание.
Когда потом это содержание развивалось в Советском Союзе, то речь шла о том, как соотносятся свобода и равенство, как соотносятся свобода политическая и социальная, а не о том, чтобы отказаться от чего-то подобного.
В романе Томаса Манна «Доктор Фаустус» его герой говорит своему другу… Герой этот борется с великим Модерном. Он говорит: «Я понял, этого быть не должно». Тот спрашивает его: «Чего не должно быть?»
«Доброго и благородного, того, что зовётся человеческим. Того, во имя чего штурмовали Бастилии. Я понял, и я уничтожу это».
Друг его спрашивает: «Что ты уничтожишь, друг мой?»
Он говорит: «Девятую симфонию».
Вот масштаб. Если вы хотите понять в полном масштабе содержание величия эпохи человеческого, духовного Модерна, выберите момент, когда у вас для этого существует соответствующее настроение. Поставьте в блестящем исполнении «Девятую симфонию» Бетховена и вслушайтесь в неё по-настоящему. А также всмотритесь в гигантское количество культурных, религиозных, материальных артефактов, созданных великой, реальной эпохой модерна. Это реальная, великая эпоха.
Я подчёркиваю снова, что она началась где-нибудь в середине XVвека, когда зародилась буржуазия. Когда она начала развиваться дальше, она прошла через Ренессанс, Просвещение и пр., она достигла апофеоза при Великой французской революции. Она двигалась потом, меняя мир. Вот что такое всечеловеческий великий модерн, он же «эпоха А».
Он завершается, во-первых потому, что он устал, и надо специально обсуждать — почему. А во-вторых, потому что его добивают. Беспощадно добивают.
В тех клеточках, о которых в говорил — постмодерн, модерн и контрмодерн — в них будет модерн для Большого Дальнего Востока: для Китая, Вьетнама, Южной Кореи и так далее. Но это суррогатный, реликтовый, римейковый модерн. Он лишён полноценного всемирно-исторического содержания именно потому, что он локален. Он адресован не всему миру, а одной зоне. Это догоняющая модернизация. Это, в основном, всё-таки техническо-экономическая модернизация. Да, это используется отдельными дальневосточными народами для того, чтобы победить в экономической, политической и геополитической конкуренции. Это очень серьёзный вопрос. Но почувствуйте разницу между этим реликтовым модерном и подлинным всечеловеческим, духовным модерном, который завершается.
Контрмодерн… Когда говорят: «Ну, и что? Придём к высокому Средневековью…» Нет, ребята, это не то. Контрмодерн — это специальная искусственная конструкция, задача которой вовсе не прийти к какому-то там великому подъёму Большого Средневековья. Этот не возвращение в эпоху Джотто. Это совсем другое.
Тогда, в премодерн, как ещё называли великое Средневековье, зажигали сердца величайшие идеи, мир согревал огонь исторически прогрессивного, двигающегося вперёд, к величайшим целям христианства. Возникали готические соборы, возникала новая свобода, новое качество свободы после рабовладения. Возникала новая великая литература, новый великий гуманизм. Действительно по-другому прорабатывалось соотношение разума и веры. Сердца согревала великая мечта о великом духовном восхождении человека. Это была эпоха великого, всё пронизывающего Идеала. Всмотритесь в готические соборы. Подумайте, что было там, когда там стоял народ, накалённый великой мечтой, глядящий в эти готические своды, ввысь, в небо, чувствующий себя единым целым.
Не туда хочет вернуться контрмодерн! Он выхолащивает из премодерна все высокое, все гуманистическое содержание. Он оставляет скорлупу, форму, в которой уже нет ничего животворящего. Это искусственная конструкция, созданная политтехнологами (или спецполиттехнологами, чтобы быть точным). Это конструкция, созданная постмодернистами. Они сами называют ее вторичной, неполноценной архаизацией. Эта конструкция призвана обеспечить жизнь части человечества в состоянии вечного, фундаментального неразвития, то есть в состоянии гетто. Это вторичная колонизация народов, но теперь уже навеки. Ибо та, первая, колонизация была колонизацией «бремени белых». Киплинг писал: «Несите бремя белых, сумейте все стерпеть». Для чего? Чтобы освободить эти народы, принести к ним свет разума и просвещения. Они станут такими же, как белые народы.
Даже если это была романтическая утопия, а на самом деле за ней таилось циничное политическое содержание, то хотя бы была утопия, хотя бы была декларация! Теперь нет ничего. Создается вечная «мировая деревня» при вечном «мировом городе». И в какой бы стране такой контрмодерн ни устанавливался, причем с беспощадным истреблением всех ростков модерна, — этот устанавливаемый порядок поразительно напоминает нацистский план «Ост», который изобрели немцы для порабощения славянских и других «неполноценных» народов. Это факт. Если это проанализировать, то это видно невооруженным глазом, а уж с аналитическим микроскопом — так на 100 процентов. Мы написали по этому поводу вместе с индийцами книгу, которая называется «Радикальный ислам». Можно прочитать там и увидеть, как это делается.
Теперь дальше. Постмодерн. Говорят: «Ну что, подумаешь — культура… Новый тип соотношений между абсолютным, релятивным, относительным и т. д.». Нет, дорогие мои, это не культура! Одна из ветвей постмодерна — это культурные процессы, которые тоже совсем не так безопасны, как это кажется. Почитайте главных постмодернистских авторов — Гваттари, Дариду, Делеза. А главное (может, я когда-нибудь в другом, более спокойном, курсе это и зачту) маркиза де Сада, которого они все считают своим отцом-основателем, своим богом, — что именно де Сад рекомендовал французскому Конвенту в 1790-м, по-моему, году в качестве демонтажа христианства, семьи, поселения специального разврата в душах, возвращения к формам абсолютной жестокости, морального релятивизма. Французские якобинцы, люди свирепые, отвергли это с ужасом, посадили де Сада в сумасшедший дом, где его потом держал и Наполеон (по поводу чего есть даже интересная пьеса Петера Вайса — «Марат/Сад», где Жан Поль Марат ведет дискуссии с Садом; так вот об этих дискуссиях идет речь).
Если те, кто у нас устраивают сегодня некоторую действительность, раньше шутили по поводу советской действительности: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», — то теперь они издеваются над своими шутками и говорят: «А мы на самом деле другого хотели и о другом говорили. Мы рождены, чтоб Сада сделать былью. Если эти идиоты так хотели построить Рай на земле, то теперь мы им построим Ад на земле по рецептам де Сада».
Вот что такое постмодернизм. Он празднует победу над подлинным модерном. И он объединяется с контрмодерном, который сам же он и создает в виде архаизации. Он будет вечным «мировым городом» — тем, что раньше называлось «золотым миллиардом», а теперь обретает совершенно новые формы… Может быть, это будет и не миллиард… неизвестно еще, сколько вообще населения при подобных трансформациях останется на Земле. Многие считают, что 10 процентов того, которое есть сейчас.
