Марк Алданов - Земли, люди
Въ частномъ порядкѣ — жалованья. Въ междугосударственномъ — займы. Многія страны горячо поддерживаютъ проектъ Тардье. Но за женевскую поддержку представляется счетъ въ Парижѣ. На Quai d'Orsay платятъ. Въ «Palais-Bourbon» рвутъ на себѣ волосы.
Да можетъ быть, такъ всегда было? По всей вѣроятности. На Вѣнскомъ, на Берлинскомъ конгрессахъ, вмѣсто пиджаковъ, были раззолоченные мундиры. Въ Женевѣ нѣтъ ни Таллейрана, ни Бисмарка. Но средній уровень, и умственный, и моральный, здѣсь не ниже и не выше.
Выше стали только наши требованія. Слишкомъ много обѣщаній и векселей было выдано. Слишкомъ дорого по нимъ заплачено.
____________________
Завтракъ въ честь венгерскаго делегата графа Альберта Аппоньи. Онъ на исходѣ девятаго десятка, и считается патріархомъ Лиги Націй. Это одинъ изъ наиболѣе дѣятельныхъ ея людей, и любятъ его здѣсь чрезвычайно: все способствуетъ популярности Аппоньи, — отъ ораторскаго таланта до звучнаго имени и осанистой наружности. Ораторъ онъ дѣйствительно прекрасный, притомъ на разныхъ языкахъ: произносилъ въ Женевѣ рѣчи по-французски, по-англійски, по-нѣмецки и даже по-латыни: въ пору молодости графа, въ его кругу умѣнье разговаривать на латинскомъ языкѣ было обязательнымъ. На этотъ разъ застольную рѣчь Аппоньи сказалъ по-англійски, — въ публикѣ преобладали англичане и американцы. Не заглядывая въ бумажку, говорилъ гладко, изящно, непринужденно. Не глядя на часы, говорилъ пятнадцать минутъ, — ровно столько, сколько было нужно; однако ясно чувствовалось, что если-бъ нужно было говорить экспромтомъ два часа, то это нисколько не затруднило бы графа Аппоньи. Сколько тысячъ застольныхъ рѣчей онъ произнесъ въ жизни?
Говорилъ — ни о чемъ: о томъ, какая прекрасная вещь миръ, о томъ, какая ужасная вещь война. Вскользь сослался на свой жизненный опытъ: онъ помнитъ три царствованья. Если принять во вниманіе, что одинъ Францъ-Іосифъ царствовалъ шестьдесятъ восемь лѣтъ... Жаль, что о своемъ жизненномъ опытѣ этотъ глубокій старикъ говорилъ вскользь и въ тонѣ застольной рѣчи. Онъ родился при князѣ Меттернихѣ, прошелъ черезъ Бэлу Куна и пришелъ къ адмиралу Хорти. «Вѣчныя возвращенія исторіи», злополучные «періоды» Вико? Какія ужъ тутъ вѣчныя возвращенія! Альбертъ Аппоньи выросъ въ традиціяхъ Священной Римской Имперіи: теперь онъ, черезъ Лигу Націй, выпрашиваетъ грошевые займы для остатковъ своей родины. Онъ самъ — историческое недоразумѣніе. А жизнерадостный видъ его — недоразумѣніе психологическое.
Графъ Аппоньи послѣдній ученикъ Монталамбера. Съ Монталамберомъ его связывали и личная дружба, и общіе политическіе взгляды. Слѣдующій ораторъ, американецъ, назвалъ Аппоньи «апостоломъ правъ угнетенныхъ народовъ». Это ужъ такъ принято въ Женевѣ. Собственно, здѣсь тоже недоразумѣніе — біографическое; бывшіе угнетенные народы бывшей имперіи Франца-Іосифа вспоминаютъ о бывшемъ министрѣ Альбертѣ Аппоньи съ чувствами, отъ благодарности весьма далекими. Но онъ самъ справедливо сказалъ, что многому научился у исторіи. Если такъ подробно входить въ біографіи всѣхъ дѣятелей Лиги Націй, что же это будетъ? Въ числѣ многихъ другихъ своихъ обликовъ, Лига еще служитъ нѣкоторымъ подобіемъ политическаго монастыря, гдѣ замаливаютъ свои грѣхи разные государственные дѣятели міра.
Послѣ завтрака, внизу, одинъ изъ распорядителей клуба, предлагаетъ карточку: приглашеніе на слѣдующій завтракъ.
— Въ субботу, въ часъ дня... Будемъ очень рады.
Завтракъ, оказывается, въ честь Литвинова! Отказъ отъ любезнаго приглашенія, видимо, огорчаетъ распорядителя: какъ можно быть такимъ нетерпимымъ?
— О, да, конечно! — говоритъ ему по-англійски старая дама въ мѣхахъ. — Но нельзя ли мнѣ также получить карточку для моей дочери?..
Видъ у нея встревоженный: вдругъ ея дочери нельзя будетъ чествовать Литвинова?..
Недавно гдѣ-то появился рисунокъ талантливаго французскаго каррикатуриста: «кто что читаетъ?» На рисункѣ была изображена маркиза, — передъ ней лежалъ романъ Карко, изъ быта парижскихъ апашей. Рядомъ художникъ изобразилъ апаша, — онъ читалъ романъ Поля Бурже, описывающій жизнь маркизовъ. Это не только остроумно, но и вѣрно. «Будущій историкъ» (ужъ такъ принято ссылаться на будущаго историка), вѣроятно, остановится на вопросѣ, почему въ тридцатыхъ годахъ нашего вѣка такъ потянуло къ Литвиновымъ всевозможныхъ маркизъ, — и желѣзнодорожныхъ, и хлопчатобумажныхъ, и нефтяныхъ, и самыхъ настоящихъ. Хватитъ ли только у историка чутья для того, чтобы не искать глубокихъ причинъ у одного изъ наиболѣе комическихъ проявленій глупости въ ея чистомъ, неумирающемъ видѣ?
________________
Путеводитель предписываетъ: изъ Женевы съѣздить въ Ферней, — всего двадцать минутъ въ трамваѣ, и вы увидите домъ, въ которомъ Вольтеръ прожилъ долгіе годы. Я поѣхалъ — и не увидѣлъ дома Вольтера. Ферней послѣ войны перешелъ къ нѣкоему мосье X. Онъ не считаетъ нужнымъ показывать домъ посѣтителямъ и даже, по слухамъ, производить тамъ какія-то передѣлки. Это общественный скандалъ, но право собственности священно. Спрашиваю въ деревенской кофейнѣ, кто такой мосье X. Оказывается, очень гордый человѣкъ, «заработалъ» во время войны огромное состояніе, и на свои кровныя (именно кровныя) деньги пріобрѣлъ Ферней. Это не домъ Вольтера, это его домъ. И посѣтители, сворачивающіе съ большой дороги на узкую аллею № 28, ведущую къ двухэтажному бѣлому зданію, — въ концѣ ея, у воротъ сада, натыкаются на то, что Эдуардъ Эрріо назвалъ «le mur d’argent». Оборванный садовникъ, представляющій власть денегъ, непреклонно отвѣчаетъ: «Мосье X. не разрѣшаетъ осматривать усадьбу».
Хорошо, что я ее видѣлъ лѣтъ двадцать тому назадъ, когда она еще принадлежала болѣе культурнымъ людямъ. За эти страшные годы у каждаго изъ насъ прошла жизнь; открылись новыя главы въ безсвязномъ и безтолковомъ авантюрномъ романѣ исторіи. Съ каждой новой главою мѣняется и отношеніе къ великимъ людямъ.
Это былъ, конечно, очень большой человѣкъ. Если теперь писательское званіе пользуется уваженіемъ, — по крайней мѣрѣ, въ теоріи, — то этимъ мы, прежде всего, обязаны Вольтеру. Онъ былъ первымъ писателемъ, на котораго снизу вверхъ смотрѣли владѣтельныя особы, притомъ нисколько не «вольтерьянцы» (вѣдь и владѣтельный мосье X. купилъ Ферней, все таки, изъ-за него). Но это такъ, къ слову. Къ слову и то, что понятіе «вольтерьянства» было очень сложнымъ и по разному преломлялось въ умахъ Фридриха и Скалозуба. Время, какъ ему полагается, должно было бы «отбросить преходящее и оставить вѣчное». Оно задачи не выполнило и отбросило все. Этотъ геніальный упроститель сложнаго былъ раздавленъ. Не туда пошла исторія; едва ли она еще когда-либо свернетъ по аллеѣ № 28, по направленію къ Меккѣ политическаго раціонализма.
А вотъ нынѣшнимъ международнымъ гостямъ Женевы заглянуть въ Ферней не мѣшало бы: здѣсь когда-то преподавался «un petit cours de sens-communologie».
За рѣшеткой часовня со знаменитой надписью «Deo erexit Voltaire». Домъ немного напоминаетъ яснополянскій. Только Ясная Поляна, насколько я ее помню, гораздо красивѣе Фернея. У Вольтера не было ни чувства красоты, ни любви къ ней. Окрестности Женевы знамениты на весь міръ, жили здѣсь или бывали извѣстнѣйшіе люди Европы (было бы интересно прослѣдить, — кто что предпочиталъ на берегахъ Лемана). Вольтеръ былъ очень богатъ и могъ купить имѣніе, гдѣ угодно. Онъ выбралъ Ферней, разбилъ этотъ некрасивый, печальный садъ. Быть можетъ, ему нравился мрачный Фернейскій пейзажъ: старику было не такъ весело, со всей его вѣрой въ побѣдное торжество разума. О прочности этой вѣры тоже можно было бы сказать многое.
_______________________
У Вольтера, кстати сказать, есть нѣсколько злыхъ страницъ и по тому вопросу, который сейчасъ волнуетъ Женевскую Конференцію. По чистой случайности, эти давно забытыя страницы имѣютъ забавнозлободневную форму. Въ 1761 году Жанъ-Жакъ Руссо выступилъ съ проектомъ вѣчнаго мира, основаннымъ на извѣстномъ трудѣ аббата Сенъ-Пьера. Вольтеръ терпѣть не могъ Руссо, Сенъ-Пьеръ былъ католикъ, проектъ дышалъ сантиментальнымъ оптимизмомъ, — въ совокупности, этого было достаточно для того, чтобы старикъ пришелъ въ ярость, несмотря на вѣру въ торжество разума. Вѣчный всеобщій миръ! Какой вѣчный всеобщій миръ, когда въ Европѣ тысячи причинъ и поводовъ для всевозможныхъ войнъ? А если даже удастся установить миръ въ Европѣ, то вѣдь есть и другія части свѣта, есть цѣлые континенты, населенные дикими людьми. Такую глупость могъ написать только Жанъ-Жакъ! Одно изъ писемъ Вольтера, въ непристойной формѣ, свидѣтельствуетъ объ его бѣшенствѣ. Безъ труда можно себѣ представить, какъ онъ, въ день полученія брошюры Руссо, поднялся въ комнату второго этажа, гдѣ обычно работалъ, сѣлъ, предвкушая удовольствіе, въ высокое кресло, крытое зеленымъ бархатомъ, надѣлъ бѣлую шелковую ермолку и заварилъ кофе, — ежедневно выпивалъ будто бы пятьдесятъ чашекъ («кофе, конечно, ядъ, но, повидимому, очень медленно дѣйствующій», — съ улыбкой говорилъ на 99-мъ году жизни Фонтенелль, также злоупотреблявшій кофе до послѣднихъ своихъ дней). Вольтеръ написалъ «Рескриптъ китайскаго императора по случаю проекта вѣчнаго мира»{59}). Выданъ этотъ рескриптъ, естественно, Жанъ-Жаку Руссо, «въ Пекинѣ, 1-го числа мѣсяца Хи-Хана, въ годъ отъ основанія нашего дома 1898436500-ый». — «Мы внимательно прочли», — пишетъ китайскій императоръ, — «трудъ возлюбленнаго нашего Жанъ-Жака... И очень горько было намъ убѣдиться, что, излагая легчайшіе способы подарить Европѣ вѣчный миръ, возлюбленный нашъ Жанъ-Жакъ позабылъ о существованіи другихъ частей свѣта... Велико было наше императорское изумленіе отъ того, что не нашли мы себя въ его проектѣ... Незаслуженно обидно и то, что въ міровой конфедераціи позабыта Японія». Перечисляя, все въ формѣ рескрипта, возможности новыхъ войнъ и въ Европѣ, и въ другихъ частяхъ свѣта, Вольтеръ грустно высказываетъ предположеніе, что «ces petites combinaisons pourraient déranger la paix perpétuelle». Со всѣмъ тѣмъ, китайскій императоръ не отчаивается въ вѣчномъ мирѣ и предлагаетъ, для его осуществленія, созвать въ Женевской республикѣ общеміровой парламентъ, избрать первымъ предсѣдателемъ возлюбленнаго нашего Жанъ- Жака, затѣмъ запретить всѣмъ правителямъ какія бы то ни было ссоры и войны, — а нарушителей мира наказывать чтеніемъ трудовъ перваго предсѣдателя.
