Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6294 ( № 39 2010)
– Больше нету, – заныл я вполне искренне. – Честное слово. Говорю же, ограбили. По голове ударили и – из машины. – Я потрогал голову и сразу почувствовал в волосах липковатое. Посмотрел на руку – на ней осталась бледно-красная, смешанная с растаявшим снегом и сукровицей кровь. – Вот, – показал водиле.
– М-м, убери… Бухой был?
– Ну да…
– Всё празднуете.
– Врагу бы не пожелал такого праздника… Жена изменила. То есть – узнал, что другого, ну, любит…
– А ты хлопнул дверью и нажрался. Так?
– Ну да…
– Звиздюлин бы ей ввалил, и все дела. А теперь лечиться замучишься. – Водила кивнул на мои руки. – Да и рожа. Эх-х, не завидую.
Зданий по бокам становилось всё больше, воздух – светлее. Вот вроде и МКАД… «Бычок» забежал под виадук и, развернувшись, остановился.
– Всё, дальше не поеду, – снова помрачнел водила. – Там гаишники, да и некогда… Доковыляешь вон до заправки, вызови «скорую». Меня только не впутывай. Не надо.
– Да, – буркнул я, открывая распухшими пальцами дверцу, – спасибо.
– Деньги-то давай.
Я вытащил мокрые мятые купюры, сунул водиле, кое-как сполз на землю. «Бычок» сразу же дёрнулся прочь.
– Урод, – сказал я, – мне же в больницу надо.
Постоял на одной ноге, не представляя, как доберусь до заправки. Она находилась метрах в трёхстах. Подземный переход вдобавок…
– Сволочь, гнида, – повторил я и пошёл, нет, запрыгал – правая нога под коленом болела, а ниже не чувствовалась. Опираться на неё было невозможно и страшно.
Передыхая в подземном переходе, я достал мобильник, посмотрел время. «01:27». Чёрт, ещё каких-то пять часов назад я сидел на диване, тыкал кнопку переключалки, сыто скучал. Потом вот этот самый телефончишка оповестил о получении эсэмэс, я, дурак, взял, открыл, прочитал. И понеслось. И вот я где-то на МКАД, обмороженный, с разбитой башкой, без паспорта, без денег, без своего телефона. Без жены… Вот так вот – хлоп! – и всё перевернулось. И покатилось в чёрную яму.
Когда-то я посмеивался над американскими фильмами, в которых показывали магазинчики при заправках. Вечно там что-нибудь происходило, в этих магазинчиках, они вообще стали неким киношным штампом – к заправке подъезжает автомобиль, человек идёт купить банку колы или, наоборот, некий полуживой добредает, и тут-то начинается… А теперь я сам оказался подобным персонажем.
Впрыгнул в магазинчик в обледенелом пальто, со слипшимися волосами, распухшей, перекошенной мордой. Навалился на стойку, захрипел, задыхаясь:
– Вызовите «скорую»… Скорее… – И сам достал телефон. – Какой здесь адрес? Скорее… А?..
Вместо ответа девушка-продавщица закричала:
– Серёжа! Серёж, иди сюда!
Из подсобки или откуда там появился здоровяк в синей бейсболке. Он вполне мог выкинуть меня за дверь – «нам не нужны геморрои!», – но всё же помог. Усадил на стул, вызвал «скорую». Правда, когда положил трубку, посоветовал пока никому не говорить, что меня избили, ограбили.
– Потом заявишь, в больнице. А то нас тут затрахают допросами. О’кей?
Я кивнул. Я уже был на всё согласен, лишь бы меня быстрее стали лечить. С ногой творилось страшное – она уже не вмещалась в штанину, носок натянулся, напоминал валенок…
Минуты – я то и дело смотрел на часы в мобильнике – ползли изводяще медленно, цифры менялись с небывалой, нереальной неспешностью. Раньше я часто курил гашиш, люблю футбол – я знаю, что такое протяжённость минуты. И никогда она не длилась так долго, как в этом магазинчике. Пять минут протекли, как несколько часов…
– Извините, – заговорил я, измученный, добиваемый этой медленностью, понимая, что с каждым вязким мгновением моя плоть, оттаивающая, киснет, как мясо из холодильника на солнечном подоконнике; и нужно было что-то делать. – Извините… – Я вспомнил, что при обморожении нужно пить чай. – У вас чаю не будет?
– Вон там, – сразу отозвалась девушка за прилавком (Сергей снова исчез), – в автомате. Десять рублей стакан. С лимоном – двенадцать.
Говорила таким тоном, словно я зашёл сюда из тёплой кабины и сейчас, выглотав горячую сладкую жидкость, снова в неё залезу. А я ведь… «Идиотина!»
Боясь, что мои пальцы лопнут, как наполненные водой презервативы (в школе мы кидались такими «капитошками»), я достал оставшиеся две десятирублёвки. Поднялся, подскакал к аппарату и нажал «чай». Сунул купюру в щель. Щёлкнуло, зашипело. Внизу стукнул пластиковый стаканчик. Я наклонился.
– Подождите, – голос от стойки (следила, значит, за моими судорожными движениями), – он медленно наполняется.
Голос звонкий, юный, правильный. Такая типичная тина двухтысячных: честно отрабатывает смену, чётко знает свои опции, с людьми вежлива, но неожиданностей пугается, начальничку Сергею не даёт, пятьдесят процентов зарплаты вносит в семейный бюджет…
Ждать, пока стаканчик наполнится, было тошно. Неудобно, больно, страшно вот так просто стоять и ждать. Рядом находился банкомат. Вроде работает – картинки на дисплее меняются, живут, завлекают.
Наличные наверняка окажутся необходимы – нужно будет просить, задабривать… Я выудил карту, морщась при каждом тычке по клавишам, снял двадцать тысяч.
Спрятал карту обратно во внутренний карман, а деньги, разделив пополам, засунул в разные карманы джинсов. Тут же вытащил одну тысячу и пополнил счёт на телефоне (терминал стоял рядом с банкоматом – целый строй аппаратов). Мысленно умолял кого-то, чтоб жена не отключила мобильник…
Только глотнул чаю, вошли двое в голубых резиновых комбинезонах, с наброшенными на плечи куртками.
– Ты вызывала? – спросил один недовольно, почти по-хамски.
– Да, – писк девушки. – Вон он.
Я поставил стаканчик на банкомат и попрыгал к ним.
– Ну и чего стряслось? – по-прежнему недовольно начал врач, но присмотрелся ко мне и покачал головой. – Ясно. Давай в машину. Сам сможешь?
– Не знаю…
Они помогли мне залезть в нутро «скорой». Уложили.
– Давай в пятьдесят первую, – велел врач водителю.
Покачиваясь на снежных кочках, машина тронулась. Я зажмурился. Появилось детское желание уснуть, чтобы потом, когда снова открою глаза, понять, что мне всё это жуткое просто приснилось.
Нельзя сказать, что мои родители меня очень любили. Они не проводили со мной всё свободное время, почти не играли, не разговаривали по душам, не передавали опыт. Так как-то на расстоянии держались. Но уж точно – они меня берегли. Я ни разу не лежал в больнице; всякие случайности вроде переломов и аппендицита меня обошли. Вообще судьба как-то так складывалась, что за свои почти тридцать лет я больницу ни разу даже не посетил. Слабо представлял, что это такое.
Помню, как-то посмотрел пару серий неплохого, кажется, американского сериала про их «скорую», про больницу типа Склифа, но быстро потерял интерес: одно и то же, да притом, как мне казалось тогда, совсем не нужное мне.
И вот вдруг оказался на каталке, меня куда-то везли по полутёмным коридорам; надо мной были незнакомые, недружелюбные лица. Я лежал, лупился на них, на стены, покрытые кафелем, на потолок с мигающими лампами, слушал однообразный скрип колёсиков и сбивчивые шаги и изо всех сил, и довольно успешно, убеждал себя, что это всё не со мной. Что на носилках – не я.
…В ранней юности, в период, когда тело растёт и чувствуешь, как тянутся мышцы и кожа, удлиняются кости, наверняка у многих возникают мысли: а как я буду вести себя, если с моим телом что-то случится?
Я, например, часто тогда об этом задумывался. Не задумывался даже, а ярко представлял себе, что вот меня сбивает машина или я срываюсь с балкона. Переломы, кровь, раны, боль… И тогда я был уверен, что лучше моментальная смерть, чем операция, хирурги в масках, звяканье зажимов, скальпелей… Я был уверен, что умру от страха и отвращения ещё до того, как меня усыпят, чтобы резать и зашивать. Что лучше не жить вообще, чем остаться без руки или ноги, без глаза, прикованным к постели.
А сейчас я мысленно торопил врачей, чтобы они скорее привезли меня куда нужно, стали лечить. Пусть режут, чистят, шьют, пересаживают кожу…
– Н-ну что, – осмотрев ногу (штанину джинсов разрезали до самого бедра, и я не протестовал), сказал как-то весело мужик со щетиной, очень слабо похожий на врача. – Что, опухлик, проспал ногу?
– В смысле – проспал? – Меня окатило ледяными мурашками.
