Коллектив авторов - Быть чеченцем: Мир и война глазами школьников
Школа в селе не работает по приказу военного коменданта[119], хотя на равниной части Чечни дети в школу ходят. Там же, на равнинной части страны, чеченцы радуются, что наконец стали выплачивать пенсии и детские пособия, которые позволяют им не погибнуть с голода. А вот горным районам Чечни не повезло. По словам Малики, чеченцы там не получают ни пенсии, ни детские пособия, так как «федералы» считают, что эти деньги попадают к боевикам[120]. В селе уже повырубили все фруктовые деревья: вишни, черешни, груши, абрикосы, а теперь очередь дошла до ореховых деревьев. Дрова в селе на вес золота, соседи помогают друг дружке дровами, но их запас тает на глазах. Электричество в село проводят из города Шали. Чеченские электрики рискуют жизнью, многие из них подрываются на минах и взрывных устройствах, но они вновь и вновь восстанавливают линию электропередачи. Но когда темнеет и в селе зажигаются тусклые огоньки, по подстанции и электролинии снова бьют «федералы», так как свет мешает им наблюдать за местностью с помощью приборов ночного видения.
Живут чеченцы в селе одним днем, не помышляя о будущем, и надеются только на Аллаха. Не верят чеченцы ни представителю президента в Чечне Кадырову[121], ни самому Путину. По словам Малики, офицеры российских войск торгуют продуктами питания, а бедные солдаты голодают. В Шали и окрестных селах района нередки случаи пропажи чеченских девушек. Такого беспредела не было даже в первую чеченскую войну. Болеть в селе не рекомендуется, так как фельдшерские пункты отсутствуют, а вечером проехать в районную больницу нельзя — не пропустят на блокпостах, да и по движущейся в сумерках неизвестной машине могут открыть огонь без предупреждения. На блокпостах процветает мздоимство, такса — 50 рублей, но могут пропустить и за 10[122]. Такие примеры наблюдаются по всей Чечне.
Самые светлые воспоминания у Малики остались после посещения столицы республики города Грозного[123]. В городе уже работают магазины, базары, больницы, школы, государственные учреждения, регулярно ходит автотранспорт, в центре восстанавливаются жилые и административные здания. Хорошо работает чеченская милиция, патрулируя по улицам города. Сами жители восстанавливают собственное жилье, а местная власть выделяет стройматериалы: шифер, стекло, деревянные изделия. За эту работу им начисляют зарплату, пока, правда, больше на бумаге. Стали открываться небольшие частные предприятия, у людей появилась работа. В городе открылся новый медицинский институт, молодежь потянулась к знаниям, а не к автоматам. Стали возвращаться из Ингушетии беженцы, для них в городе строятся многоэтажные дома. Все это вселяет надежду, что столица республики Грозный будет восстановлен и жизнь в Чечне наладится. (Как же мне было грустно через несколько дней после разговора с Маликой узнать о взрыве в Грозном в том же сентябре, а потом и о страшном теракте в Москве! Я представляю, как она огорчилась, расстроилась, что ее надеждам на возвращение в любимую Чечню не суждено сбыться.)
Посетила Малика и палаточные городки для беженцев в Назрани и станице Нестеровской[124], где проживают ее родственники. «К сожалению, власти выдавливают чеченцев из лагерей, — продолжала свой рассказ Малика, — не завозят в полном объеме продукты питания, не ремонтируют палатки, проводят в лагерях „зачистки“». Международные организации практически прекратили выделять гуманитарную помощь беженцам. Датский Совет по беженцам выдает по 10 килограммов муки и сахара на семью в месяц, но этого явно недостаточно.
Поездка в Чечню и оттуда, назад в Россию, сопряжена как с материальными, так и с нервными издержками. Милиционеры постоянно и по нескольку раз обыскивают сумки и вещи, выискивая якобы оружие и взрывчатку, вымогая деньги. Не каждый может это выдержать. И если на равнине жизнь все-таки потихоньку налаживается, то в горах чеченцы молятся Аллаху и просят у него защиты — как от боевиков, так и от «федералов».
ИСТОРИЯ, РАССКАЗАННАЯ МАТЕРЬЮ УБИТОГО СОЛДАТА
Мой сын, Арефкин Андрей Викторович, родился 4 мая 1975 года в городе Заречном.
Мальчиком он рос спокойным, хотя всегда стоял на своем. Был у них в классе один лидер. Все ему подчинялись, но только не Андрей. Он всегда говорил, что не хочет, чтобы им кто-то командовал: «Пусть все подчиняются, а я не буду». За настойчивость приходилось получать синяки, но я ничего об этом не знала: он никогда не рассказывал, не жаловался.
Спорт Андрей никогда не бросал: в 4-м классе — лыжи, потом — велосипедный спорт, потом записался в секцию самбо. Там ему сломали ногу, но Андрей никогда не жаловался на боль. Андрею заниматься самбо нравилось, но через год тренер сказал ему, что он не совсем подходит к этому виду борьбы, потому что очень высокий. Андрей был ростом 185 сантиметров и весил 80 килограммов.
Поскольку по настоянию тренера пришлось бросить самбо, а у сына была явная склонность к силовым видам спорта, то Андрей занялся каратэ. У него есть награды за первое и за второе места по области. Окончив восьмой класс, Андрей поступил в машиностроительный техникум. Парень был упорный, настойчивый, старательно занимался. Когда пришло время писать дипломную работу, все делал сам, без посторонней помощи. И получил «пятерку». Даже учителя не ожидали от него такого блестящего результата.
Защита была 23 февраля 1994 года, а 28 февраля пришла повестка из военкомата, и 1 марта он уже был в Москве.
Еще шестнадцати лет он увидел по телевизору отряд специального назначения, и после этого у него появилась дикая мечта служить там. Он постоянно повторял слова: «Вот в такой армии я бы послужил!» Денег, чтобы откупиться, все равно не было, пришлось идти туда, куда пошлют. А послали туда, куда хотелось Андрею, — в Дзержинск, где готовили к службе в войсках спецназа[125].
Андрею нравилась напряженная служба: подъем в 6 часов, утренняя пробежка 12 км во всем обмундировании (на голове «сфера» 8 килограммов, бронежилет 12 килограммов, автомат, завтрак, 4 часа спаррингов (проверка физической подготовки), дневной сон, опять тренировки — такие напряженные, что среди ночи их не будили, давая выспаться.
В течение всей службы он никогда не жаловался ни на что, но ведь сердце мое болело за сына, словно чувствовало, к чему идет дело. В сентябре 1994 года пришло письмо о том, что он уезжает в командировку, но не сказал куда, так как сам еще не знал, а через месяц — телеграмма: «Привет вам из Северной Осетии…»
В декабре начала развертываться полномасштабная операция, но в бои их не бросали. Подразделение, в котором служил Андрей, считалось элитным, им пришлось охранять аэропорт. В январе 1995 года, когда федеральные войска понесли большие потери[126], им пришлось разгружать КамАЗы с трупами. Горели танкисты, успевали только трупы выносить. Но в письмах домой было все наоборот: «Мы здесь отдыхаем, загораем…» Одним словом, курорт.
В это время ряды федеральных войск пополнились ребятами нового призыва. Эти новички не умели даже защититься, не умели стрелять, в то время как спецназовцы могли это делать из любого вида оружия.
Был такой случай: их попросили расчистить дорогу. Выбросили их десантом в чистое поле. Была зима, но оделись легко, много пищи с собой не брали. Выполнили задание. Пора возвращаться, но за ними день никто не приезжает, другой, и никаких сообщений. С ними был еще и ОМОН (милиция). Ребята из ОМОНа денек там покружились и ушли кто куда, а войскам спецназа — нельзя: уйдешь — трибунал. Вот они неделю там и просидели, — есть было почти нечего, согрелись лишь тогда, когда землянки вырыли.
Когда за ними приехали, выяснилось, что их просто забыли. А потом холодных, голодных отвезли в деревню, где жили русские старушки. Они их накормили, отогрели, стали просить, чтобы они не уходили — боязно все-таки, ведь столько русских убивали, брали в заложники, выставляли в окна, прикрываясь ими, и просто палили по ним.
Дальше пошли более серьезные бои, но о трудностях Андрей, как всегда, ничего не писал.
Приехал новый начальник. Тренировки усилились. Стали прыгать с вертолета, а это очень трудно. Стали поговаривать, что их готовят к штурму. В основном эту группу посылали на помощь неопытным ребятам.
Вообще-то, в их отряде серьезных потерь не было, и лишь в бою под Бамутом погибло 16 человек из 200; это были очень тяжелые бои[127]. Самым ожесточенным был бой под Самашками, за который Андрей и получил орден спецназа, который давали только особо отличившимся. А за последний бой он был награжден орденом Мужества[128].
В этот день их подняли в 5 утра по тревоге, приказали занять высотку. Авиация не вылетела, потому что была плохая погода. Были сведения, что там сидят боевики. Прождали до полудня, а потом решили послать разведку. Пошли 4 человека. Смотрят, на косогоре человек метнулся. Решили его изловить и пошли за ним.
