Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №10 (2002)
Каковы все же причины такого отношения к Зиновьеву в эмиграции? Их много, они разноплановы, но в чем-то тоскливо похожи на те причины, которые привели Александра Зиновьева к изоляции в Советском Союзе. Как говорится, у попа была собака... Советская эмиграция, будучи массовым явлением и подчас даже и не осознавая того, была сама подвержена тем же социальным законам, какие он описывал в своих книгах. Часть причин определяется его особенным и обособленным положением на Западе. Он появился на литературной и общественной арене тогда, когда в нелегальной литературе, в оппозиционном движении все роли были уже распределены, субординация всех титулов и градаций талантов и гениев соблюдалась неукоснительно, являясь сама по себе уже в какой-то мере священной и априорной институцией, когда, короче говоря, уже все было сказано. А Зиновьев опять нарушил сложившееся распределение ролей и все-таки сказал своими книгами такое весомое и новое слово и сказал так, что, несмотря на всевозможное противодействие, его книги произвели на Западе убийственно сильное впечатление. Он сразу из небытия, минуя регулируемые “самиздат” и “тамиздат”, находившиеся в основном в руках эмигрантов, мощно, суверенно шагнул в мировую литературу, а не в локально-эмигрантскую. Как я уже говорила выше, он появился неожиданно, вопреки всем канонам литературы, независимо от диссидентства и наперекор эмиграции, не задумываясь ни на секунду, каким торнадо он разметал их теплившиеся мечты и надежды на литературный Олимп. Ярчайшим своим появлением он сразу же занял и на Западе положение исключительного одиночки, абсолютно независимого в своих суждениях ни от кого и ни от чего, не поддающегося давлению общественного мнения, не претендующего ни на какие лавры и на богатства, независимого в своем литературном творчестве ни от каких подачек, фондов, стипендий. Если ему присуждались премии, он принимал их как человек, их заслуживший, но при этом не прилагал ни малейшего усилия, чтобы их получить. Полная суверенность и независимость. Чистая совесть и безукоризненное рыцарское служение ИСТИНЕ. Он высказывал свои суждения, не приспосабливаясь ко вкусам и взглядам слушателей и читателей, нисколько не стремясь к эпатажу. И суждения его пришли в резкий конфликт с общепринятыми. Плюс ко всему вызывали понятное раздражение внимание к личности Александра Зиновьева со стороны западных читателей и средств массовой информации Запада, а также необычайно высокая оценка его книг. Когда Эжен Ионеску в интервью в Италии заявил, что считает Зиновьева самым значительным современным русским писателем, а в телевизионных беседах с Зиновьевым и в многочисленных статьях о нем его стали зачислять в число крупнейших писателей нашего времени и вообще, терпение наших бывших соотечественников лопнуло и изрыгнуло неслыханный поток клеветнических нечистот.
* * *
Начиная с 1990 года сочинения Александра Зиновьева начали регулярно печататься в России. Ему вернули советское гражданство, и у него зародилось намерение вернуться на Родину, однако обстоятельства сложились так, что нам пришлось прожить в эмиграции еще девять последующих лет.
Главным из этих обстоятельств было отношение Александра Зиновьева к тому процессу, который стал захватывать Советский Союз после 1985 года (к горбачевской перестройке) и Россию — после распада Советского Союза в 1991 году (к ельцинским реформам), а также отношение к нему со стороны власти новой России. Со свойственной ему независимостью и принципиальностью, четко и аналитически недвусмысленно изложил он свое отношение к этому периоду советской и российской истории в социологических и публицистических произведениях “Горбачевизм”, “Кризис коммунизма”, “Гибель империи зла”, “Посткоммунистическая Россия”, а также в литературных — в социологических романах “Катастройка” и “Русский эксперимент”. Очевидно, что с таким пониманием советской контрреволюции и постсоветской социальной системы рассчитывать на благосклонное отношение со стороны новых хозяев страны не приходилось, это было бы просто бессмысленно.
По его наблюдениям, начиная с середины девяностых годов на Западе разворачивается такая широкомасштабная вакханалия антисоветизма и оргия русофобии, что уже морально невыносимым представляется ему дальнейшее пребывание там, где мы жили и работали, начиная с 6 августа 1978 года. С другой стороны, в России стало заметно расти число людей, для которых Александр Зиновьев с его пониманием явлений современности становился единственным последовательным выразителем их умонастроений, в чем он убеждался во время своих приездов в Россию, где имел многочисленные встречи-митинги с читателями. Он увидел, что нужен России.
Но окончательным толчком к принятию конкретного решения о возвращении на Родину послужило цинично-хладнокровное нападение НАТО и США на Сербию. Александр Зиновьев оценил это страшное начало, он понимал, что подобный сценарий в отношении России вынашивается и созревает для реализации в недалеком будущем. Он как русский человек, как мыслитель с гражданской ответственностью должен быть в сложившейся для России ситуации со своим народом — он должен разделить его судьбу. Ему принадлежит фраза, не рассчитанная на журналистский эффект: “Я возвращаюсь на Родину, чтобы умереть с моим народом”.
Александр Зиновьев • Евангелие для Ивана (Наш современник N10 2002)
Александр Зиновьев
“ЕВАНГЕЛИЕ ДЛЯ ИВАНА”*
В это “Евангелие” вошли стихи, сочиненные в разные годы моей жизни и по разным поводам. Но большую часть я сочинил в 1982 году. Это был самый тяжелый год моей жизни в эмиграции, один из самых тяжелых в моей жизни вообще. Я находился в состоянии глубокой душевной депрессии. Это состояние я и выразил в форме Евангелия.
Москва, 2002 год
Заповедь о трудностях
Когда негаданно получишь
Очередной судьбы удар,
Тебе, Иван, на этот случай
От Бога дан ценнейший дар.
Безмолвно проглотив обиду,
Брось на прилавок медяки,
И сам себе, а не для виду,
Скажи с усмешкой: пустяки!
И не такое, мол, бывало.
А нету сил стерпеть — схитри:
Соринка вроде в глаз попала,
Слезу с лица тайком сотри.
О собеседнике
Есть вещь важней одежды, секса, вкусного обеда.
Вещь эта — русская душевная беседа.
И потому, когда назреет острая нужда
Прочь сбросить тяжких мыслей бремя,
Будь добр, ты собеседника мне дай
Терять впустую ничего не стоящее время.
Общая молитва
Дай мне чистой любви изведать.
И избавь от измен и мести.
Дай мне друга, с которым беды
Мы любые осилим вместе.
Разреши не кривить душою...
Зло не прятать за доброй миной.
Перед всякой чиновной вшою
Не сгибаться, а быть мужчиной.
И еще попрошу в заключение —
Разреши мне немножечко дерзости,
Чтоб в кретине не видел я гения
И не видел величия в мерзости.
О богине
Смысл потеряли прежние слова.
Исчезло ими названное чувство.
Ему на смену наша голова
Изобрела “постельное” искусство.
А я, как в прошлые века,
Хотел бы ей сказать такое:
Я полечу за облака,
Я опущусь на дно морское,
Я ради одного лишь взгляда
Готов хоть сотню лет страдать,
Мне будет высшая награда
Жизнь за тебя свою отдать.
Радость женщине
Мне безразлично, кто есть ты
И почему тут появилась, —
От безнадежной пустоты
Или нечаянно влюбилась.
Пусть черствы руки от кастрюль,
Пусть на одежку денег мало,
Пусть не из этаких красуль,
Что смотрят модные журналы.
Пусть тут убого и темно,
Твое мне зримо совершенство.
Одно лишь то, что ты со мной,
Есть величайшее блаженство.
Бунтарю
Не быть тебе, брат, кандидатом,
На партсобраньях не скучать.
По юбилейным важным датам
Наград, увы, не получать.
Насчет тепла перин из пуха
Твои мечтания вотще.
Не зреть, как собственного уха,
Домашних настоящих щей.
Не пережить такого факта,
Когда детишки подрастут.
Не слечь в больницу от инфаркта,
Ища им дырку в институт.
Хотя и слеплен ты из теста
Борцов, творцов и стукачей,
Таких на каждо свято место
Найдется сотня ловкачей.
Один дефект тебе к тому же
Засунул в гены кто-то встарь:
Хотя ты есть холуй снаружи,
Но про себя-то ты бунтарь.
Но при этом знай
Разбилась вдребезги великая система.
