Борис Стрельников - Тысяча миль в поисках души
Рассказывают, что зимой 1819 года местный охотник, гнавшийся с собакой за зайцем, с изумлением увидел, как сперва заяц, а потом и собака буквально провалились сквозь землю. Недоумевающий охотник долго стоял над отверстием в земле, прислушиваясь к собачьему лаю, глухо доносившемуся из-под ног. Так был обнаружен лаз в пещеру, которым впоследствии не раз пользовался маленький Сэм, играя здесь со сверстниками в шерифов и разбойников.
Сейчас у входа в пещеру под кронами столетних деревьев стоит деревянный домик, где расположилась лавочка сувениров и где можно приобрести билет для осмотра пещеры.
Не беремся судить, как это произошло, но нас и здесь уже ждали. Кассир, пожилой человек в сером вязаном жилете, наотрез отказался взять с нас деньги за билет.
— Сегодня вы наши гости, — сказал он. — А когда я приеду в Россию, вы мне покажете Московский Кремль. Договорились?
Международное соглашение здесь же было ратифицировано.
Наш гид, разговорчивый и веселый парень, сказал, что встрече с нами был бы рад и мистер Кэмран, но, к сожалению, его нет сегодня в городе: он уехал куда-то на конференцию пещеровладельцев. Мы не знали, кто такой мистер Кэмран, и уже готовы были поддержать понравившуюся нам шутку о «пещеровладельцах», но из дальнейшего рассказа поняли, что гид не шутит. Пещера действительно принадлежит частному лицу и приносит ему немалый доход — полтора доллара с взрослого туриста, семьдесят пять центов с ребенка.
Туристов здесь бывает много.
Признаемся, что, когда мы писали эти строки, рука одного из нас автоматически вывела: «Кто же в Америке не читал Марка Твена!» Однако мы вовремя спохватились и зачеркнули эту, казалось бы, такую естественную фразу. Дело в том, что на глаза нам попался результат опроса знаменитого здесь Института общественного мнения, которым руководит доктор Джордж Гэллап. Так вот этот дотошный институт выяснил, что 58 процентов взрослых американцев за всю их жизнь не прочитали ни одной книги от корки до корки.
Остается надежда, что остальные сорок два процента американцев читали Марка Твена. Наверное, так оно и есть. Иначе что привело бы туристов в Ганнибал, примечательный лишь тем, что здесь провел свои детские годы Марк Твен.
Популярностью писателя и объясняется благосостояние мистера Кэмрана, хозяина «пещеры Марка Твена».
Мистер Кэмран, как выяснилось, владеет еще одной пещерой, которая случайно обнаружилась в 1925 году в окрестностях Ганнибала.
Подивившись этим причудам частного предпринимательства, мы пошли осматривать пещеру. Нам нет необходимости подробно описывать ее, ибо Марк Твен сделал это с присущим ему блеском и образностью.
Скоро исполнится ровно сто лет, как в пещеру стали водить туристов. За это время они оставили здесь тысячи своих автографов и надписей, выдержанных в классическом стиле: «Джон + Мэри» и «Сэм Браун из Оклахомы был здесь». Один из туристов при свете факела нарисовал на стене портрет Марка Твена. Обувная компания из Сан-Луиса в тщеславной надежде обессмертить свое имя выбила на стене пещеры рекламу своей продукции. Компания давно разорилась и перестала существовать, а реклама ее нетленна рядом с портретом великого писателя.
На одном из участков пути гиду полагается включать спрятанный в темноте динамик, из которого раздается человеческий голос: кто-то читает отрывок из «Приключений Тома Сойера». Мы было подумали, что слышим записанный на пластинку голос автора, но ошиблись. Читал владелец пещеры.
В другом конце пещеры был виден далекий, но яркий электрический свет. Гид сказал, что там оборудовано бомбоубежище на три тысячи человек и устроены склады продовольствия и питьевой воды. Кто собирается бомбить город Марка Твена, гид не пояснил. Мы не стали его расспрашивать, потому что поняли, что этот вопрос ему самому неясен.
Ильф и Петров писали: «В заключение мы отправились к Кардиффскому холму, где стоит один из самых редких памятников в мире — памятник литературным героям. Чугунные Том Сойер и Гек Финн отправляются куда-до по своим веселым делишкам. Недалеко от памятника играли довольно взрослые мальчишки. Они ничем не отличались от своих чугунных прообразов. Веселый крик стоял у подножия памятника».
К этой картинке, нарисованной двумя замечательными писателями, нельзя добавить решительно ничего. Все было так же, как в те дни. И холм, и памятник, и веселый мальчишеский крик…
Мы поднялись на вершину Кардиффского холма. Здесь на лесной поляне стоит бронзовый Марк Твен. На пьедестале из розового гранита написано: «Гуманность была его религией, и весь мир скорбел, когда он умер».
Под крутым скалистым обрывом — Миссисипи. Широкая, полноводная, великая река под стать великому народу. «Это не обыкновенная река, а река замечательная во всех отношениях», — писал о ней Марк Твен.
Лицо бронзового Марка Твена обращено к восточному берегу реки. Писатель всегда с удовольствием вспоминал время, когда он плавал на Миссисипи. «Я сам напросился на вахту в четыре утра, потому что никогда не надоест смотреть на летние восходы солнца на Миссисипи. Они просто чарующи», — писал он.
Сейчас близилось время заката. Река темнела на глазах. Красный буксир толкал по течению караван коричневых барж. С левого берега на железнодорожный мост осторожно выполз товарный состав. Его тянули три мощных тепловоза. Дойдя до середины моста, тепловозы по очереди коротко прогудели. Им отозвался буксир. Густой, чуть печальный рокот покатился по Миссисипи и лег у ног бронзового Марка Твена.
Мы выехали из Ганнибала и взяли курс на штат Канзас, увозя в наших сердцах добрую память о гостеприимных и приветливых людях этого маленького американского города. Навстречу нам вместо заспанных коммивояжеров, упомянутых авторами «Одноэтажной Америки», летели огромные грузовики.
Вдруг машину затрясло, послышался какой-то грохот, и мы поняли, что наша машина терпит бедствие. Мы зажмурились от ужаса.
Но ничего страшного не произошло. Машина сползла в кювет, и, выскочив из нее, мы увидели, что лопнула правая задняя шина.
Дул пронзительный осенний ветер. Красный диск солнца опускался за горизонт. Стало смеркаться.
Домкрат, которым мы пытались приподнять машину, оказался неисправным, и мы спрятали его в багажник.
Не — оставалось ничего другого, как «голосовать» и просить о помощи.
Мы подняли капот мотора (в Америке это дорожный сигнал бедствия) и, трясясь от холода, встали на обочине.
Нам пришли на память строки из «Одноэтажной Америки», где писатели рассказывали, как их машина едва не угодила в канаву. «Все автомобилисты, проезжавшие в это время мимо нас, останавливались и спрашивали, не нужна ли помощь, — писали Ильф и Петров. — Вообще спасители набросились на нас, как коршуны. Ежесекундно скрипели тормоза, и новый проезжий предлагал свои услуги».
Степь быстро темнела. Ветер шелестел стеблями обломанной кукурузы. С грохотом проносились мимо могучие грузовики размером с пульмановский вагон. Напрасно мы простирали к ним руки. Никто не останавливался.
Москвич иронически посмеивался. Вашингтонец чувствовал себя уязвленным и обманутым. Ему очень хотелось, чтобы американцы остановились и доказали скептически настроенному Москвичу, что за прошедшие тридцать пять лет они не утратили благородных черт своего характера. Стуча зубами от холода, Вашингтонец принялся рассказывать, как однажды у него в машине что-то испортилось и как американец, ехавший в противоположную сторону, узнав о беде, развернулся, посадил Вашингтонца к себе в машину и отвез его в город, хотя самому ему нужно было ехать в противоположную сторону. В городе американец разыскал автомеханика, хотя было воскресенье, и сделать это было нелегко, и покинул Вашингтонца только тогда, когда убедился, что механик готов ехать к оставленной на дороге машине.
Но вот сейчас американцы почему-то не останавливались и не набрасывались на нас, как коршуны.
Постояв минут двадцать, мы уныло побрели к фермерскому домику, крыша которого виднелась за кукурузным полем.
За деревянной загородкой шумно вздыхали коровы. Пахло парным молоком. Черный волкодав натянул цепь, захрипел, задохнулся от ярости, обнажив навстречу нам свои клыки.
Мы долго стучали в дверь, пока за ней не послышалось шлепанье босых ног. Мы объяснили в приоткрывшуюся щелку, кто мы и чего хотим. А хотели мы, чтобы хозяин одолжил нам свой домкрат.
— Русские? — переспросил хозяин. — Из Советского Союза?
Еще немножко помешкав, он все-таки решил открыть нам дверь. Перед нами стоял старик.
— Входите, — пригласил он, — а то ведь стужа-то какая.
Оказывается, мы его разбудили. Дома были он да маленькая внучка. Одной рукой она держалась за штанину деда, а другой прижимала к себе плюшевого зайца с оторванным ухом. Неожиданно зазвонил телефон, висящий на стене. Старик снял трубку и, казалось, забыл о нас. Начался длинный телефонный разговор о закупочных ценах, которые падают, о каких-то долгах банку, которые растут, о том, что жизнь становится тяжелее с каждым годом. Правда, окончился разговор, как и полагается в Америке, на оптимистической ноте.
