Денис Драгунский - Бог, страх и свобода
Зато важнейшей агентурой капитализма в СССР были так называемые стиляги. Они формировали нечто большее, чем идеология и даже чем бизнес-навыки. Они формировали потребительский стиль. Желание жить красиво, одеваться модно, слушать современную музыку на современной аппаратуре, ходить в бары, танцевать модные танцы, пить интересные вина и коктейли, читать яркие глянцевые журналы. Этот стиль был и остается оболочкой капитализма, без которой народ никогда не смог бы проглотить пилюлю конкурентной экономики. Не смог бы примириться с тем, что она несет отдельному человеку. Кроме того, стиляги кинули в наше общество закваску интернационализма. Не пролетарского, не социалистического, а опять же потребительского. «Джон в Америке родился, и в Америке он рос, он с чувихами кадрился в южном штате Анжелос». Эта дурацкая песенка тоже готовила почву для капитализма. Вместе со всей прогрессивной экономической публицистикой, вместе с Бирманом и Черниченко, Шмелевым и Петраковым.
И наконец, агентурой капитализма были «салон-капиталисты». Люди интеллигентных, «чистых», как говорится, профессий. Они не стояли по восемь часов у станка, не жили в палатках на стройке очередного гиганта индустрии, не работали в колхозах за трудодни. Не знали тяжелой судьбы рядового учителя или обыкновенного участкового врача. В общем, они не хлебнули реального социализма в его фабрично-барачном виде. Как правило, «салон-капиталисты» были очень даже прилично устроены в советской жизни: научные работники, вузовские профессора, литераторы, журналисты.
— Вот я и был таким «салон-капиталистом», — сказал Кустарев во время обсуждения доклада. — Я, вполне благополучный вузовский преподаватель, ходил по гостям и убеждал всех вокруг и самого себя, что капитализм — это динамично, эффективно и даже справедливо. Что давно нужна свободная конкуренция на всех рынках, включая рынок труда. Что безработица есть стимул к труду, что ненужные заводы надо закрывать ко всем чертям и что только капитализм дает настоящую свободу самовыражения.
Смешно сказать, но я — автор этих строк — в семидесятые — восьмидесятые годы вел себя точно так же. Сначала сын обеспеченных родителей, потом преподаватель престижного учебного заведения, потом литератор на вольных хлебах, никогда не знавший серьезной материальной нужды, — я на всех углах говорил, что стране, народу и мне лично нужен капитализм. Я не был ни стилягой, ни подпольным дельцом. Я говорил это из принципа. Я действительно так считал. Типичный образчик «салон-капиталиста».
Пока я сидел на конференции и обсуждал доклад Кустарева, моя жена ходила по Петербургу, по местам, где жили ее предки, простые питерские трудящиеся (отставной унтер-офицер Семеновского полка, впоследствии извозчик). На набережной Обводного канала, как раз там, где жил ее прапрадедушка, она сфотографировала мемориальную доску.
«В этом доме, в квартире рабочего В. Прошина состоялось собрание уполномоченных рабочих кружков Петербурга, в котором принимал участие Ленин».
Кто был этот человек, рабочий Прошин?
Незаурядная личность. Один из первых «сознательных рабочих», к которым постоянно обращались русские социал-демократы, большевики, меньшевики, эсеры и прочие революционеры. К сожалению, я не смог узнать год его рождения. Так вот, рабочий Прошин Владимир Илларионович, из крестьян, работал на ТРАРМе («Товарищество российско-американской резиновой мануфактуры» — с 1922 года «Красный треугольник»). Входил в «Группу Бруснева» — едва ли не в первую ассоциацию рабочих кружков. В 1891 году он выступил с речью на первой маевке. Кажется, вручал адрес Шелгунову от питерских рабочих, участвовал в его похоронах. Потом переехал в Тверь, где во время революции 1905 года стал (ненадолго, естественно) председателем Совета рабочих депутатов вагонного завода «Диль и Балакен». Был членом Центрального рабочего кружка, вместе с такими выдающимися рабочими вожаками, как Федор Афанасьев (которого насмерть забили черносотенцы в Иваново в 1905 году), как Алексей Карелин (который расстался с большевиками и перешел в организацию Гапона). Потом вернулся в Петербург, где умер в 1912 году.
Итак. Совещание, отмеченное мемориальной доской, прошло на Обводном канале, дом 124, в квартире рабочего В. И. Прошина. В квартире, обратите внимание! То есть рабочий Прошин жил не в бараке, где за занавеской спят трое детей, сноха качает колыбельку, а изможденная жена наливает исхудалому мужу полтарелки пустых щей, — всякий советский школьник видел такие картинки в учебниках.
Рабочий Прошин жил в каменном доме, и в его квартире была комната (гостиная или столовая) куда можно было пригласить человек десять — пятнадцать гостей, они же уполномоченные рабочих кружков, а также молодые перспективные социал-демократы из интеллигенции, вроде господина Ульянова.
Коротко говоря, рабочий Прошин принадлежал к интеллигентной верхушке российского рабочего класса. Он был хорошо грамотен. Читал книги и из них узнал «исторические законы развития человечества» — это он говорил на маевке 1891 года. Наверное, очень неплохо зарабатывал. Но он конечно же был недоволен тем, что делается в стране и у него на резиновой фабрике. Штрафы, произвол начальства — в цеху. Социальное расслоение — на улице (например, рестораны, где один ужин ценою в твой недельный заработок). Отсутствие свободы и демократии — в стране. И вообще, самодержавие и капитализм ведут народ в тупик — об этом пишут Маркс и Плеханов. «Поймите, товарищи, — наверное, говорил или думал он, — это не я, рабочий Прошин, оказался в тупике. Я-то как раз хорошо зарабатываю, да и живу прилично. Это Россия в тупике! Это весь наш рабочий класс загоняют в стойло! Исторические законы таковы, что мы просто обязаны свергнуть прогнивший царский режим и открыть всем трудящимся дорогу в светлое будущее!»
Рабочий Прошин представлял собой агентуру социалистической революции. Потому что он был умен, образован, начитан, более или менее обеспечен. Располагал свободным временем, чтобы читать книги и участвовать в работе социал-демократических кружков.
То есть он обладал немалым социальным ресурсом. И этот ресурс позволил ему задуматься о России, о народе, о справедливости. И выбрать путь революционера.
Никто из нищих, малоквалифицированных российских рабочих, замученных самодержавием и зверским полукрепостническим капитализмом, подобных мыслей и в голове не держал.
Потому что не до «исторических законов» было. Едва кормились.
Точно так же никто из советских бедняков не задумывался о недостатках социализма. По той же самой причине.
Предреволюционный рабочий Прошин очень похож на позднесоветских «салон-капиталистов». Это, как ни странно, одного поля ягоды.
Ибо ошибкой будет считать, что защитники режима — это те, кто живет хорошо. А враги режима — это те, кто живет плохо. Это не совсем так. Вернее, совсем не так.
Враг режима — тот, кто живет хорошо, но убежден, что после революции будет жить еще лучше.
Друг режима — тот, кто живет плохо, но боится, что после революции будет жить еще хуже.
Ну, точности ради оговорюсь: те, кто живет очень хорошо, даже великолепно, разные аристократы и олигархи — те, конечно, за данный режим. И наоборот, те, кто живет отчаянно плохо, просто умирает с голоду, — те могут взбунтоваться. Но это — крайности. А в норме дело обстоит так, как написано выше.
Поэтому глупо говорить про бедных и угнетенных: «Почему они терпят?» А про богатых и успешных: «А что им, собственно, надо?»
Одни терпят потому, что боятся потерять ту малость, которая у них есть.
Другим надо больше. И не только денег, но и чего-то неощутимого, нематериального.
В конце концов, у генеральского сына Владимира Ульянова все было. С его образованием, талантом и энергией он вполне мог дослужиться до министра юстиции. И вряд ли он уже прямо в 1895 году, двадцати пяти лет от роду, когда пришел на квартиру к рабочему Прошину, планировал стать премьер-министром Российской Республики.
Однако ему это удалось.
А вот рабочий Прошин так и остался рабочим.
Впрочем, и нынешние «салон-капиталисты» не так чтобы прямо как сыр в масле катаются…
ЛИБЕРАЛЬНАЯ ЗАДАЧА
Быть либералом-рыночником, конечно, правильно. Но скучно. Потому что совсем перевелись доктринальные либералы и убежденные социалисты. Исчезли фридмановцы и кейнсианцы. Они обитают только на университетских кафедрах и в публицистических заповедниках газет и журналов. Там они лениво доругиваются и никак не могут закончить прошловековый спор. А в реальном мире остались одни прагматики. Надо — приспустят налог (ставку, тариф, пошлину, акциз, курс). Надо — приподнимут. Есть необходимость — дадут народу сделать выдох. Или, наоборот, подкрутят гайки. Исходя из собственных соображений об экономической или политической целесообразности. Теперь для этого не нужна смена правительства: те же самые министры прибавят дирижизма или подсыплют «laissez faire» в национальное экономическое рагу. В политическое тоже.
