Борис Мансуров - Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская
В письме к Жаклин от 28 ноября 1958 года Боря сообщал: «Перевожу драму Юлиуша Словацкого. Из-за этого никому не отвечаю и прошу мою любимую Элен и всех остальных мне это временно простить».
Дело в том, что после передачи рукописи романа в Италию власти требовали от Пастернака ее возврата и любыми способами хотели этого добиться. Конечно, они применили и свой подлый метод удушения непокорных писателей — лишили заказов на работу и перестали печатать стихи и переводы Бори. Так незадолго до того по указанию Сталина лишали заработка и душили безденежьем гордую Ахматову, Платонова, Булгакова, Зощенко и других непокорных писателей и поэтов[215].
Многие были сломлены и погибли, но Борису Леонидовичу очень помогали держаться деньги, которые привозили неофициально как часть гонорара за «Доктора Живаго» из Италии и Франции. Власти следили за этими поступлениями, но закрывали на это глаза. Хрущев понимал, что голодомором всемирно известного поэта советская власть дискредитирует все пропагандистские речи о хрущевской оттепели.
С декабря 1957-го Фельтринелли смог передать для Бори более 15 тысяч рублей, а летом 1958-го привезли еще около 25 тысяч рублей из сумм гонорара за роман.
В ноябрьском письме Пастернак пишет Жаклин:
«Надеюсь, что Вы получили мою открытку, касающуюся 10 декабря в Стокгольме[216]. <…> Я предлагал Вам воспользоваться Вашей прежней доверенностью. Вы отправитесь в Стокгольм, <…> примете вместо меня свободное участие в церемонии. Я прилагаю Вам письмо баронессы Гольштинской. Она, вероятно, посвящена в Нобелевские дела. Судя по ее словам, мой отказ не упразднил сумму, от которой я отказался. <…> Не возьмете ли Вы это на себя и не сделаете ли от своего имени этот дар Красному кресту? Я, со своей стороны, пальцем не прикоснусь к Нобелевской теме».
Пастернак просил принять премию вместо него и сказать ответную речь королю — такую, какую посчитает возможной сама Жаклин[217].
2 ноября 1958 года, после письма Пастернака на имя Хрущева и потока телеграмм от писателей и государственных деятелей из-за рубежа в защиту поэта, в газете «Правда» появилось заявление советских властей о том, что «Пастернаку разрешат выехать из СССР, чтобы испытать лично прелести капиталистического рая». Боря пишет в «Правду» письмо с просьбой не высылать его из России.
Видимо, все это привело к решению власти дать Пастернаку работу по переводу. Кто-то из его знакомых предлагает перевести еще одну «Марию Стюарт» — уже польского писателя Юлиуша Словацкого. Его стихи Борис Леонидович переводил раньше, и они ему нравились. Переводы Пастернака хорошо знали в Польше и настаивали на том, чтобы перевод пьесы Словацкого был поручен именно Борису Леонидовичу.
В феврале 1957-го Пастернак приглашал меня на репетиции пьесы «Мария Стюарт» Шиллера во МХАТе. Однако сам Боря не смог посмотреть этот спектакль, поскольку в марте неожиданно заболел и попал в больницу. Болезнь была мучительной. Он писал мне трагические письма из больницы. Я рвалась встретиться с его лечащим врачом, чтобы знать, какая нужна помощь, и обратиться к Фельтринелли за редкими лекарствами. Из больницы Боря написал записку — она-то и послужила мне пропуском во МХАТ[218], чтобы встретиться с лечащим врачом, которая также по его записке в тот вечер пришла на «Марию Стюарт». Я в волнении смотрела спектакль, озабоченная болезнью Бори и предстоящим разговором с врачом, но хорошо запомнила великолепную гордую Тарасову в роли Марии Стюарт. Врач благодарила Бориса Леонидовича за возможность посмотреть пьесу, а в газетах появились положительные отзывы о спектакле.
Уже в санатории «Узкое», где Боря продолжил лечение после больницы, он говорил мне:
— Нет, не все получилось в переводе «Марии Стюарт». Тогда всего меня занимал Живаго, и мне было не до пьесы Шиллера. В канву «Марии Стюарт» не вошла в полной мере твоя тюрьма и мое тогдашнее состояние.
И когда в конце 1958 года появилась возможность нового перевода — «Марии Стюарт» Словацкого, Борис Леонидович с увлечением взялся за него.
Ольга Ивинская вспомнила об эпизоде, когда впервые услышала от Пастернака строки его перевода пьесы Словацкого:
Во время новогодней встречи в Измалкове Боря говорит мне:
— Главное — это выстоять и всегда быть вместе.
А затем читает:
Что значит мир в сравнении с тобой,
Моя любовь! И пусть следы вселенной
Размоет и снесет второй потоп.
Скорей пусть погрузится мир в пучину.
Чем я тебя оставлю и отрину.
Я удивленно спрашиваю:
— Откуда это, Боря?
Он отвечает:
— Это твоя «Мария Стюарт».
Это были слова сэра Мортимера, обращенные к Марии Стюарт в темнице. Сам Пастернак считал этот перевод «Марии Стюарт» лучшим.
ЮЛИУШ СЛОВАЦКИЙ «МАРИЯ СТЮАРТ» (фрагменты перевода Бориса Пастернака)МАРИЯ СТЮАРТ В ТЮРЬМЕ
МОРТИМЕР (Марии)
Как Вам известно, десять дней назад
Я увидал самих Вас, королева.
Не Ваш портрет. О, что мне Вам сказать!
Один Ваш вид темницу превращает
В один обитель рая, в праздничный чертог.
Какое несравненное блаженство
Единым с Вами воздухом дышать!
Она права, что прячет Вас в потемках!
Всей Англии восстала б молодежь,
Весь остров охватило б возмущенье,
Когда британец мог бы знать свою
Законную главу и королеву!
МАРИЯ
И если бы, прибавлю от себя,
Ее увидел вашими глазами.
МОРТИМЕР
И был свидетелем душевных мук,
И доброты, и благородства духа,
С какими переносите Вы все.
Всегда выходите Вы королевой
Из испытаний. Может ли тюрьма
Ослабить Вашу прелесть? Вас лишили
Всех радостей и, не смотря на то,
Вы сами — жизнь, Вы сами — свет и радость.
Я не могу ступить на Ваш порог,
Чтоб сердце не рвалось от мук и счастья,
Но час решительный настал. Пора
Открыть Вам всю грозящую опасность.
МАРИЯ
Мой приговор уже произнесен?
Я выслушаю стойко. Не скрывайте.
<…>
Но только не убийство в тишине
Чрез тайного наемного убийцу.
Убийство запятнало б честь мою.
Меня потом за это б не судили,
И речь не о законности идет
Меж мной и Англией, а лишь о силе.
ЛОРД
На силу лучше не ссылаться Вам —
Для побежденных это худший довод.
МАРИЯ
Пускай слаба я, а она — сильна.
Пускай убьет меня, чтоб спать спокойно,
Но пусть расправы не рядит
В святые ангельские одеянья.
Не ей меня, а мне ее судить!
Пускай фиглярством не морочит мира
И мужество имеет признавать
Все то, что есть она на самом деле.
<…>
ЕЛИЗАВЕТА С ЛОРДОМ ТАЛЬБОТОМ И ЛЕСТЕРОМ
В ТЮРЕМНОМ КАЗЕМАТЕ У МАРИИ
МАРИЯ (ждет приговора)
Я жду его! Не заставляйте ждать!
Но горе Вам, когда не этим словом
Вы завершите встречу! Если Вы
Не благодатным ангелом небесным
Явились и покинете меня,
Тогда всех царств земных ценою
За весь богатый этот остров ваш,
Я б не хотела быть на Вашем месте,
Стоять, как Вы теперь передо мной.
ЕЛИЗАВЕТА
Так Вы побеждены! Конец проделкам?
Ни одного поклонника в виду?
Ни рыцарей, ни удальцов, ни хватов,
За Вас готовых в воду и огонь!
Пора прошла. Победы миновали.
Теперь не те заботы у людей,
И кончить жизнь четвертым Вашим мужем
Не соблазняет больше никого.
МАРИЯ (вспыхивает)
Сестра! Сестра! Дай мне терпенья, Боже!
ЕЛИЗАВЕТА (смерив Марию взором гордого презрения)
Вот, Лестер, стало быть от чар каких
Спастись не может ни один мужчина,
И меркнет прелесть до одной? Ну что ж.
Красавицами в общем мнении,
Бывают общие добычи всех.
МАРИЯ
Нет! Это слишком!
ЕЛИЗАВЕТА
Вот Вы показали
Свое лицо, а были до сих пор
Прикрыты маской.
МАРИЯ (горя гневом и благородным достоинством)
Пусть я и грешила,
Как смертная, по молодости лет,
Но я своих ошибок не скрывала.
Я вся как на ладони. Ложный вид
Я презирала гордо, откровенно.
Все худшее известно обо мне.
Могу сказать: я лучше этой славы,
Но горе Вам: молва сорвет с Вас плащ
Невинности, и свет предаст огласке
Распутство ваших низменных страстей.
Наследственная эта добродетель —
Блудливость, привела на эшафот
Родительницу Вашу, Анну Болен.
ТАЛЬБОТ (становится между королевами)
О, Боже! До чего Вы довели!
Где Ваша сдержанность, покорность, леди?
МАРИЯ
Покорность? О, я все перенесла,
Что в силах человеческих! Довольно!
Долой овечью кротость! Пропадай
Терпенье жертвы! Выступи наружу
Мой, с давних пор томимый, правый гнев!
И ты, о Боже, ядовитым жалом
Вооружи меня, мои слова!
ТАЛЬБОТ
Она в неистовстве и раздраженьи…
Прости, прости не помнящей себя.
(Елизавета, немая от злобы, бросает на Марию бешеные взгляды.
Лестер в сильнейшем волнении старается увести Елизавету)
<…>
МОРТИМЕР В ТЕМНИЦЕ У МАРИИ СТЮАРТ
МОРТИМЕР
Они падут от моего кинжала.
МАРИЯ
Как? Дядя Ваш, второй отец?
МОРТИМЕР
Умрет.
От рук моих.
МАРИЯ
Минуй нас ужас этот!
МОРТИМЕР
Мне церковью досрочно прощено,
Мне все дозволено.
МАРИЯ
Как это страшно!
МОРТИМЕР
При надобности королеву шпагой
Я заколоть поклялся под присягой.
МАРИЯ
Нет, столько крови за одну меня!
МОРТИМЕР
Что значит мир в сравнении с тобой,
Моя любовь! Пускай следы вселенной
Размоет и снесет второй потоп!
Скорей пусть погрузится мир в пучину,
Чем я тебя оставлю и отрину.
<…>
МАРИЯ
Великий Боже, милость мне яви!
Что за судьба — будить до гроба
То ослепленье яростной любви,
То исступленье разъяренной злобы?
МОРТИМЕР
Любовь к тебе и нежность, и вражда
Всегда безмерны, пламенны всегда.
Злодеи эту шею, чище снега,
Хотят отдать в добычу топору.
Отдай мне это все! С какою негой,
С каким я счастьем за тебя умру!
Ведь все равно, пред тем как обезглавить,
Откинут волосы твои со лба.
Позволь мне локоны твои расправить,
Опутай ими своего раба!
МАРИЯ
О, если больше нет у Вас стыда
И титула Вы моего не чтите,
Пусть остановит Вас моя беда,
К какой еще прибегнуть мне защите?
МОРТИМЕР
Не титулом священна ты отныне,
Лишившись королевских прав,
Теперь сама ты — высшая святыня,
Твоя краса превыше всех держав!..
• Большая дача Бориса Пастернака в Переделкине. 2008 г.
