Дмитрий Калюжный - Страна Тюрягия
Большая финансовая помощь местных администраций довела исправительные учреждения до того, что зэков годами кормят в долг, что предприятия-поставщики еды отказываются иметь с ними какие бы то ни было дела, а случайно схваченный вагон картошки начальник колонии вынужден загонять в зону ночью, в самый дальний тупик, чтобы его на ходу не растащили голодные зэки, как это случилось в ИТК-5 С. – Петербурга.
Да мы сами имеем опыт: переданный нами в одну из московских тюрем гуманитарный груз был той же ночью украден и съеден зэками.
С помощью в строительстве такая же картина: до 50% следственных изоляторов построены в XVIII—XIX веках и пришли в абсолютную негодность, в зонах не хватает общежитий, бань, прачечных, комнат свиданий и других объектов. Там, где скученность особенно вредна – в противотуберкулёзных учреждениях, норма обеспеченности жилыми помещениями выполняется на 60%.
Но писали уже об этом, а потому здесь поговорим о «демократизме» с иных позиций.
Профессора-юристы, создатели Кодекса, считают, что демократизация тюремной системы налицо, что видно хотя бы в предоставлении осуждённым права на беспрепятственную подачу жалоб и заявлений. Очень демократично, что и говорить! Однако статья 91 УИК тут же объясняет, что вся корреспонденция, отправляемая и получаемая, подвергается цензуре.
Бедный зэк, не желая, чтобы одемокраченные Кодексом начальники лезли в его душу, во избежание цензуры отправляет письма нелегально, подкупая сотрудников зон. По данным оперативных служб ИУ, доля такой переписки составляет около 80%, хотя точно это установить никто не может.
Из Нижегородской области сообщают:
«15 мая 1997 меня посадили в ШИЗО на 7 суток только за то, что, уходя этапом на больницу, я взял с собой жалобу в запечатанном конверте с адресом Нижегородской обл. прокуратуры. Хотел опустить её в почтовый ящик, но у меня её изъяли и по приезду водворили в ШИЗО за то, что якобы пытался незаконно отправить жалобу, а пустой конверт прикрепили к постановлению. Нач. спецчасти жалобы наши не отправляет, ссылаясь на то, что они должны идти через комиссии по рассмотрению жалоб (насчёт их обоснованности). С введением этой комиссии администрация смеётся нам в глаза, говоря, что ваши писульки никуда не уходят, а если уходят, то не далее как в Сухобезводненкую прокуратуру, которая курирует нашу колонию и смотрит на действия администрации сквозь пальцы».
Частную корреспонденцию перлюстрируют в целях «перевоспитания» плохого гражданина в хорошего, а на деле учат гражданина обходить закон, испытывать к закону ненависть. Александр П. (Читинская обл., Карымский р-н, п/о Тыргетуй, учр. ЯГ-14/2) пишет нам:
«По получении Вашего письма я через цензуру отправил ответ, но по истечении двух суток был вызван для профилактической беседы бригадой оперативников, у которых на руках было моё письмо к Вам. Оказывается, замполит (как они теперь называются, я не знаю), задержал моё письмо.
Состоялась нелицеприятная беседа с угрозами, во время которой меня пытались убедить в том, что администрация в зоне настолько хороша, а я занимаюсь клеветой. Я писал, что содержимся по 8 человек, чему не соответствуют размеры камер и, следовательно, нам не хватает воздуха. Реакция оперативников, скажу я вам, была отменная. Сейчас, говорят, пойдём по камерам и выкинем аквариумы с рыбками и цветы, и при этом всем объясним, что тебе воздуха не хватает.
Чем руководствуется замполит, запрещая мне переписку с общественными организациями, и по какому такому закону оказывает давление на меня? В своём письме я ничего секретного не разглашал, просто в конце письма изложил трудности нашего здесь существования».
Что же до принципов «равенства осуждённых перед законом», «дифференциации» и «индивидуализации» исполнения наказаний, введению которых так радуются составители нового УИК, то это – общие места из учебников для юридических вузов. Исправительно-трудовое законодательство России декларирует их на протяжении 80 последних лет, но декларации эти никак не совмещаются с тюремной практикой.
Есть и другие нормативно-правовые акты законодательного уровня, такие, например, как Закон об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы, или Закон о содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений. Но давайте перейдём к гораздо более весомым и важным нормам, внутриведомственным. Это приказы, указания, распоряжения руководства МВД, а затем и Минюста, расшифровывающие основополагающие документы по уголовно-исполнительной системе, – так называемые подзаконные акты.
В этих актах инстанции, отнюдь не являющиеся законодательными, руководствуясь принципом «не разрешено – значит, запрещено», трактуют в виде запретов и ограничений различные положения закона. Подзаконных актов издается жуткое количество! Активность аппаратчиков объясняется просто: здесь они могут разрешить или запретить всё, что угодно, сюда не допускаются чужаки; эти самодеятельные нормы можно потом проверять на предмет выполнения, создавая видимость активной деятельности, что помогает иногда усидеть на мягком стуле.
Ну, а как менты[19] и прокуроры проверяют сами себя – дело известное. Из письма:
«Например, объявляют по громкоговорителю о том, что в помещении школы принимает прокурор по надзору. Школа находится на территории административной зоны. Зэки же находятся на жилой зоне. Разделяет зоны «локалка». В дверях локалки стоит повязочник и прапорщик со списком лиц, которых к прокурору пускать не велено. Предположим немыслимое, что кому-то всё-таки удалось за взятку пройти через локалку. В кабинете сидят двое, прокурор и помощник начальника колонии по оперативной части (глав-Кум). Да ни один нормальный зэк не станет жаловаться на Кума при нем же! Если, конечно, он не самоубийца. Да и что толку? После приёма жалобщиков прокурор с теми же кумовьями отправляется бухать в сауну при зоне. Я, например, написал даже явку с повинной по ст. 144 ч. II, только чтобы уехать из ЯЦ-34/1, но прокурор и на это не отреагировал. Ну да Бог ему судья».
Прежде, чем перейти к разбору одного из подзаконных актов, а именно «Правил внутреннего распорядка исправительных учреждений», отметим, что как в этих Правилах, так и в Уголовно-исполнительном кодексе совершен лингвистический кульбит: исправительно-трудовые учреждения, – так наши тюрьмы и колонии назывались при Советской власти, – превратились вдруг в учреждения просто «исправительные». В стране началась безработица, для зэка работы тоже не найти, так что название изменено вроде правильно, однако и здесь товарищи начальники схитрили: название – названием, а в законе запись об обязательном труде осталась (ст. 103 УИК).
Давайте почитаем небольшую «повесть». Осуждённый Сергей С. (Красноярский край, Уярский р-н, ст. Громадское, учр. УП-288/16) очень красочно описал, какова она, реальная жизнь в колонии, как там работается, каковы нравы и отношения между людьми. Мы приводим его письмо в первозданном виде, почти без всякой редактуры:
«Мне было предъявлено обвинение, что я завладел автомобилем в сговоре с Зуевым в личных целях. Но даже в зале суда это не было доказано. В колонии-поселении я исполнял обязанности механика гаражей ИТК-3 и ИТК-1. По просьбе механика КМЗ я помог Зуеву Э.В. доставить запчасти из гаража ИТК-3 в гараж ИТК-1, для вышедшего из строя трактора. Моя помощь была в том, что я завёл автомашину ЗИЛ-131 «техничку» и перевёз запчасти и Зуева из гаража в гараж. Я принял такое решение как механик гаража по производственной необходимости, я поверил Зуеву и потому не отказал в помощи и доставил запчасти и Зуева, так как водитель отказался поехать, он был в этот вечер нетрезв, потому что в этот вечер водитель Янгулов употреблял спиртное с водителем-вольнонаемным, хоз. номер которого № 5, сварщиком осуждённым Пахомовым Сергеем и другими лицами в гараже ИТК-3.
Меня обвиняют в том, что я с осужд. Зуевым заезжал на этом автомобиле к осуждённому Михайлову, но ведь это абсурд, я никак не мог заезжать к Михайлову, ведь из показаний самого Михайлова и его жены и показаний Зуева следует, что Зуев заезжал к Михайлову около 24 часов ночи, а машину Зуев угнал у меня в 22 часа, и с 22-х часов я разыскивал Зуева с вольным водителем лесовоза хоз. номер 28, фамилию которого не помню, и который подтвердил бы, что я находился вместе с этим водителем с 22 часов до 05 часов утра и что мы с этим водителем «Урала» разыскивали Зуева и угнанную им машину.
На следствии я требовал, чтобы мне была предоставлена очная ставка с этим водителем лесовоза, но этого не было сделано, мало того, этого водителя вообще не допросили, а допросили только тех людей, которые были осуждённые, а ведь осуждённый скажет так, как надо следствию, а вольный водитель и диспетчер тоже вольная не были допрошены. Ведь как только я узнал, что Зуев угнал у меня машину, я сразу же сообщил об этом диспетчеру и ответственному по вывозке леса в гараже ИТК-1.
