Дуглас Адамс - Лосось сомнений (сборник рассказов, писем, эссе,а так же сам роман)
В общем, в конце концов мы решили эту проблему, или, вернее, постепенно решили эту проблему, правда, объем предварительно записанной речи раздулся до угрожающих размеров. Как-то утром мы в который раз в течение двух часов занимались записью. Теперь у нас имелось около шестнадцати часов коротеньких фрагментов разговора: фразы, предложения, половинки предложений, и все это машина должна была на лету соединять в осмысленные реплики в ответ на то, что вы ей напечатаете.
Какое-то время это давалось со скрипом. И вот теперь, в последние две или три недели работы, начало происходить нечто совершенно пугающее. Заглядывая к нам, любопытные только качали головами: «Да-да, интересненько, а вы уверены, что оно у вас заработает? Что будет, если, к примеру, спросить?..» И задают вопрос, а когда слышат ответ, у них отваливается челюсть.
Получилось все замечательно. Народ заходил к нам и просиживал часами, болтая с компьютерными персонажами. Спешу добавить, что шестнадцать часов диалога явились результатом трудов всего нескольких человек. Какую-то их часть написал лично%я, кое-что добавили другие, а затем мы все это соединили. Просто удивительно, как все здорово получилось. Неожиданно возник целый мир, населенный самыми разными персонажами. Повсюду ползают какие-то странные, поврежденные роботы, и у каждого из них собственное мнение, собственные взгляды, предрассудки, своя биография и, главное, они разбираются подчас в прямо-таки неожиданных вещах. Беседовать с ними — одно удовольствие.
Вопрос: А вы не опасаетесь, что, несмотря на все ваши труды, кое-кто отнесется к этому несерьезно, в отличие, скажем, от фильма или книги? Что люди откажутся воспринимать игру как разновидность искусства?
ДНА: В принципе, буду этому только рад. Восприятие искусства как чего-то серьезного вселяет в меня тревогу. Я сам когда-то окончил университет с дипломом по литературе и с тех пор всеми силами старался не иметь с искусством никаких дел. По-моему, идея искусства губительна для творчества. Именно по этой причине мне ужасно хотелось создать диск с йгрой: никто не станет воспринимать его серьезно, и поэтому можно на пузе пролезть под забором, втихаря протащив за собой совершенно невероятные вещи.
Диву даешься, как часто это получается. Думаю, что когда человек только начинал писать романы, большинство из них были откровенной порнографией. Как мне представляется, большинство средств коммуникации начинались именно как порнография и уже потом доросли до их нынешнего состояния. Спешу добавить, что мой диск не имеет к порнографии ни малейшего отношения. Кстати, до 1962 года все дружно считали, что поп-музыка тоже своего рода… Ни у кого тогда язык не повернулся бы назвать ее искусством, но потом появился кто-то, наделенный редкостным даром творчества, и глядишь, мир перевернулся — народ уже сходит от поп-музыки с ума и видит в ней непревзойденный способ оттянуться.
Проходит всего несколько лет, и вот вам «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера», и все в один голос величают это искусством. Но мне почему-то кажется, музыка или литература интересны именно тогда, когда их еще не величают искусством, — наоборот, когда для большинства они все еще остаются кучей дерьма.
Вопрос: Вы бы хотели, чтобы лет этак, скажем, через двадцать вас называли одним из основоположников искусства создания компьютерных дисков?
ДНА: Мне бы хотелось другого: чтобы люди их покупали. Одна из причин очевидна. Другая же заключается в том, что если что-то пользуется популярностью, если действительно нравится людям, если приносит им радость, вы чувствуете, что ваш труд не пропал даром. А если кто-то при этом воскликнет «Да ведь это же подлинное искусство!», что ж, так тому и быть. В принципе я не против. Но я убежден, что решать должен кто-то другой, а не я. Сам же создатель просто не должен ставить перед собой таких целей.
Нет ничего хуже, если кто-то, берясь, скажем, за роман, произнесет: «Ну что ж, попытаемся создать нечто, что имело бы высокую художественную ценность». Звучит по-дурацки. Недавно я тут прочитал одну вещь, просто так, из любопытства. А именно «Шаровую молнию», роман про Джеймса Бонда, — конечно, такое впору читать, когда вам лет этак четырнадцать, не больше, когда мусолишь страницы с одной только мыслью, эх, поскорее бы обнаружить эту сцену, где он кладет левую руку ей на правую грудь и говорит: «Господи, до чего восхитительно!»
Но теперь я подумал только — за последние сорок лет Джеймс Бонд превратился для нас в икону массовой культуры. Интересно было бы узнать, а как было в самом начале. А натолкнуло меня на эту мысль следующее — не считая, конечно, того, что мне под руку попалась валявшаяся в комнате книжка, — я прочитал чьи-то слова, сказанные про Иэна Флеминга: он-де отнюдь не стремился к художественности, а просто пытался писать грамотно. Что, признайтесь, не одно и то же. И я подумал тогда: надо проверить, как у него это получилось. Тем более интересно, потому что, хотя с самого начала его романы задумывались как литературная поделка, они написаны мастерски. Флеминг умел пользоваться языком, знал, как заставить его работать, и добился своего. Но никому и в голову не пришло назвать это литературой.
По-моему, наиболее интересные результаты получаются именно там и тогда, когда люди не ставят перед собой цель создать произведение искусства, а просто делают то, что умеют делать, то есть работают как хорошие ремесленники. Быть грамотным писателем значит уметь хорошо писать, досконально знать свое ремесло, уметь правильно пользоваться имеющимися в твоем распоряжении средствами — так, чтобы ненароком их не повредить. Когда я читаю романы — те, что с «большой буквы», — то нахожу в них немало полнейшей чепухи.
Так что если вам хочется узнать что-то действительно интересное о человеческих существах, о том, как они устроены, как относятся друг к другу, как общаются между собой, то здесь нет равных писателям-женщинам, пишущим детективные романы, таким как, например, Рут Ренделл.
Если же мне хочется почитать что-то серьезное, нечто такое, что, если хотите, можно назвать пищей для ума, например,, в чем смысл нашего существования в этом мире, что происходит вокруг нас, то в таких случаях я предпочитаю что-нибудь научное, в духе книг Ричарда Доукинса. Как мне кажется, рассуждения по ключевым, философским вопросам перешли от писателей-романистов к тем, кто пишет на научные темы, хотя бы потому, что ученые знают больше.
Я с большим подозрением отношусь к чему бы то ни было, что объявляется произведением искусства уже на стадии создания. Что же до выпущенного мною компьютерного диска, я просто старался добросовестно делать свое дело и получал от этого громадное удовольствие. Как мне кажется, получилось удачно. Конечно, всегда остается что-то такое, что хотелось бы переделать, но с другой стороны — переделывать можно до бесконечности. А этот диск получился на славу.
Вопрос: Говорят, вы пробовали силы в кино. До нас вот уже сколько лет доходят слухи, что по вашему роману снимается фильм.
ДНА: Это точно. Слухи об этом возникают постоянно, но главных источников два. Во-первых, лет пятнадцать назад я продал права на экранизацию Ивану Райтману — тогда он был еще не так знаменит, как сейчас. Правда, из этой затеи ничего не вышло, потому что, как только мы занялись ею вплотную, у нас с Иваном возникли непреодолимые разногласия. Более того, оказалось, что он даже не читал книгу, которую собрался экранизировать, а только ознакомился с цифрой проданного тиража. Мне кажется, это было вообще не его, вот он и пытался сделать что-то такое, с чем я был в корне не согласен. В конце концов мы остались каждый при своем мнении и разошлись каждый своим путем.
Затем права перешли студии «Колумбия», а Иван приступил к съемкам «Охотников за привидениями», и можете себе представить, как я был зол на него. «Колумбия» же положила права на экранизацию моей книги в долгий ящик. Если не ошибаюсь, Райтман тогда нанял кого-то написать по ней сценарий, и худшего я не видел за всю свою жизнь. К сожалению, на нем стояло мое имя и имя этого сценариста, хотя лично я не поставил там даже запятой. Причем выяснилось это лишь тогда, когда сценарий уже лежал в сценарном отделе, или как он у них там называется, и пролежал довольно долго, и все считали, что он — моих рук дело и что я ужасный сценарист. Что, разумеется, меня отнюдь не радовало.
Затем, несколько лет назад, меня представили одному человеку, который впоследствии стал моим другом. Это Майкл Несмит. Чем он только не занимался за свою жизнь! Он не только продюсер, представьте себе, он когда-то начинал в группе «Monkees»! Во что, признаюсь, поначалу верится с трудом, потому что он какой-то такой серьезный, такой тихий, хотя иногда его прорывает, и тогда он мастер приколов. Он мне предложил, чтобы нам вместе заняться этим проектом — он как продюсер, а я как сценарист и т. д. Нам так здорово работалось вместе! Но, поговаривают, что в какой-то момент кому-то в Голливуде показалось, будто вещь устарела. В общем, мне, и при том не раз, было сказано примерно следующее: «Научная фантастика с юмором в кино не пройдет». И вот почему: «Если бы прошла, кто-нибудь уже давно бы это снял».
