Борис Сопельняк - Секретные архивы ВЧК-ОГПУ
— А что говорят врачи?
— Что они могут сказать?! Необходим длительный отдых и квалифицированное лечение, желательно за границей. Надо же, за границей! — возмущенно вскинул он руки. — За какой границей? Они хоть на карту смотрели? С юга — Деникин, с востока — Колчак, с севера — Юденич, с запада — Петлюра... М-да, прижали нас основательно, — подбежал он к карте и начал переставлять флажки.
— И все же Надежде Константиновне необходим отдых, — решился поддержать врачей Бонч-Бруевич. — Лекарства лекарствами, что сможем, достанем. А вот отдых не заменить ничем. К морю бы ее или в горы, — сочувственно вздохнул он, — но туда не пробиться. А что, если организовать что-то вроде санатория где-нибудь в Подмосковье?
— О чем вы говорите? Какой санаторий? — досадливо отмахнулся Ленин. — Ни о каком отдыхе она и слышать не хочет. Я пытался уговорить ее просто прогуляться в каком-нибудь парке, вроде Нескучного сада или Сокольников, так она обозвала меня моционистом. Слово-то какое придумала, дескать, делать тебе нечего, не знаешь, чем себя занять, кроме как моционом на свежем воздухе.
— А что! — встрепенулся Бонч-Бруевич. — Хорошая идея!
— Какая идея? О чем вы?
—О Сокольниках. И близко, и место хорошее, и администрация там надежная. Я вот о чем, — торопливо продолжал он. — В Сокольниках есть так называемая лесная школа, детишки там и учатся, и живут. Столовая есть, спальни теплые, охрану организуем. Там даже есть телефон! — в качестве последнего довода воскликнул он. — Всегда можно позвонить и справиться о самочувствии Надежды Константиновны.
— Да? — начал сдаваться Ильич. — Это действительно близко?
— Полчаса на машине. Навещать можно хоть каждый день.
— А что, — азартно потер руки Ленин. — И близко, и телефон, и свежий воздух. Он там взаправду свежий? — придирчиво уточнил он. — Ни заводов, ни фабрик поблизости нет?
— Какие заводы? Помилуйте, Владимир Ильич, там же лесопарковая зона. Трамвай, правда, поблизости ходит, но от него никакого вреда.
— Да? Ко всем прочим удобствам еще и трамвай? Считайте, что трамваем вы меня доконали, — заметно повеселел Ильич. — Теперь дело за малым: идите и уговорите Надежду Константиновну.
— Я? — чуть не уронил очки Бонч-Бруевич. — Почему я? Я не смогу.
— Но меня же вы уговорили, — плутовато улыбнулся Ленин.
— Нет, Владимир Ильич. Нет, нет и нет, — замахал руками Бонч-Бруевич. — Женщин я уговаривать не умею.
— Так уж и не умеете? — лукаво прищурился Ильич. — А как же?..
— Прошу вас не продолжать, — густо покраснел многолетний товарищ Ленина.
— Хорошо, Владимир Дмитриевич. Хорошо, — резко изменил тему Ленин.
—Давайте сделаем так: я попробую поговорить с Надеждой Константиновной, а вы поезжайте на разведку. Загляните по какому-нибудь поводу в эту школу, хорошенько все посмотрите, разузнайте что и как, поинтересуйтесь, как там организовано питание, есть ли врач или хотя бы медсестра, каковы условия проживания, достаточно ли дров и все такое прочее. Но никому ни слова, почему вы этим интересуетесь! Вы поняли? Никому! Директор там человек надежный?
— Вполне. Фанни Лазаревну я знаю много лет.
— Так вот ни одна живая душа, кроме нее, не должна знать о нашем плане. И еще! — хлопнул он себя по лбу. — Дороги. Тщательно разведайте дороги, которые ведут к этой школе. Это на тот случай, чтобы при необходимости мы могли по одной дороге приехать, а по другой уехать.
—Понял, Владимир Ильич. Все понял. Сейчас же и поеду, — поднялся Бонч-Бруевич.
— Очень хорошо. Когда вернетесь, тотчас же ко мне, — поднялся и Ленин. — А я тем временем попробую поговорить с Надеждой Константиновной.
Не зря, ох не зря Владимир Ильич просил обратить особое внимание на дороги, дело в том, что их просто не было. Зима тогда выдалась снежная, и снег ни с дорог, ни с тротуаров не счищали. С крыш свисали огромные сосульки, и время от времени они с грохотом обрушивались на тротуары. Люди шарахались на проезжую часть и увязали в высоченных сугробах.
Еще хуже приходилось автомобилям, пробиться через эти сугробы не было никакой возможности, поэтому водители старались попасть на трамвайные пути, которые тщательно расчищались. По этим же путям шествовали и пешеходы. Если же учесть, что улицы совсем не освещались, трамваи носились, как грохочущие метеоры, а редкие автомобили, не имея возможности затормозить на рельсах, с визгом и ревом мчались до ближайшего сугроба, то нетрудно представить, что творилось на тогдашних московских улицах.
Худо-бедно, но до Сокольников Бонч-Бруевич добрался, разыскал лесную школу, провел приватную беседу с директрисой, осмотрел маленькую комнатку на втором этаже, которую выделили Крупской и, еще раз наказав Фанни Лазаревне никому не говорить ни слова, пустился в обратный путь.
— Ну что? — нетерпеливо привстал Ленин, когда запаренный Бонч-Бруевич вошел в его кабинет. — Как там школа, как дороги, как дрова?
— Школа на месте, дров достаточно, комнатку я подобрал, с питанием проблем не будет, так что можно ехать, — устало улыбнулся Бонч-Бруевич.
— А дороги? Судя по тому, что вы сделали вид, будто не расслышали вопроса о дорогах, с ними есть проблемы? — прищурился Ильич.
— От вас ничего не скроешь, — обреченно вздохнул Бонч-Бруевич. — Дороги действительно ни к черту! — рубанул он. — Вся Москва завалена снегом. По тротуарам не пройти, по улицам не проехать, вся надежда на трамвайные пути, по ним и ходят, и ездят.
— Вот так-так! — удивленно воскликнул Ленин. — Значит, по городу ни проехать, ни пройти, а люди толпами бродят по трамвайным путям?! И нет никакого выхода? Эх вы, горемыки несчастные, не можете решить простейшей задачи. А что, если этим людям дать лопаты, мобилизовать подводы и вывезти снег за город? Такой вариант возможен?
— Так ведь как их заставишь? Народ-то все рабочий, едва бредет после смены.
— А буржуазия на что! Надо послать по домам людей из Моссовета, пусть пройдутся по квартирам и выгонят на улицы бывших фабрикантов, купцов, офицеров и прочих лиц непролетарского происхождения. Пусть помашут лопатами, физический труд им не повредит.
— Отличная идея, — оживился Бонч-Бруевич. — Тем более что улицы они будут чистить не для какого-то дяди, а для самих себя, в их ботиночках и штиблетиках гулять по расчищенному тротуару куда сподручнее. А что Надежда Константиновна, — поменял он тему, — вы с ней говорили?
— Говорил. Пока что Надя не говорит ни «да», ни «нет». Но судя по тому, что подробно расспрашивала и о парке, и о школе, думаю, она склонна согласиться. Договорились так: окончательный огвет я получу завтра утром.
На том и расстались. Ленин занялся текущими делами, а Бонч-Бруевич побежал звонить в Моссовет, чтобы мобилизовать на уборку снега нетрудовое население города.
Чуть свет Бонч-Бруевич явился в кабинет Ленина с очередным докладом о положении на фронтах. Выслушав доклад и передвинув флажки на карте, Ильич улыбнулся, характерным жестом заложил большие пальцы рук за прорези жилетки, что свидетельствовало о хорошем настроении, заговорщически подмигнул и нарочито громко прошептал:
— Наше дело правое. Мы победили. — И, выдержав паузу, добавил: — Надя согласна. Она уже укладывается.
— Ура! — так же шепотом воскликнул Владимир Дмитриевич. — Пойду заказывать машину.
— Успеется... На дворе еще темновато. При дневном-то свете ехать лучше, да? И все же я беспокоюсь, — вздохнул он.—Пойдет ли ей этот отдых на пользу? Уж очень она плоха. По ночам еле дышит, да и говорит с большим трудом. Поправится ли?
И вот ведь характер, чуть жива, а бумаг с собой берет полный чемодан, буду, говорит, работать без отрыва от отдыха.
В тот же день Бонч-Бруевич отвез Надежду Константиновну в Сокольники. По дороге он с удовлетворением поглядывал на бывших господ, которые, неумело тюкая ломами и с трудом поднимая лопаты, разгребали огромные сугробы.
«Так они будут работать до самого лета, пока снег не растает сам собой, — подумал он. — Нет, буржуи нас не спасут, надо придумать что-то другое, скажем, какой-то выходной объявить днем чистой Москвы и попросить выйти с лопатами все население города. В конце-то концов, ходить по этим улицам не заморскому дяде, а им самим. Надо будет посоветоваться с Ильичом», — подвел он итог своим размышлениям и попросил шофера прибавить газу.
Прошел день, другой, минула неделя... Надежда Константиновна пошла на поправку, и Владимир Ильич заметно повеселел. Он чуть ли не каждый день ездил в Сокольники, при этом соблюдая вошедшие в привычку правила конспирации. Если он отправлялся в лесную школу, то знал об этом только Бонч-Бруевич. А если кому-то из членов правительства позарез нужно было посоветоваться с Ильичом, Бонч-Бруевич говорил, что он уехал не в Сокольники, а в Хамовники или в район Рогожской заставы и часа через два вернется.
