Стивен Кинцер - Перевороты. Как США свергают неугодные режимы
Договор был заключен на восемь лет. Когда срок истек, плантаторы из Луизианы попытались не допустить перезаключения, что сильно обеспокоило их гавайских коллег. Король Калакауа был вынужден идти на новые уступки. Новый договор включал пункт о передаче Штатам гавани Перл-Харбор на острове Оаху, которая считалась лучшим естественным портом на севере Тихого океана.
Спустя несколько лет король Калакауа утвердил конституцию, которая узаконила власть плантаторов. Большинство полномочий легло на плечи министров, причем король не имел права отстранить никого из них от должности без соответствующего одобрения законодательного органа. Для выборов в последний был назначен имущественный и денежный ценз. Все это получило название «Конституция штыка», так как ее ввели насильно, незримо угрожая военным ударом. Все американцы и европейцы, даже являясь негражданами, имели право голоса, в отличие от рабочих-азиатов. Автором конституции выступил Лоррин Тёрстон. После того как Калакауа неохотно ее подписал, плантаторы заставили его назначить Тёрстона на пост министра внутренних дел.
Неспособность Калакауа противостоять принуждению показывала, насколько сильно гавайская монархия прогнулась под контроль белых. Конечно, они добились своего положения не сразу, а цепочкой уверенных шагов. Уильям Адам Расс писал, что они «год за годом, медленно подбирались к королю все ближе, завоевывали его благосклонность, пока наконец не превратились в серых кардиналов. Удерживая в руках всю торговлю и богатство островов, они, пусть и в меньшинстве, высоко встали над людьми, которые еще недавно радушно принимали их как гостей».
Благодаря такой системе гавайские плантаторы процветали еще более десяти лет. Затем последовали два удара. Первый – в 1890 году, когда конгресс ввел «пошлину Маккинли». Она позволяла беспошлинно ввозить в США сахар со всего мира и «щедро» возмещала местным плантаторам ущерб в размере два цента за каждый фунт. Таким образом были уничтожены условия, при которых сахарная промышленность на Гавайях приносила огромную прибыль, и плантаторы погрузились, как говорил один из их лидеров, в «глубины отчаяния». В течение двух лет экспорт сахара рухнул с тринадцати миллионов долларов до восьми.
А второй – в 1891 году умер король-марионетка Калакауа, и на трон взошла его своевольная сестра, Лилиуокалани. Новая королева посещала миссионерскую школу и приняла христианство, но не утратила связи с корнями. Когда ее брат отдал американцам Перл-Харбор, она написала в личном дневнике, что это «день позора в гавайской истории». Позже, в том же году, когда Лилиуокалани находилась в Лондоне на праздновании пятидесятилетия королевы Виктории на троне, она узнала о «Конституции штыка» и написала, что таким образом «получило силу революционное движение, которое создали чужаки, американцы». Лилиуокалани было пятьдесят два, когда двадцать девятого января 1891 года председатель Верховного суда Гавайев Альберт Джадд объявил ее королевой. После церемонии Джадд отвел Лилиуокалани в сторону. «Если кто-то из министров выступит с предложением, – наставлял он, – отвечайте „да“». Последуй королева этому совету, прими она роль очередной марионетки – и переворот ей не грозил бы.
Среди врагов королевы были ничтожные спекулянты, которые плевать хотели и на страну, и на людей вокруг. Другие, напротив, достаточно пожили на островах или там родились. Некоторые любили Гавайи и считали себя истинными патриотами. К их числу принадлежал и Лоррин Тёрстон.
Его бабушки и дедушки прибыли на Гавайи в качестве миссионеров. Он посещал школы – из одной его исключили как «отпетого» нарушителя дисциплины, – где учились и коренные гавайцы. В отличие от многих своих товарищей-хауле он научился бегло говорить по-гавайски и даже получил гавайское имя, Какина, которым всю дальнейшую жизнь подписывал письма и документы. Еще подростком он углубился в политику – однажды, в 1874 году, он даже прогулял занятия, чтобы посмотреть скандально известные выборы короля Калакауа, после которых вспыхнули массовые беспорядки. Тёрстон всегда оказывался в эпицентре важнейших событий.
Он так и не окончил старшую школу, но получил работу секретарем в суде, а затем надсмотрщиком и счетоводом в сахарной компании «Уайлуку». На заработанные деньги он отучился на правовом факультете Колумбийского университета. Потом Тёрстон вернулся на Гавайи и вместе с другом, Уильямом Смитом, взялся за юридическую практику. Вскоре Тёрстон возглавил заговор против гавайской монархии. Он настолько проникся мыслью, что лишь белые способны успешно править островами, что считал это тоже проявлением патриотизма.
В начале 1892 года Тёрстон основал «Клуб захвата», поставивший целью присоединение Гавайев к Соединенным Штатам. На первом собрании Тёрстона избрали председателем. Вскоре он убедил сообщников, что ему необходимо отправиться в Вашингтон и заручиться там поддержкой. Тёрстон захватил с собой рекомендательное письмо от Джона Л. Стивенса, представителя американского Госдепа в Гонолулу, и так убедительно изложил причины для аннексии министру Военно-морских сил США Бенджамину Трэйси, что тот отвел его в Белый дом для встречи с президентом Бенджамином Гаррисоном.
«Мистер Трэйси велел подождать у двери, пока он говорит с президентом. Примерно через полчаса министр появился, и мы вышли наружу. Там он сказал: „Я передал президенту все, что вы мне поведали. Могу сообщить следующее. Президент считает, что ему не обязательно вас принимать, однако он уполномочил меня вас уведомить, что если обстановка на Гавайях вынудит действовать так, как вы намереваетесь, и вы прибудете в Вашингтон с предложением об аннексии, то оно найдет здесь полную поддержку“. Именно это я и хотел услышать».
Тёрстон привез домой известия, которых с нетерпением ждали товарищи: США на их стороне. Стивенс удивлен не был. Прежде чем покинуть Вашингтон и занять пост министра, он подробно обсудил вопрос аннексии с Госсекретарем Джеймсом Блейном, который горячо поддерживал идею. Командующий военно-морским флотом США в Гонолулу Феликс Маккёрли заверил Стивенса, что моряки исполнят любой приказ. Таким образом, Стивенс удостоверился, что и Госдепартамент, и военно-морской флот дают ему полную свободу действий, дабы свергнуть гавайскую монархию.
Спустя несколько месяцев после возвращения в Гонолулу Тёрстон получил необычайное письмо от своего представителя в Вашингтоне Арчибальда Хопкинса, судебного секретаря с отличными связями. Он сообщал, что кабинет Гаррисона хочет предложить королеве взятку. «Я уполномочен донести до вас информацию, – писал Хопкинс, – что правительство Соединенных Штатов заплатит королеве Лилиуокалани и ее приближенным двести пятьдесят тысяч долларов в обмен на переход Гавайев под власть США». Тёрстон ответил, что королева, к сожалению, вряд ли согласится на такое предложение, ведь она «себе на уме и упрямо настроена… ревностно относится к королевским правам и скорее намерена их приумножать, нежели расставаться с той властью, которой она уже обладает».
Тёрстон и его сообщники стремились создать работоспособное, добросовестное правительство. То есть, по их мнению, править должно было белое меньшинство. Перепись 1890 года показала, что на архипелаге проживает сорок тысяч шестьсот двенадцать коренных гавайцев, двадцать семь тысяч триста девяносто один китайский и японский рабочий и, в общей сложности, всего лишь шесть тысяч двести двадцать американцев, британцев, немцев, французов, норвежцев и белых людей, рожденных уже на Гавайях. С такими цифрами становилось ясно, что демократия местным хауле была совсем ни к чему. Десятилетиями они успешно контролировали острова, а «Конституция штыка» лишь узаконила их влияние. Поэтому у хауле не было ни малейшего желания уступать политике, при которой каждый житель будет иметь право голоса.
Утром четырнадцатого января 1893 года королева Лилиуокалани провела тщательно спланированную церемонию, ознаменовавшую конец ежегодной законодательной сессии. Королева вошла в зал совещаний в лиловом платье из шелка и бриллиантовой короне. Ее сопровождали министры, камергеры, придворные дамы. Стражники несли традиционные украшенные перьями шесты под названием кахили. С огромным, по словам очевидца, достоинством королева произнесла речь, в которой поблагодарила законодателей за труд и попрощалась с ними. К тому времени, как Лилиуокалани вернулась во дворец Иолани, резиденцию королевской семьи, там уже происходило кое-что необычное. Несколько дюжин официально одетых гавайцев, членов Гавайской Патриотической Ассоциации, собрались оказать поддержку королеве, которую она, по всей видимости, сама и организовала. Лилиуокалани приняла пришедших в тронном зале. Один из них вручил королеве экземпляр новой конституции, способной обуздать хауле, и взмолился, чтобы Лилиуокалани ее провозгласила. Нарочито радушно согласившись, королева удалилась в примыкающее помещение, куда пригласила своих министров.
