Газета Завтра Газета - Газета Завтра 425 (2 2002)
Владислав ШУРЫГИН
[guestbook _new_gstb] На главную 1
2
3 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="
"; y+=" 12 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--
13
[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]
Полковник Александр Колотило В МИРЕ БЕЗЗАКОНИЯ (Возвращение русского офицера)
Пострадать у нас могут. За веру, за ближнего, за правду… А еще — просто так. Как говорят в народе, совершенно ни за что. Таков он, наш "русский менталитет". Вот уже более двадцати лет мы, военные, преодолеваем всяческие испытания: то в горах и пустынях Афганистана, то в различных "горячих" точках, то в Чечне, то на национальных окраинах бывшего СССР… Конечно, армия должна воевать. На то она и армия. Воевать за веру, за своих ближних, воевать за правое дело. И страдать. Потому что война — это грязь, это кровь, это, в общем,— неимоверные и нечеловеческие страдания.
Для многих стало уже привычным и даже как-то незаметным, что наша армия уже более двух десятилетий является воюющей армией. А мы, военные, идем туда, куда нас посылают, делаем то, что нам приказывают. И при этом не жалуемся на свою судьбу. Здесь нам все предельно ясно. Как раньше модно было говорить: есть такое слово "надо". Но надо ли было долгие годы морально уничтожать нашу армию в различных средствах массовой информации? Надо ли было вынуждать военных прекращать заниматься их кровным делом — боевой подготовкой, и бороться всеми силами и способами за выживание, а потом необстрелянных ребят в новогоднюю ночь бросать на штурм Грозного? Надо ли было принимать законы, ущемляющие наши права?
Насчет законов не мешало бы поговорить особо. В народе не зря бытует мнение, будто закон что дышло… Помню, когда учился в академии, преподаватель по военному праву полковник В.Панов, входя в аудиторию, на ходу бросал:
— Мы живем в мире беззакония!.. Да-да, товарищи офицеры, мы живем в мире беззакония… Это я цитирую слова Владимира Ильича Ленина, сказанные им в 1918 году…
С широко раскрывшимися от удивления глазами мы смотрели на нашего преподавателя, поначалу не понимая, как можно так открыто ругать советскую действительность. Потом, конечно, изумление сменялось добродушными улыбками от сознания того, что полковник сумел нас ловко разыграть.
Прошли годы. Сменился наш общественно-политический строй, а цитаты моего преподавателя по-прежнему не утратили своей актуальности. Более того: именно сейчас они наиболее точно отражают реальное положение дел с законотворчеством и с соблюдением законности.
Приведу такой пример. В 1992 году, не приняв украинскую присягу, я перевожусь к новому месту службы в Россию. Естественно, нами, офицерами, решившими вернуться на Родину, никто не занимался. Видя, что у меня фамилия оканчивается на "о", представители комиссии только что сформированного министерства обороны Украины, которую возглавлял щирый генерал-майор Ю.Прокофьев, предложили продолжить службу в их вооруженных силах. Я категорически отказался, хотя у меня уже была во Львове трехкомнатная квартира и терять ее не хотелось. Многие именно из-за жилья и остались, не надеясь в те годы всеобщего развала получить его на новом месте службы. Свой отказ я мотивировал тем, что являюсь по национальности русским и моя "малая" родина — Курская область. Однако причины были другие. И довольно-таки веские. Во-первых, понятие о чести офицера, усвоенное еще в стенах Московского суворовского военного училища. А во-вторых, я был давно уже на примете у националистов.
Летом 1991 года под Бродами установили стелу в память о сечевых стрельцах из 14-й гренадерской дивизии СС "Галичина", которую в 1944 году наступающие части Советской Армии разгромили в пух и прах. И вот на церемонии открытия памятника выступал мэр Дрогобыча (Львовская область) некий пан Глубиш. Он представился (помню дословно) "сыном и внуком сечевого стрельца". Его речь была пронизана ненавистью к "москалям", оратор грозил нам всеми карами, собирался "москальскую сволочь" бросить в яму и вообще стереть с лица земли. Речь этого пана меня очень задела. И я написал открытое письмо в газету "Львовская правда", где дал резкую отповедь узколобому националисту. Отвечал я этому Глубишу не как офицер Советской Армии, а как частное лицо. И потому мог не церемониться. "Я,— говорилось в моем письме,— в Афганистане зря не стрелял. В определенной ситуации мог бы пожалеть душмана, но доведись воевать с такими, как вы, пан Глубиш, вас не пощажу, ибо из-за таких отъявленных националистов могут погибнуть сотни и сотни невинных людей…" Моя корреспонденция была опубликована аккурат в тот день, когда неизвестные патриоты взорвали эту только что возведенную стелу в память о западно-украинских эсэсовцах. Каким-то образом сие событие связали и со мной. Позже письмо перепечатала центральная украинская газета в Киеве. Это еще больше утвердило националистов в том, что здесь дело нечисто. Видимо, решили они, письмо в газеты писала не моя рука, а "рука Москвы".
Вообще о жизни русских, а особенно офицеров, на Западной Украине в конце 80-х—начале 90-х годов, можно рассказывать много и долго. Досталось нам от бандеровских последышей. Казалось бы, зачем уж нынче-то вспоминать, ворошить прошлое? Конечно, из конъюнктурных соображений можно сослаться на сбитый украинскими средствами ПВО российский авиалайнер Ту-154, на заявления "руховцев", что здесь опять не обошлось "без руки Москвы". Но дело не в этом. 19 января 2002 года исполнится десять лет, как мы, русские офицеры, отказались принимать украинскую присягу во Львове. Дело прошлое. А душа болит до сих пор. И будет болеть до конца наших дней. Вроде бы не стоит вспоминать, но в то же время и невозможно забыть…
Помнится, в июне 1991-го во Львове планировалась акция, направленная против русскоязычных. Было заявлено, что каждый лояльный к "руховцам" обыватель должен в своей квартире с наступлением темноты зажечь свечку и выставить ее на подоконник. У кого ее не будет, тому не поздоровится. В этот день я как раз был назначен в гарнизонный патруль. Самое интересное, что у нас отобрали пистолеты с патронами и заставили идти на маршруты. Ладно бы сидели в комендатуре — так нет. Ходи по городу в офицерской форме и с пустой кобурой. Только в двенадцать ночи нас отпустили на квартиры до утра. И опять же: не нашлось машины, чтобы развезти офицеров по домам. Когда ребята посетовали на это обстоятельство, я вытащил из кобуры отвертку-выколотку и говорю:
— В руках десантника все — оружие.
— А это мысль…— похвалил меня за сообразительность подполковник Вячеслав Боровик.— Молодец, Александр, сориентировался…
Вот с этой отверткой в кармане я и шел в час ночи по своему Сихову — району львовских новостроек. Естественно, никто у меня в квартире свечку не зажигал, никто, к счастью, не громил "москалей", хотя мы готовились к худшему. Я не раз задавался вопросом: что делать, если нападут. Была мысль достать пару гранат. В случае нападения спустить на веревке детей с девятого этажа из окна угловой комнаты, наказав им бежать в поле, а самому подкатить к порогу гранату и рвануть. Вторую держать при себе. Зная трусливый характер местных националистов, надеялся, что первая граната остудит их пыл и вновь они сунутся не скоро. Ну а уж если сунутся, тут, как говорят, судьба…
Гранаты достать было непросто, поэтому я подумывал и о приобретении нескольких осветительных ракет. Надо сказать, это страшное оружие на близкой дистанции. И психологическое воздействие оказывает немалое. Один недостаток — наверняка возникнет пожар. Короче, не было у меня ни гранат, ни ракет, поэтому решил остановиться в крайнем случае на двух молотках. И впрямь, в руках десантника все — оружие.
Срок громить "москалей" националисты назначали и в сентябре. И опять по той же самой схеме: свечи на окна и прочее. Как говорят, ирония судьбы, но в этот день меня вновь назначили в патруль, опять не выдали оружие, отправив в город на маршрут, и опять в час ночи я возвращался на Сихов с отверткой-выколоткой от пистолета в кармане…
Все было: и били, и оскорбляли, и упрекали, и грозили. Только, бывало, скажешь что-то по-русски в переполненном автобусе, тут же отзовется какая-нибудь ехидная тварь: "О, понаехали сюда наш хлеб есть". Если эту фразу сказать по-украински, тем более, с характерным львовским нажимом, прозвучит очень обидно и грубо. А как детей наших изводили, как им грозили сверстники, что "скоро будут резать москалей!.."
