Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №7 (2001)
Первый забой положил начало туннелю, идущему навстречу воде застывшего в своем временном молчании Днепра. Он ждал своего часа, чтобы вырваться на необъятные просторы.
Первый забой создал более удобные условия для работы. Настрой у саперов был боевой. Но я еще раз предупредил об осторожности, строгом соблюдении техники прохода. Напоминание было нелишним. При очередной серии взрывов один заряд не сработал. Чтобы выяснить причины, не без риска пошел в забой и обнаружил невзорвавшийся заряд, потому что по торопливости и недосмотру зажигающих он был пропущен. Произвели дополнительный взрыв.
Чем дальше углублялись в тело плотины, тем труднее становилось работать. Забои освещались от автомобильной электростанции. После взрыва шурпов газ от взрыва вызывал кашель, слезились глаза, к тому же становилось темно. Большие неприятности добавила вода — она сочилась из всех трещин, пустот, как будто плакала сама плотина, взывая о помощи. Вода холодная, а спецодежды не было. Работали в шапках, шинелях и обычных солдатских кирзовых сапогах. Вода заливалась за шиворот, просачивалась сквозь шинель, наливалась в сапоги. Зачастую одежда смерзалась и скрипела на морозе. Иногда казалось, что из забоя выходят живые ледяные скульптуры. Все это очень затрудняло и снижало темпы работы. Нам с помощником пришлось доставать резервное обмундирование для переодевания работающих в забое и организовать дополнительную просушку одежды и обуви.
Наступил март. Весна вступала в свои права, стало теплее, дни длиннее, у “хлопцев” поднялось настроение, работа шла в заданном ритме. Пройдена треть пути. По тоннелю образовавшиеся от выработки куски и дробленый бетон вывозятся из забоя тачками. Заметно, что саперы овладели проходческой профессией в твердых породах, прибавился оптимизм.
Близится конец марта. До заветной контрольной отметки плотины — защитной стенки в 2,5 метра толщины — оставалось произвести последнюю серию взрывов. На завершающий этап пробивки донного отверстия прибыл командир нашего “инженерного спецназа” майор Волков. Стоим в напряжении, подрывники поджигают заряды, выбегают в укрытие. Раздаются взрывы, а вместе с ними крики “ура!”.
Докладываю командиру батальона:
— Товарищ майор, взвод свое задание выполнил в срок. Чрезвычайных происшествий и потерь личного состава не было. Докладывает командир взвода лейтенант Павленко.
Командир батальона тут же, у основания плотины, поздравил нас с успешным выполнением задания.
30 марта 1944 года закончила свои работы вся бригада.
Из воспоминаний командира бригады полковника Бабурина:
“...К этому времени бригада вместе с приданными инженерными подразделениями проработала на разминировании Днепрогэса в общей сложности 80 суток. За это время ими было обнаружено, обезврежено и снято более 5000 взрывоопасных предметов различного назначения... Общий вес их около 50 тонн. Кроме того, была также обнаружена и демонтирована подрывная станция, снята электровзрывная сеть. В теле плотины было пробито взрывным способом 10 донных отверстий, израсходовано более 5000 электродетонаторов, пробурено более 6000 шурпов, извлечено бетона около 6300 кубических метров. В процессе этой большой, крайне сложной, напряженной и опасной работы люди безупречно отдавали все свои силы... И нередко казалось, что из невозможного они делали возможное”.
“Сад пряностей” у озера Балатон
З авершилась Белградская операция. Нашим подразделениям специального
назначения — новые задания. Срочно перебазироваться в район озера Балатон.
Достаю из планшета присланную из штаба бригады карту Венгрии. Нахожу озеро Балатон. Оно расположено примерно в 50 километрах к юго-западу от Секешфехервара и представляет собой впадину у подножия Задунайского Среднегорья. Делаю по карте замер: длина около 80 километров, ширина от 10 до 15 километров. К северной границе озера спускаются отроги гор и холмов, а вдоль южного берега тянутся обширные песчаные наносы, удобные места для курортных поселков, дач, пляжей. Судя по карте, озеро узкой змейкой протянулось с севера на юг, прикрывая своим водным рубежом как бы ворота в соседнюю Австрию. Вот почему для германского командования оно имеет важное стратегическое значение.
Если нам дан приказ двигаться в район озера Балатон, значит, противник там что-то затевает, значит, здесь произойдут ожесточенные бои. Поэтому понадобилось и наше участие в инженерном обеспечении оборонительных рубежей наших войск на случай контрнаступления противника.
Обстановка к тому времени на нашем фронте складывалась следующим образом.
26 ноября передовые части нашего фронта форсировали Дунай у его слияния с Дравой и через пару дней скатились на венгерские равнины. Первыми создав задунайский плацдарм, первыми перешагнув девятнадцатый меридиан, наши части оказались на самом западном фасе общего наступления всех фронтов. Отсюда открывалась прямая дорога на Будапешт.
Немцы с лихорадочной поспешностью перебрасывали к месту боев свежие подкрепления — пехотные части СС и дивизионы самоходных орудий: они любой ценой хотели сбросить нас с плацдарма в Дунай, удержаться на его рубеже и предприняли ожесточенные контратаки. Пленный ефрейтор 44-го батальона связи 44-й пехотной дивизии Рихард Шульц доносил:
“Командование поставило перед нашей дивизией задачу ликвидировать плацдарм: “Атакуйте и опрокиньте русских!” Но на нас обрушился такой убийственный огонь артиллерии, какого никто еще не испытывал. А потом русская пехота с криками “ура!” перешла в атаку, и мы обратились в бегство, забыв о строгом приказе и думая лишь о том, как избежать окружения. Наши потери ужасны. В моем полку после двух дней жестоких боев осталось всего 26 человек”.
Отбив атаки немцев и обеспечив переправу основных сил на западный берег, фронт прорвал оборону врага и перерезал шоссейную дорогу на Будапешт. Потеряв единственный удобный путь для отступления, немцы, бросая вооружение и технику, отошли на запад.
Дороги уже развезло от предзимней слякоти, земля набухла от непрерывных дождей, и солдаты в отяжелевших от сырости шинелях, в сапогах с налипшим на них черноземом с трудом преодолевали осеннюю хлябь. Взмокшие, навьюченные военным имуществом лошади барахтались в вязкой, клейкой грязи, нередко валились с ног, и тогда возницы, чертыхаясь и матерясь, стаскивали с них поклажу — вызволить их из болотной трясины уже не было никакой возможности. Колонны грузовиков с пехотой и тракторов с гаубицами на прицепе прорывались вперед по обочинам дорог, которые были уже разминированы и на которые наши саперы и ротные старшины перетаскивали трофейное добро — штабеля артиллерийских снарядов с маркой мишкольцского завода, брошенное оружие, штабные архивы и даже полевые кухни с еще не остывшей кукурузной мамалыгой. Связисты тащили телефонный кабель и натягивали его на столбы, которые противник так и не успел подорвать. Легкой рысью проходили эскадроны казачьей конницы, обходя кюветы, где торчали, зарывшись в землю, искореженные артиллерийским огнем машины и сгоревшие танки. А наши “тридцатьчетверки”, вырвавшись на степной простор, шли по бездорожью, оставляя после себя глубокие колеи, которые сразу же наполнялись дождевой водой. Низко над головой проходили на север, на штурмовку Будапешта самолеты: там, за косой пеленой непрекращающегося дождя, лежал один из красивейших городов Европы, “царица Дуная”, который Гитлер приказал спасти от “азиатских полчищ” даже ценой его разрушения.
Я со взводом на своих ЗИСах проезжал мимо небольших, в несколько изб, деревушек и каменных помещичьих усадеб, поместий и “господских дворов”. За ними были разбросаны вспаханные кукурузные и пшеничные поля — обширные земельные угодья чередовались с карликовыми лоскутками отрубов, напоенных дождями. Потом пошли неглубокие лощины, цепи невысоких холмов с неубранными виноградниками, опять равнина и опять холмы. Свою бригаду мы нагнали где-то под Мохочем.
Несмотря на густые туманы и проливные дожди, разбухшую осеннюю трясину и вязкий чернозем, бесчисленные канавы, речки и мелиоративные рвы, войска стремительно продвигались на север вдоль правого берега Дуная. При приближении советских войск венгерские части, недобитые под Сталинградом, или разбегались, бросая оружие, или же сдавались едва ли не полками. “Все опустили руки. Мы не хотим рисковать нашими жизнями за немцев и сдались всем отделением,— сказал прапорщик 3-го гусарского полка Бела Карикаш.— Немцы, занимавшие оборону за нами, открыли по нам огонь”.
