Владимир Абаринов - Голливуд и Сталин - любовь без взаимности
«Председательствующий. Подсудимый Крестинский, вы признаете себя виновным в предъявленных вам обвинениях?
Крестинский. Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником „право-троцкистского блока“, о существовании которого я не знал. Я не совершил также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности, я не признаю себя виновным в связях с германской разведкой».
Однако уже на следующий день, после того как ночью с ним поработали лубянские следователи, Крестинский был сломлен.
«Вышинский. Если верно то, что говорил здесь Раковский, то будете ли вы продолжать обманывать суд и отрицать правильность данных вами на предварительном следствии показаний?
Крестинский. Свои показания на предварительном следствии я полностью подтверждаю.
Вышинский. Что значит в таком случае ваше вчерашнее заявление, которое нельзя иначе рассматривать как троцкистскую провокацию на процессе?
Крестинский. Вчера под влиянием минутного острого чувства ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых и тяжелым впечатлением от оглашения обвинительного акта, усугубленным моим болезненным состоянием, я не в состоянии был сказать правду, не в состоянии был сказать, что я виновен. И вместо того, чтобы сказать — да, я виновен, я почти машинально ответил — нет, не виновен.
Вышинский. Машинально?
Крестинский. Я не в силах был перед лицом мирового общественного мнения сказать правду, что я вел все время троцкистскую борьбу. Я прошу суд зафиксировать мое заявление, что я целиком и полностью признаю себя виновным по всем тягчайшим обвинениям, предъявленным лично мне, и признаю себя полностью ответственным за совершенные мною измену и предательство».
Вернемся к фильму. Допрос Карла Радека.
Ульрих (председатель Военной коллегии Верховного суда СССР): Приступаем к допросу гражданина Радека.
Вышинский: На предварительном следствии вы также признали свое участие в разработке методов осуществления программы Троцкого. Пожалуйста, расскажите, что представляла собой, в вашем понимании, эта программа?
Радек: Ее конечной целью было свержение правительства Советского Союза.
Вышинский: Грандиозно, гражданин Радек. И каким же образом предполагалось это сделать?
Радек: Мы сознавали, что нынешнее правительство пользуется твердой поддержкой народа. Поэтому нашей единственной возможностью добиться успеха было поражение Советской России какой-либо иностранной державой.
Вышинский: Очень интересно. Таким образом, план Троцкого состоял в том, чтобы делать все возможное, чтобы ослабить обороноспособность страны на случай войны?
Радек: Да.
Вышинский: Войны, в которой, по вашим расчетам, Россия должна потерпеть поражение?
Радек: Да.
Вышинский: Ваши действия были сознательными?
Радек: За исключением времени, когда я сплю, я никогда в жизни не действовал бессознательно.
Вышинский: Но на сей раз это был не сон.
Радек: К сожалению, нет.
Вышинский: Каким образом Троцкий поддерживал с вами связь относительно претворения в жизнь этой пораженческой программы?
Радек: Связь была прямой, всегда в виде писем, которые доставлялись курьерами.
Вышинский: Когда начались эти контакты?
Радек: Осенью 1934 года. Я был на дипломатическом приеме, беседовал с Бухариным, и к нам подошел граф фон…
Председательский молоток.
Ульрих: Подсудимый должен избегать упоминания имен иностранных официальных лиц! Гражданин Радек, вы достаточно опытны в политике, чтобы понимать, какие показания запрещены в открытом судебном заседании.
Радек: Я приношу свои глубокие извинения. У меня сорвалось с языка, прежде чем я успел подумать.
Ульрих: Будьте осторожны в ваших дальнейших показаниях!
Радек: Этот неназванный по имени господин подошел к нам и стал говорить весьма непринужденно. Он сказал: «Кажется, господин Троцкий больше, чем сталинский режим, заинтересован в улучшении отношений между нашими странами». Мы поняли, что он пытается выяснить, пользуется ли Троцкий значительной поддержкой в стране.
На словах Радека камера показывает находящегося в зале военного атташе Германии Кёстринга. Он сидит как в воду опущенный.
Вышинский: Что вы ему сказали в ответ?
Радек: Что здесь есть реально мыслящие политики — я включил в их число себя и Бухарина, — которые не сочувствуют политическому курсу существующего правительства и желали бы наладить сотрудничество с Троцким в деле улучшения отношений этой страны с нашей.
Вышинский: Короче говоря, вы признаете, что за спиной своего правительства вы протянули руку предателю, который продался иностранной державе?
Радек: Да. Если вам угодно так выразиться.
Вышинский: А как угодно выразиться вам, гражданин Радек?
Радек: В тот момент наша группа не считала Троцкого предателем.
Вышинский: Вы сказали «в тот момент». Мы еще вернемся к этому позднее. Сейчас у меня к вам последний вопрос: представитель какой страны подошел к вам и завел речь и Троцком?
Радек: Эта страна — Германия.
Вышинский: Больше вопросов не имею.
Шум в зале.
А вот отрывок из стенограммы процесса.
«Вышинский: Значит, вы были заинтересованы в ускорении войны и заинтересованы в том, чтобы в этой войне СССР пришел к поражению? Как было сказано в письме Троцкого?
Радек: Поражение неизбежно, и оно создает обстановку для нашего прихода к власти, поэтому мы заинтересованы в ускорении войны. Вывод: мы заинтересованы в поражении.
Вышинский: А вы были за поражение или за победу СССР?
Радек: Все мои действия за эти годы свидетельствуют о том, что я помогал поражению.
Вышинский: Эти ваши действия были сознательными?
Радек: Я в жизни несознательных действий, кроме сна, не делал никогда. (Смех.)
Вышинский: А это был, к сожалению, не сон?
Радек: Это, к сожалению, был не сон.
Вышинский: А было явью?
Радек: Это была печальная действительность.
Вышинский: Да, печальная для вас действительность».
И далее — про связь с представителем иностранной державы:
«Радек: Осенью 1934 года на одном дипломатическом приеме известный мне дипломатический представитель среднеевропейской державы присел ко мне и начал разговор. Он сказал: „Наши руководители (он это сказал конкретнее) знают, что господин Троцкий стремится к сближению с Германией. Наш вождь спрашивает, что означает эта мысль господина Троцкого? Может быть, это мысль эмигранта, когда ему не спится? Кто стоит за этими мыслями?“
Вышинский: Вы признаете, что факт беседы с господином… в ноябре 1934 года — это есть измена родине?
Радек: Я сознавал это в момент разговора и квалифицирую это теперь, как и тогда.
Вышинский: Как измену?
Радек: Да».
Посол Дэвис не был специалистом по Советскому Союзу, плохо знал политические реалии страны. Но он был высокопрофессиональным юристом и не мог не видеть всех несообразностей этих судилищ. Тем не менее еще в ходе первого московского процесса он докладывал в Вашингтон госсекретарю Корделлу Халлу:
«Это убедительная демонстрация благ, какие предоставляет личности настоящая конституционная защита ее прав. Право обвиняемого на адвоката (почти все обвиняемые отказались от защиты якобы по доброй воле. — В. А.), право не свидетельствовать против самого себя (обвиняемые только это и делали. — В. А.) и, наконец, презумпция невиновности („Расскажите о своей преступной деятельности“, — говорил обвиняемым прокурор, не утруждая себя процессуальными тонкостями. — В. А.) — все это приобретает весьма реальное значение на таких процессах, как этот».
А вот что посол писал дочери в Америку:
«Последнюю неделю я хожу на ежедневные заседания суда по делу о предательстве Бухарина. Не сомневаюсь, что ты следишь за ним по газетам. Это нечто захватывающее. Я нашел здесь столько пищи для ума — процесс дал мне возможность упражняться в навыках оценки достоверности свидетельских показаний и отделения зерен от плевел — навыках, которыми я пользовался встарь, много лет назад, будучи сам адвокатом».
