Александр Коростелёв - Дело «Норильский никель»
Буквально на следующий день так и произошло. В одночасье, признав не имеющим какой-либо юридической силы всё законодательство Российской Империи, опираясь на революционное правосознание, основанное на принципе целесообразности, а не законности, у богатых, знатных семей России реквизировали собственность в пользу трудового народа. При этом методы изъятия, проведения фактически тотальной национализации частной собственности были сопряжены с применением насилия, что и обеспечило довольно быстрое достижение поставленных революционным правительством задач.
Так, Владимир Ульянов (Ленин) писал: «Было бы величайшей глупостью и самым вздорным утопизмом полагать, что без принуждения и без диктатуры возможен переход от капитализма к социализму… Ибо Советская власть есть не что иное, как организационная форма диктатуры пролетариата, диктатуры передового класса, поднимающего к новому демократизму, к самостоятельному участию в управлении государством десятки и десятки миллионов трудящихся и эксплуатируемых, которые на своем опыте учатся видеть в дисциплинированном и сознательном авангарде пролетариата своего надёжного вождя. Но диктатура есть большое слово. А больших слов нельзя бросать на ветер. Диктатура есть железная власть, революционно-смелая и быстрая, беспощадная в подавлении, как эксплуататоров, так и хулиганов».(В.Ленин, «Очередные задачи советской власти», собр. соч. в четырех томах, том 3, стр. 182–184)
Прошли годы, и весной 1985 года Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии СССР Михаил Горбачёв, являясь по партийной принадлежности верным ленинцем, а по внутреннему самоощущению, вероятно, человеком-мессией, готовым завершить большевистскую эру в истории государства, провозгласил «Перестройку». Отказавшись от методов принуждения, Михаил Горбачёв полностью построил свою работу на методах убеждения, помня ленинский принцип: «Первой задачей всякой партии будущего является — убедить большинство народа в правильности её программы и тактики». (В.Ленин, «Очередные задачи советской власти», собр. соч. в четырех томах, том 3, стр. 166)
Несколько лет ушло на убеждение, на бесконечные дискуссии с товарищами по партии, на сотни и сотни встреч с простыми советскими гражданами, с восторгом встречающими такого, казалось бы, далёкого и в тоже время близкого, родного вождя. Люди внимали его речам, обсуждали их, цитировали и верили в лучшее будущее.
Хотел ли Михаил Горбачёв качественно развить так называемый новый ленинский демократизм, изрядно дискредитировавший себя в период руководства страной Иосифом Сталиным, или хотел вернуться к старому, классическому, философскому пониманию понятия демократии, не ясно, но новый курс был направлен на демократизацию всей страны.
В результате советские граждане получили возможность говорить на политикоэкономические темы не только шёпотом у себя на кухне, но и громко, широко обсуждая все или, точнее, почти все проблемы, стоявшие перед государством и обществом, гласно освещаемые государственными средствами массовой информации. Телевизионная программа «Взгляд» и журнал «Огонёк» просто жгли души откровенными показами и публикациями, к примеру, о тех же зверствах сталинского режима. Короче, как говорится, в начале было слово!
А дальше — дело! Ещё правители Древнего Рима знали, что народ жаждет хлеба и зрелищ. Вволю насмотревшись на демократизированного вождя коммунистической партии, обсудив всё, что было предложено к обсуждению государственными средствами массовой информации, люди не могли не начать говорить о проблемах дня сегодняшнего, о недостатках в системе обеспечения их продуктами питания. Ибо, хлеб — всему голова!
Тогда в своих внутрипартийных документах Коммунистическая партия СССР обратилась к народу страны с предложением активнее проявлять частную инициативу в решении конкретных микроэкономических задач каждого. В обиходе появились такие выражения, как «интенсивный, а не экстенсивный путь развития экономики», «хозяйственный расчет», и, наконец, «производственная кооперация». Это был пусть пока ещё робкий, но шаг к стимулированию появления самостоятельного мелкого товаропроизводителя, развития частной сферы услуг. Отсутствие на первом этапе законодательной базы, способной защитить интересы нарождающегося частного собственника тем не менее не остановило процесс появления мелкого и очень мелкого производства. А «мелкое производство рождает капитализм и буржуазию постоянно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе», — писал ещё весной 1920 года Владимир Ульянов (Ленин) в своей статье «Детская болезнь «левизны» в коммунизме». (В.Ленин, «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», собр. соч. в четырех томах, том 4, стр. 69)
В 1986 году в Советском Союзе прошли первые почти альтернативные выборы народных депутатов — это был реальный зримый результат «Перестройки». Вся страна, припав к телеэкранам и затаив дыхание, вслушивалась в речи красноречивых ораторов на первых Съездах народных депутатов СССР, переваривала и смаковала вкус свободы, вкус чего-то нового, непривычного, даже страшного, но манящего. Общество жило ожиданием перемен.
Однако постепенно к призрачному ощущению свободы присоединился и страх перед этой самой свободой, дававшей реальную возможность проявить себя. У одних появилось нестерпимое желание добиться вершин власти, общественного признания, и они пошли в народные депутаты, общественные деятели. Другие, поставив перед собой цель обогащения, обладания большей собственностью и денежными средствами, чем они имели возможность позволить себе раньше, стали предпринимать попытки организовать собственный бизнес. Хотя наличие первого — стремления к власти не гарантировало отсутствие второго — стремления к обогащению. Фридрих Ницше писал: «При серьёзно замышленном духовном освобождении человека его страсти и вожделения втайне тоже надеются извлечь для себя выгоду». (С.Кара-Мурза, «Манипуляция сознанием», стр. 427)
Свобода индивида в человеческом обществе никогда не бывает полной. В противном случае это привело бы к всеобщему хаосу и возникновению войны всех против всех. Политическая свобода «заключается в безопасности или в уверенности гражданина в своей безопасности», то есть подлинная «свобода гражданина зависит главным образом от доброкачественности уголовных законов», принятых государством. (Ш.Монтескье, «О духезаконов», стр. 164–165)
Для одних, более информированных, приближённых к вершинам власти, свобода и расширение их прав было хорошо, поскольку они получили возможность тут же воспользоваться этой свободой, умножить свои права и реализовать их. Для других всё это оказалось не такой уж и сладкой конфеткой — ведь Судьба от рождения не наделила их теми возможностями, какими одарила первых. Реализация своих прав и использование свобод первыми, наряду с пассивностью вторых, вызванной объективными причинами, например, преклонным возрастом, удалённостью местожительства, или субъективными — отсутствием требуемого образования и стремления изменить условия собственного существования, низкой самооценкой, наконец, патологической честностью, очень быстро породили в отношениях между людьми неравенство, антагонизм и сопутствующий этому страх перед будущим. Если от страха быть подвергнутым внешнему насилию со стороны третьих лиц гражданина не наверняка, но с большой вероятностью, способно уберечь совершенное уголовное законодательство страны и профессиональная деятельность некоррумпированных сотрудников министерства внутренних дел, то от страха остаться безработным без средств существования ему не спастись, как не убежать от самого себя.
Более семи десятков лет уклад жизни советских людей строился на осознании ими доминирующего положения права государственной собственности, которая считалась общественной или общенародной, над правом личной собственности граждан Союза ССР. Конкуренция интересов государственных и общественных институтов, которые на тот момент были неразделимы, и интересов частных лиц не допускалась и в ряде случаев сурово каралась в полном соответствии с нормами права уголовного законодательства.
Во главе же Советского государства как машины управления, регулирования и подавления находились руководители коммунистической партии Советского Союза. Фактически они и члены их семей представляли собой партийно-государственную элиту страны, наделённую реальной властью, но в части имущественных интересов во многом ограниченную наличием лишь прав владения и пользования, без права распоряжения, общенародной собственностью. Зачастую в их личной собственности находилось лишь минимум того, что было им необходимо для поддержания соответствующего статусу стиля жизни. Остальным имуществом они широко и свободно пользовались (служебными дачами, квартирами, машинами и тому подобное), но не могли всем этим распоряжаться: продать, подарить, заложить в качестве обеспечения финансовых обязательств, а, главное, передать по наследству.
