Дмитрий Быков - Хроники ближайшей войны
Дмитрий Быков
Письмо второе
1
В первом письме мы обозначили четырехтактный цикл исторического развития России – реформа (революция) – заморозок – оттепель – застой (маразм),- перечислив приметы каждого этапа: революция заканчивается военным путчем (жестоко подавляемым), заморозок предполагает единственную «вакансию поэта» и полный упадок общественной жизни, оттепель сопровождается расцветом искусств, для маразма характерен развал во всех государственных структурах по причине коррупции и отсутствия иных перспектив, кроме коррупционных. Во втором попытаемся проанализировать причины этого безвыходного и, по-видимому, безвариантного развития. Существовать по законам природы, писали мы, обречена всякая страна, отказывающаяся существовать по законам общества – то есть по правилам более сложного порядка. Отсутствие сознательной исторической воли к направленному движению – неважно, в какую сторону,- главный порок российского населения, которое именно в силу этого безволия и не является народом; воли же этой в России сегодня (и уже полтысячи лет) нет потому, что страна неспособна прийти к консенсусу, относительно хотя бы базовых ценностей. Консенсус этот немыслим в принципе, о нем не стоит и мечтать, поскольку в России не один народ,- нации же «россияне» (или «русские») не существует вовсе. Это столь болезненный клубок противоречий, что любое прикосновение к нему вызывает эмоции жгучие и неуправляемые, но распутывать его – или хоть разрубать – так или иначе придется, хотя бы задним числом, после исчезновения самого понятия «Россия» (если мы действительно намерены до такого дойти). То, что автор излагает ниже, наверняка оскорбит чьи-то национальные чувства – или, точней, муляжи этих чувств, поскольку ни одна нация в России не сформировалась до конца. Наше национальное чувство похоже на фантомную боль.
Все разговоры о небывалой, принципиально новой исторической общности «российский народ» бессмысленны, как бессмысленны были и заклинания насчет аналогичной «советской» общности. Равным образом не может быть и консенсуса между сторонниками «демократии» и «сильной руки» (беру эти понятия в кавычки, ибо в России они условны). В США после выборов президента, угодного лишь половине общества, национальный консенсус не пострадал, ибо держится не на личности. Американское общество скреплено некоторым количеством фундаментальных идеологем, преступить которые оно не сумело и в кризисные шестидесятые, и в голодные тридцатые. В России понятия «идеология» нет вообще, и именно внеидеологические начинания (вроде путинского правления) пользуются в ней поэтому особенным успехом. Последовательно проводить здесь ту или иную мысль самоубийственно, поскольку русский избиратель (русский попутчик в поезде, русский ученик в школе) вообще смотрит не на мысли. Он первым делом идентифицирует вас по принадлежности к касте. Таких каст – или, если угодно, наций – в России три, и их генезисом мы сейчас займемся.
В качестве предварительного замечания обозначим тот факт, что подлинной истории России до сих пор не существует. Есть более или менее последовательные теории вроде гумилевской, есть исследования Артура Кестлера (прославившегося как автор «Слепящей тьмы» и проклятого миллионами за «Тринадцатое колено»), есть псевдоисторические труды советских исследователей, подгонявших все под взаимоисключающие концепции,- но сколько-нибудь внятных сведений о том, как образовалась нынешняя этническая неразбериха на отечественных просторах, у нас нет до сих пор. Виновата тут, я думаю, не только катастрофа с источниками, но и некая общая родовая память о случившейся тут трагедии, к которой мы не разрешаем себе прикасаться даже мысленно. Это зияющее пятно на месте родословной надо же когда-нибудь заполнить внятной информацией,- и сделать это можно единственным способом: посмотреть на русскую историю с внеидеологической, непредвзятой точки зрения, оценить ее результат. Автор предупреждает, что для изложения своих взглядов он прибегает к нескольким метафорам и что понятия «немцы» и «евреи» употребляются здесь именно в метафорическом смысле. Концепция, излагаемая тут, лежит в основе моего романа «ЖД», но обнародовать ее я считаю важным раньше книги – ибо романы пишутся долго, а неумолимая деградация России происходит на наших глазах.
2
Консенсус по базовым ценностям в России невозможен потому, что мы живем в захваченной стране. Угнетатели и угнетенные никогда не договорятся о том, что такое хорошо и что такое плохо. Российская история последних пятисот лет складывается из трех векторов. Во-первых, это круговое движение, осуществляемое анонимным «коренным населением» – неким восточным народом, исповедующим восточную же идею круга и считающим пагубой любое сознательное историческое усилие. Этот народ отличается кротостью, трудолюбием, покорностью и цикличностью во всем. Вероятно, в древности это коренное население России имело два основных языческих праздника – день весеннего пробуждения земли и день ее зимней спячки; впоследствии население приспосабливало к этому своему календарю любые религии, что христианскую, что коммунистическую, празднуя весной Пасху или Первомай (Проханов давно называет Первомай «нашей красной Пасхой»), а зимой – Рождество или Новый год. Существовали также два обжорных дня, отмечаемых соответственно в канун весны (Масленица) и в разгар осени (Седьмое ноября). Весной ели блины, как-то ассоциирующиеся в народном сознании с солнцем, а осенью – студень, или холодец, ассоциирующийся со льдом. Все это можно долго и изобретательно обосновывать.
От коренного населения нам осталось некоторое количество не испорченных захватчиками сказок – в них доминирует идея круга (яблочко по блюдечку, колобок, волшебный клубок – подробное обоснование мотива кругового движения в русской сказке см. у Синявского в работе «Иван-дурак»). Другая идея, характерная исключительно для русского фольклора,- образ изнемогающей щедрости, раздаривающей себя направо и налево просто по причине своего избытка: печка, переполненная пирогами, яблонька, отягощенная яблоками, банька, умоляющая в ней попариться,- то есть доброта и открытость, доведенные почти до юродства. Коренное население в этих сказках предстает бесконечно кротким и миролюбивым, чтобы не сказать мироточивым,- и это действительно так: эту каратаевскую составляющую – бесконечную щедрость и круглость – гениально заметил Толстой. Он же заметил и полное отсутствие устойчивых эмоций у представителя этого населения, его крайнюю эмоциональную лабильность в сочетании с инстинктивным ужасом, который окатывает «коренного жителя» при мысли о любом сознательном усилии, кроме поденной работы. Каратаевца можно заставить действовать, можно даже принудить его к борьбе,- но именно фольклор отдает решительное предпочтение герою, который не мешает естественному ходу вещей. Победителем выходит тот, кто не суетится: земля у него родит сама, печь едет куда надо и пр. Недеяние – основная жизненная философия коренного населения; деятельность его ограничивается циклом сельскохозяйственных работ, да и в тех не следует чересчур усердствовать. Культ труда, причем труда нерационального, неумелого (отсюда мозоли как признак неумелости) и плохо организованного, был привнесен захватчиками-угнетателями и насильственно «спущен» коренному населению, для которого труд был не обязанностью и не праздником, а нормальной частью жизни. После чего мерилом работы, по точному слову Кормильцева, стали считать усталость, а не результат,- общая черта всех захваченных обществ, где рабский труд используется с таким расчетом, чтобы рабы как можно быстрее дохли и ротировались.
Это коренное население не может не внушать глубочайшей жалости и симпатии… если бы не одно но. Его кротость засасывает, слабость расслабляет, вечная покорность и безволие начинают наконец утомлять – как в потрясающем стихотворении Льва Лосева, остро чувствующего именно эту каратаевскую составляющую национального характера: «Помню Родину, русского Бога, уголок на подгнившем кресте – и какая сквозит безнадега в рабской, смирной Его красоте». Те же вещи хорошо чувствует Кублановский, что отмечалось и самим Лосевым,- но больше их любит.
Коренное население – может быть, и неосознанно,- исповедует простую, как мычание, языческую идеологию, при выборе между ужасным концом и ужасом без конца всегда выбирающую второе. Любое направленное движение ведет к гибели («Что не имеет конца – не имеет смысла», учил Лотман), и лишь природа живет циклически, оставаясь бессмертной и бесконечно глухой к любым нравственным законам. Эта природность коренного русского социума побеждает любую структуру, что наглядно изображено в том знаменитом эпизоде «Александра Невского», где немецкая «свинья» поглощается русской кашей (отдельное исследование можно было бы написать о том, что традиционное российское блюдо «поросенок с кашей» есть напоминание именно о Ледовом побоище). Захватить это население очень легко, ибо воинского сопротивления оно практически не оказывает, к смерти относится стоически и вообще побеждает главным образом за счет пространства, приспосабливая нравы победителя к своим и образуя занятные гибриды.
