Станислав Лем - Одна минута человечества
Итак, если бы все человечество собрать в одном месте, оно заняло бы объем в триста миллиардов литров, то есть неполную треть кубического километра. Казалось бы, много. Мировой океан, как известно, содержит миллиард двести восемьдесят миллионов кубических километров воды, стало быть, если б все человечество, все наши пять миллиардов тел, бросить в океан, его уровень не поднялся бы даже на сотую долю миллиметра. После этого единственного всплеска Земля навсегда стала бы безлюдной, подобные игры со статистикой совершенно справедливо можно считать слишком дешевыми. Они будто бы должны показать, что мы, ухитрившиеся своими действиями отравить воздух, почву, моря, превратившие в степи джунгли, истребившие миллиарды видов животных и растений, живших сотни миллионов лет до нас, достигшие иных планет и даже изменившие альбедо Земли, тем самым дав знать о нашем существовании космическим наблюдателям, могли бы исчезнуть так легко и бесследно. Однако меня это не поразило, как и сведения о том, что из человечества можно было бы выкачать за одну минуту 24,9 миллиарда литров крови, и в результате не получилось бы ни Красного моря, ни даже солидного озера.
Далее, после почерпнутого из Эллиота эпиграфа, что-де жизнь — это «birth, copulation and death», идут новые цифры. Каждую минуту совокупляются 34,2 миллиона мужчин и женщин. Однако оплодотворением оканчиваются только 5,7 процента актов, хотя совокупный эякулят объемом 43 000 литров в минуту содержит биллион девятьсот девяносто миллионов (с погрешностью в последнем знаке) живых сперматозоидов. Именно такое количество женских яиц могло бы быть оплодотворено шестьдесят раз в час при минимальной пропорции в один сперматозоид на одно яйцо, и тогда, в этом невероятном случае, каждую секунду были бы зачаты три миллиона детей. Однако приведенные данные являются всего лишь статистической эквилибристикой.
Порнография и современный стиль существования приучили нас к разнообразию методов сексуальной жизни. Кому-нибудь может показаться, что в ней ничего уже невозможно обнажить, показать что-нибудь такое, что было бы совершенной новостью. Тем не менее то, что охвачено статистикой, поражает воображение. И дело тут не в пресловутой игре в сопоставления: как ни говори, но 43 тонны ежеминутно нагнетаемой в женские гениталии спермы — это ведь 43 000 гектолитров, которые таблица сравнивает с 37 850 гектолитрами кипятка, выбрасываемого при каждом цикле самым большим гейзером мира (в Йеллоустонском национальном парке). Гейзер спермы в 11,3 раза обильнее и бьет без каких-либо перерывов. Ничего непристойного в этой картине нет. Человек может сексуально возбуждаться только в пределах определенной шкалы величин. Акты копуляции, демонстрируемые как в сильном уменьшении, так и увеличении, отнюдь не вызывают полового возбуждения. Оно пробуждается рефлекторно в соответствующих центрах мозга, будучи врожденной реакцией, и не возникает в условиях, выходящих за рамки, визуальной нормы. Акты, представленные в уменьшении, безразличны, ибо они показывают существа размером с муравья. Сильно же увеличенные, они вызывают отвращение, ибо самая гладкая кожа самой распрекрасной женщины в этом случае выглядит как белесая пористая поверхность, из которой торчат волосы толщиной с клыки, а из отверстий сальных желез выделяется липкая блестящая слизь…
Изумление, о котором я упомянул, имеет другую причину. Человечество перекачивает сердцами 53,4 миллиарда литров крови в минуту, и эта красная река не удивляет, поскольку должна течь, поддерживая жизнь. За это же время мужские органы выделяют 43 тонны семени, и дело в том, что действительно каждая эякуляция представляет собою физиологический акт, однако для каждого индивидуума нерегулярный, интимный и не слишком частый и даже необязательный. Ведь имеются миллионы стариков, детей, людей, живущих в добровольном либо вынужденном безбрачии, больных и так далее. И тем не менее этот белый поток течет с точно таким же постоянством, как и упомянутая красная река. Ибо нерегулярность исчезает, поскольку статистика охватывает всю Землю, и вот это-то изумляет. Люди усаживаются за уставленные яствами столы, копаются в отходах на свалках, молятся в соборах, мечетях, церквях, летают самолетами, ездят в автомобилях, сидят в подводных лодках с ядерными ракетами, заседают в парламентах, миллиарды людей спят, по кладбищам двигаются похоронные процессии, взрываются бомбы, врачи склоняются над операционными столами, тысячи лекторов одновременно поднимаются на кафедры, взмывают и опускаются театральные занавесы, наводнения заливают поля и дома, идут войны, тракторы сталкивают одетые в форму трупы во рвы, грохочет, вспыхивает, ночь, день, рассвет, закат — но человек действует, оплодотворяющий поток из сорока трех тонн спермы течет без устали, и закон больших чисел утверждает, что он столь же постоянен, как количество поступающей на Землю солнечной энергии. В этом есть что-то механическое, незыблемое и звериное. Неизвестно, как согласиться с образом человечества, столь невозмутимо копулирующего во время всех катаклизмов, которые с ним случаются и которые оно само себе призвало на голову.
Так вот. Прошу понять, что невозможно пересказывать книгу, которая представляет собою спрессованную до предела, то есть до голых цифр, характеристику человечества (мы не знаем ни одного еще более результативного способа спрессовывания каких-либо явлений). Ведь книга эта уже сама по себе является экстрактом. Выжимкой. В рецензии даже невозможно хотя бы кратенько изложить наиболее своеобразные разделы. Разве что упомянуть душевные болезни: оказывается, сейчас больше людей сходит с ума за одну минуту, нежели вообще было живших на Земле несколько десятков поколений тому назад. Представьте себе человечество, состоящее исключительно из умалишенных. Или вот болезни, связанные с новообразованиями, которые я в своей первой медицинской работе 35 лет назад назвал «соматическим бешенством», как бы самоубийственным обращением тела против самого себя. Ведь в принципе они представляют собою исключение из правил жизни, ошибку ее развития, но это исключение, охваченное статистикой, этот гигантский молох, эта масса раковых клеток в отнесении к одной минуте как бы свидетельствует о слепоте процессов, которым, однако же, мы обязаны своим появлением в этом мире.
Несколькими страницами дальше размещаются вещи более мрачные. О разделах, посвященных принуждениям, насилиям, половым извращениям, странным культам, мафиям, бандитским шайкам, я не стану упоминать. Картина того, что люди творят с людьми, чтобы их мучить, унижать, уничтожать, наживаться на их болезнях, здоровье, старости, детстве, уродствах, и к тому же неустанно, каждую минуту, может привести в ужас даже присяжного мизантропа, который был уверен, что ни одна человеческая мерзость не ускользнула от его внимания. Но довольно об этом.
Была ли нужна эта книга? Член Французской академии написал в «Ле Монд», что она была неизбежна, что она должна была появиться. Наша цивилизация, писал он, все подсчитывает, измеряет, оценивает, взвешивает, преступает все законы и запреты, хочет все знать, но, становясь все многочисленнее, постепенно теряет возможность глубже познавать себя, так сказать, теряет «прозрачность». Она ни на что не набрасывается с таким ожесточением, как на то, что все еще сопротивляется ей. Поэтому нет ничего странного в том, что она пожелала иметь собственный портрет, настолько верный, какого еще не бывало, и столь же объективный (ведь объективизм — это требование рассудка и дня), и вот получила снимок, какие делает репортерская камера — кадрированный и без ретуши.
Пожилой господин заменил ответ на вопрос о необходимости «Одной минуты» уловкой: она появилась, ибо, будучи плодом своего времени, не могла не появиться. Однако вопрос остался. Я заменил бы его более скромным: действительно ли из этой книги следует, что человечество как целое показано быть не может? Статистические таблицы играют роль замочной скважины, в которую читатель, как Любопытный Том[1], рассматривает огромное обнаженное человеческое тело, занятое своими повседневными делами. В замочную скважину невозможно увидеть все сразу. К тому же, что, вероятно, еще важнее, подсматривающий оказывается один на один не только со всем своим родом, но и с его судьбой.
Надо признать, что «Одна минута» содержит уйму любопытнейших антропологических данных в разделах, посвященных культурам, верованиям, ритуалам и обычаям, хотя это всего лишь цифровые выжимки (а может быть, именно поэтому); она представляет нам поразительное разнообразие людей, столь, казалось бы, одинаковых анатомически и физиологически. Странно, что невозможно пересчитать количество языков, которыми пользуются люди. Точно не известно, сколько их, знаем только, что свыше четырех тысяч. Всех не выявили до сих пор даже специалисты, и сделать это тем сложнее, что некоторые языки малых этнических групп вымирают вместе с ними, кроме того, языковеды ведут споры о статусе некоторых языков. Одни считают их диалектами и жаргоном, другие — самостоятельными единицами. Но таких страниц, на которых Джонсоны расписываются в невозможности пересчитать данные на минуты, мало. Несмотря на это, ощущаешь — во всяком случае, я ощущал — некоторое облегчение именно там. Здесь есть свой философский корень.
