Андрей Буровский - Бремя белых. Необыкновенный расизм
В таких «прогрессивных» первобытных племенах могут принять иноплеменника, но тогда надо имитировать его рождение от «своей» женщины. Ведь «свои» — это потомки одного какого-то предка, и все они внутри племени родня друг другу. А все иноплеменники — не родня. Они чужие. Чтобы иноплеменник мог стать «своим», его как бы рожают: женщина, в семью которой тебя определяют, изображает твое рождение… и все в порядке, ты «свой». У тебя есть «отец» и «мать», братья и «сестры», весь необходимый набор родственников.
Но тогда твои настоящие родители, братья и сестры тебе уже никакие не родственники. Если война — ты должен бестрепетной рукой их убить. В смысле — охотиться на них точно так же, как на всякую другую добычу.
Во всех фольклорах мира есть сюжет: враги нападают на стойбище, истребляют всех врагов, до младенца в люльке. Но убегает молодая женщина с ребенком на руках. В другом варианте сюжета убегает беременная женщина. Иногда кто-то из врагов сознательно щадит ее и «промахивается», стреляя из лука. Ребенок вырастает богатырем, он достойно мстит, истребляя вчерашних победителей — тоже до младенца в люльке. В том числе и пощадившего его человека, его детей и внуков. Мораль понятна: убивай всех, не щади ни беременной бабы, ни грудного младенца — себе дороже.
А есть и такой поворот этого же старого сюжета… еще мрачнее. В этом варианте некто пощадил малыша в люльке или крохотного ребенка. Ребенок вырос, считая приемных родителей своими настоящими папой и мамой. И тут некая старуха проговорилась: ты не наш! Ты — приемыш, захваченный в разгромленном стойбище. И тогда взрослый богатырь убивает своих приемных родителей и всех людей своего рода-племени: всех — кого успел.
Мрачная история вызывает такое же мрачное удовлетворение у людей родового общества: для них в ней все «правильно». «Свои» — это «свои» по крови. Те, кто их убил, смертельные «кровные враги», их необходимо истребить. Что они вырастили тебя, во много раз менее важно, чем «кровная месть». Парень и должен отомстить за «своих», убить «врагов».
Так же относились к «своим» и так же видели «врагов» не только первобытные племена. Древние египтяне называли азиатов «сынами дьявола», «проклятыми». Есть вместе с ними было «мерзость для египтян» (Быт. 43.32).[18] Слово «человек» в древнеегипетском языке было эквивалентно слову «египтянин».
Ассирийцы снимали кожу с живых врагов и покрывали этой кожей стены захваченных крепостей. Они насаживали на колья своих врагов, выкалывали им глаза, отрезали конечности и часто поручали эту «работу» мальчикам лет 13–14 — чтобы учились нечеловеческому отношению к человеку.
Народы, которые позже строили свои цивилизации, начинали примерно с того же. «Словене», «славяне» означает не что иное, как «имеющие слово», говорящие.
А все остальные? Они — «немцы», то есть немые, не говорящие.
Немцы — не лучше. Самоназвание «дойчен» восходит к древнегерманскому слову «народ». Готы называли себя «тчужен» — примерно так они произносили это слово. И от него славяне вывели слово «чужой».[19]
Отношение славян к иноплеменнику? Его хорошо демонстрирует месть княгини Ольги, когда послов древлян закапывают живыми и сжигают в бане, древлянские города предают огню, а крохотный Святослав окунает ладошки детских ручек в кровь и показывает их солнышку: «Я тоже мщу за папу!»
Полянский летописец называет себя христианином, радуется исправлению нравов у славян, принявших христианство. Но откровенно прославляет княгиню Ольгу за ее кошмарную месть. Хорошая княгиня: руками «хороших» полян резала «плохих» древлян. Хорошая женщина: осталась навсегда верна покойному мужу, до конца дней мстила за него и сына тому же научила.
Вся современная цивилизация начинается с греков и римлян. А римляне и греки называли всех «не своих» варварами, то есть бормочущими «бар-бар-бар», «не говорящими». Только латынь и греческий признавались человеческой речью. Аристотель всерьез писал, что варвары рождены, чтобы быть рабами. Суть их такая. Латинское слово «sclavum», или «slavum», значило одновременно и «раб», и «славянин». Отношение же к рабу долгое время было настолько жутко, что о нем просто трудно рассказывать. Достаточно сказать, что греки просто выбрасывали на улицу больного или состарившегося раба. Это было и не эстетично, и засоряло город: больной нес заразу, труп вонял.
Поэтому римляне, как и во многом другом, усовершенствовали греков: увозили больного или старого раба на островок в устье реки Тибр. Островок этот специально отвели как свалку рабов: пусть подыхает подальше от священных холмов Города. Кстати, Рим они так и называли — Urbe, то есть Город с большой буквы. Единственный «настоящий» город, а все остальные — вроде как бы и не города.
Европейцы с ужасом замечали, что индейцы Южной Америки могут пройти в лесу мимо умирающего человека, не оказав ему никакой помощи. Так может поступить и европеец, но он и сам понимает, что совершает преступление, и другие ему не прощают.
Статья 125 Уголовного кодекса Российской Федерации карает «заведомое оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни или здоровья состоянии и лишенного возможности принять меры к самосохранению по малолетству, старости, болезни или вследствие своей беспомощности».
Во всех Уголовных кодексах мира есть похожие статьи и, как правило, в более жесткой редакции. Статья 125 УК РФ почти полностью воспроизведена из части 2 статьи 127 УК РСФСР 1960 года, но по ней, новой статье нового Российского государства, ответственность наступает только «в случаях, если виновный имел возможность оказать помощь этому лицу и был обязан иметь о нем заботу либо сам поставил его в опасное для жизни или здоровья состояние».
А если виновный не был обязан «иметь заботу» и не «сам поставил» человека «в опасное для жизни и здоровье состояние»? Самарянин не был обязан заботиться о спасенном им иудее и не сам ставил его в состояние умиравшего в пустыне.
Получается, что современные законы Российской Федерации позволяют пройти мимо умирающего… не обязательно в пустыне, верно? Можно пройти и мимо умирающего в лесу или в тундре, например.
А в СССР статья 127 имела еще и часть 1, гласившую «об ответственности за неоказание помощи лицу, находящемуся в опасном для жизни состоянии и нуждающемуся в безотлагательной помощи, которая могла быть оказана без ущерба третьим лицам».
При условии, что «опасное для жизни или здоровья состояние, в котором оказался потерпевший, было известно обвиняемому».[20]
В наше время такие же законы действуют во всех сколько-нибудь цивилизованных странах: в варианте, больше похожем на советский, чем на послесоветский российский. И на Востоке, и на Западе закон прямо требует помогать попавшему в беду — независимо от того, связан ты с этим человеком или нет, знаешь его или нет, говоришь с ним на одном языке или нет. Разделение на «своих» и «чужих» законодательно отменяется. Но напрасно искать такие же статьи закона и в законодательных актах всего Древнего Востока, и в Римском праве.
И по писаным законам, и по морали Ветхого Завета самарянин вовсе не должен спасать иноплеменника — иудея. И иудей тоже не должен спасать самарянина. «Свой» пройдет мимо «чужого», вовсе не испытывая чувства вины, никто даже не подумает его осудить. Все в порядке, все поступили, как должно.
Только христианство утвердило другую мораль, и в Евангелия включили притчу Христа о добром самарянине, который спас умиравшего в пустыне иудея. Не случайно в этой притче подчеркивается, что иноплеменник спас иноплеменника.
Отнюдь не мудрейший Платон и не Сенека с его сложной и глубокой этикой, а грубые для римлян, мало образованные апостолы утверждают, что во Христе нет ни эллина, ни иудея, ни варвара, ни скифа.
На этих принципах Церковь стоит до сих пор, категорически выступая против неравенства народов и рас.[21] Православная церковь — тоже.[22]
Расизм? Или что-то другое?
Первобытные племена и древние народы вовсе не были расистами. Конечно, все они очень хорошо знали, как выглядят «свои». Ведь долгое время все «свои» жили и размножались в полной изоляции от «других». В отдельных поселках все были даже внешне чем-то похожи на всех. Непохожие появлялись редко.
Только примерно за два тысячелетия до Рождества Христова, и то не везде, происходит то, что некоторые ученые назвали «взрыв этноса»: в погребениях появляются люди, внешне не похожие друг на друга. Значит, начались браки людей, живших в удаленных друг от друга местах. Может быть, люди осознали вред скрещивания между собой близких родственников — но ведь чтобы осознать это, нужно было иметь выбор, уже нужно было сравнить последствия «близких» и «дальних» браков.
