Немецкие Специалисты - Итоги Второй мировой войны. Выводы побеждённых
* * *
Попытка придать новые формы нашему мировому и жизненному порядку, ставшему особенно неустойчивым в период июльского кризиса 1914 года, посредством мирного решения всех европейских вопросов не удалась, несмотря на ту угрозу, которую представляли для Европы и ее дальнейшего существования армии, флоты, железо, огонь и динамит. Ответственность за это лежала тогда не на самих народах, а лишь на немногих лицах: на князьях, министрах и дипломатах Все они, будь то Грей. Бетман-Хольвег, Сазонов, Пуанкаре, Берхтольд, Тисо, царь, кайзер, оказались слишком слабыми для действительного разрешения этой задачи.
Что представляла собой для них Европа как очаг угрозы, как возможность создания нового? Хотя такие великие государственные деятели и мыслители Европы, как Лейбниц, Меттерних, Штейн или, наконец, Бисмарк, в известной мере и чувствовали себя ответственными за судьбу Европы, но и они воспринимали опасность войны вовсе не как призыв к новому, а как угрозу для существующего строя.
Для того чтобы еще в 1914 году, в период кризиса, по-настоящему увидеть это новое и еще до начала войны разобраться в нем, требовался человек, который, занимая решающий пост. обладал бы исключительной творческой силой и высочайшим чувством ответственности. Такого человека не оказалось. При этом Европа хотя и была на протяжении десятилетий полна глубоких трещин и противоречий и, не имея сил, чтобы справиться с собой, была далека от определенного метафизического центра какого-либо порядка, она все же «не пришла к концу». Напротив, в ней появились новые силы, которые пришли в движение еще задолго до начала войны, силы, которые стремились к новой культуре и к новому полному единству внутреннего и внешнего мира. Достаточно напомнить такие имена, как Франц Марк и Кандинский, Рильке и Георге, Планк и Эйнштейн.[3]
Может быть, именно по этой причине зов великой судьбы был дан лишь в 1914 году. в первые часы зарождения нового. Если не между народами, то внутри самих народов было достигнуто единство, длившееся в течение нескольких месяцев. Переживания, возникшие в результате раскола европейской семьи народов и из сознания того, что «народ стал армией», что теперь по-новому понимаются и долг, и достоинства, и авторитеты, что, участвуя в эпоху цивилизации, на грани двух столетий в насыщенных техникой сражениях, человек стал неуверенным в самом себе, — породили чувство возможности приблизиться к разрешению стоящей перед народами исторической задачи.
Но, как бы там ни было, эти сражения не привели к рождению идеи о новом порядке. Чувство не перешло в ясное, определяющее, критическое сознание. И ведущие войну, то есть те, которые не сумели увидеть в возникающих войнах призыв к новому и разобраться в обстановке, не смогли также понять и того, что в сознании многих людей стихийно возникло нечто пока еще не ясное, но имеющее большую силу. Все предпринятое для отыскания новой идеи оказалось лишь неудачной попыткой.
Однако возникшие силы превратились в насилие. Россия — и, следовательно, половина Европы — лопнула и попала (не без трагической вины Германии) во власть идей диалектического материализма, во власть полного разрушения и искоренения старого социального строя, старого понимания экономических отношений и веры в единство народов.' Эти идеи, действовавшие на протяжении нескольких десятилетий внутри находившегося под угрозой строя как опасный Элемент, сразу обрели господство в большей части Европы с претензией на то, что они являются единственным ответом на призыв к новому не только в Европе, но и во всем мире. Вместо поверженного царизма теперь Германии стала угрожать еще большая опасность — большевизм. Немецкий народ вместе с народом Австрии оказался со всех сторон подверженным давлению и, не отыскав подлинную идею нового, не смог выдержать это давление в течение длительного времени. Но Франция и Англия не могли одни одержать победу над «центральными державами». Лишь с помощью другого континента, то есть Америки, а не с помощью лучших идей и тем более не за счет рождения нового строя им удалось их победить.
* * *
С поражением Германии и. следовательно, с поражением самого сердца Европы, с уничтожением ее военной силы в лице немецкого народа, с разрушением старых европейских традиций, с разложением всей Юго-Восточной Европы, с ликвидацией австрийской монархии и с возникновением в России большевизма, враждебного всей старой Европе, задача создания в ней нового порядка была теперь поставлена перед Францией и Англией, перед Западом. Для ее решения, даже в том случае, когда не все имевшиеся возможности оказывались использованными, все же представлялась исключительная возможность: мир! Мир мог быть установлен, конечно, в зависимости от исхода войны, исключительно этими державами. Против справедливого мира, который потребовал бы совершенно нового содержания для таких вещей, как взаимопонимание народов, разоружение, право наций на самоопределение, со стороны бывших противников не выступил бы ни один народ, ни одна партия. Такой мир был бы воспринят с исключительной готовностью.
И после того, как кончилась первая мировая война, ответственность за этот мир продолжала лежать главным образом на руководителях стран Запада. Но, как и в 1914 году. они не осознали ни важности момента, ни широты призыва к новому. Вероятно, если бы они и отнеслись к этому с большим вниманием, им пришлось бы вести упорную борьбу против своих же народов, потому что как руководители, так и их народы были охвачены искусственно раздуваемой ненавистью. Доведенные до ожесточения войной, длившейся столько лет, они остались в стороне от тех преобразований, которые сами напрашивались для упорядочения территориальных отношений и для развития духовных сил народов.
Франция — вместе с Россией — вступила в эту войну с целью разгромить центральные державы. Она исходила из своих национальных планов, а не из интересов всей Европы, будь это даже ради сохранения равновесия между державами. Англия как ключевая держава, от которой зависела изоляция Германии, хотя и нерешительно, но все же последовала за Францией. Обе державы использовали в войне свои африканские и азиатские войска, чтобы выиграть этот чисто внутриевропейский спор. Как англичане, так и французы стремились к получению максимальной военной помощи от Америки и одержали победу над Центральной Европой в пользу Запада только за счет ее материальной и моральной поддержки. Откуда же мог взяться тот конструктивный образ Европы, который мог бы обеспечить прочный мир после окончания войны? Начало событий 1914 года дало народам возможность временно устранить противоречия только внутри своих государств, но никак не противоречия между собой. Более того, многие народы объединились в военные коалиции, направленные друг против друга. Это относится в равной мере и к немецкому народу. Представляется крайне сомнительным, чтобы в случае победы немцев в 1916 или в 1917 году они могли дать Европе вполне справедливый мир. Это должно быть всем ясно, и в этом надо открыто признаться.
Однако страшные опустошения, которым подверглась Германия в последние годы войны, а также ее поражение пробудили в немецком народе огромную потенциальную силу. У победителей же, напротив, собственные успехи не вызвали такого явления. Таким образом. Версальский мирный договор не дал желаемого результата.
Создавшаяся после поражения Германии территориальная раздробленность Центральной Европы продолжала усиливаться в результате заключения мира, который не учитывал ни жизнеспособности отдельных государств, ни опасности, грозившей им теперь со стороны большевизма, а бремя репараций окончательно расшатывало экономику Германии; немецкому народу был нанесен моральный удар тем, что материальная ответственность за войну была возложена целиком и полностью на Германию; робкое оживление духовных сил народа, проявившееся в демократизации Германии, скорее ослабляло мощь Германии, чем служило делу свободы и порядка. В связи с тем, что виновной за развязывание войны была признана одна лишь Германия, народы Центральной Европы пережили сильное моральное потрясение. Провозглашенное право народов на самоопределение в большинстве случаев (Немецкая Австрия) не выполнялось.[4]
Благодаря Клемансо Америка практически была наполовину отстранена от участия в мирном договоре. Сомнительное право государств на владение колониями сохранялось без изменений, хотя передача немецких колоний другим странам и управление ими могли дать новый повод к пересмотру существовавших положений, учитывая, что в ходе этой войны была потрясена вся империалистическая система в целом. Без участия стран Центральной и Восточной Европы была создана Лига Наций. Такой важный проблемный вопрос, как распространение материализма на всю Восточную Европу, был обойден.
