Александр Горянин - Россия. История успеха. Перед потопом
Гранича одновременно с Норвегией и Кореей, Россия имеет самое большое число соседей в мире. Россия настолько велика, что не уместилась в одном полушарии. Пол-Чукотки находится уже в Западном полушарии. То есть Россия – не только самая большая страна на свете, она вообще единственная страна, восточный край которой находится западнее ее западного края.
Масштабы России таковы, что она не может влиться в наднациональное объединение, подобное Евросоюзу. Россия – это такая величина, которая не может быть (и не нуждается в том, чтобы быть!) частью чего бы то ни было. Только частью человечества.
2. Край не просто благодатный
Отцы «географического детерминизма» в своем XIX в. еще имели некоторые поводы усматривать изъяны в российском местоположении. Такие книги, как «Цивилизация и великие исторические реки» Льва Мечникова (1838–1888) или «Земля и жизнь» Фридриха Ратцеля (1844–1904), когда-то помогли понять в истории многое. Их авторы были правы в том, что судьба того или иного народа сильно зависела от того, в каком климатическом поясе этот народ обрел свою территорию. Но и они добавляли при этом, что такая зависимость безусловна лишь на первых ступенях общественного развития, дальше начинаются варианты. XX век показал, насколько ослабла эта зависимость, и классики «детерминизма», доживи они до наших дней, согласились бы, что предки современного русского народа нашли все же правильное место для своего первоначального расселения, а потом двинулись оттуда в правильных направлениях и в правильное время.
Край был угадан замечательно – Русской равнине неизвестны землетрясения, тайфуны, торнадо, самумы, пыльные бури, здесь нет вулканов, здесь изобилие лесов и вод, но неведома чудовищная тропическая влажность, не бывает изнуряющей жары и чрезмерных морозов. Оценить, какое это сокровище, ныне смогли те из наших соотечественников, которые, прожив полжизни в России, оказались за океаном, в штатах, расположенных на «аллее торнадо». Или в странах, а таких большинство, где лето напоминает парную баню. Или там, где регулярно потряхивает – привыкнуть к этому невозможно, прогнать мысль о землетрясении, способном случиться в любой миг, невозможно, но с этим живут две трети человечества. Не говоря уже про вулканы и ежегодные обязательные лесные пожары – под их угрозой живут вся Южная Европа, Калифорния и Австралия.
Нам бы долго пришлось объяснять жителю патриархальной Руси, перенесись мы туда, что такое вулкан, селевый поток или ядовитый паук. Такие слова, как «суховей» и «саранча», появились в нашем языке, лишь когда Россия изрядно продвинулась на юг, а слово «гнус» – после углубления в зону северной тайги и лесотундры.
Свою роль сыграло и то, что как минимум первые два века русской письменной истории и несколько веков истории дописьменной были теплыми. До конца X в. не было суровых зим и сильных засух, голодали нечасто[6].
Сочетание сравнительно редкого населения и биологического богатства природы сильно разнообразило пропитание. Рыба, грибы и ягоды на протяжении почти всей нашей истории были неправдоподобно, с точки зрения иностранцев, дешевы (впрочем, поговорка «Дешевле грибов» возникла в собственно русской среде). Бескрайние леса кишели зверем и птицей.
Расположиться столь счастливым образом повезло мало кому. Это удалось и далеко не всем восточным славянам. Те из них, кто соблазнился, говоря сегодняшним языком, «более длительным вегетативным периодом», заселили было низовья Дона, да так основательно, что арабские писатели называли Дон «славянской рекой». Но в IX – Х вв. славяне были вытеснены отсюда кочевниками. Как и славяне, жившие западнее: тиверцы и уличи, которые ушли за Дунай, создали там Берладское княжество, основали несколько городов, в том числе Берладь (ныне румынский Бырлад) и Галич Малый (ныне Галац). Позже «берладники» растворились в румынах и молдаванах, сильно обогатив их языки славянскими корнями.
Еще более разителен пример Тмутороканского (именно такое написание рекомендует академический «Словарь-справочник «Слово о полку Игореве»»[7]) княжества, которое с полным правом можно называть Кавказской (или Кубанской) Русью. Оно просуществовало около трехсот лет. Тот факт, что на Руси в X–XI вв. монеты чеканили только в четырех местах – в Киеве, Новгороде, Чернигове и Тмуторокани, – говорит о многом. Мстислав заложил здесь в 1023 г. храм Пресвятой Богородицы, который стал вторым по величине на Руси, после киевской Софии. Св. Никон Великий вел в Тмуторокани летопись, которая в последующем вошла в состав «Повести временных лет» Нестора Летописца. По мнению Д. С. Лихачева, именно благодаря Никону «рождается новый жанр, которого не знала византийская литература, – летописание».
Но закат кавказского эксклава восточных славян был предрешен. От остальных русских княжеств его почти непроницаемо отделила Половецкая земля. Певец «Слова о полку Игореве» объясняет поход северских князей «в половецкие вежи» в 1184 г. стремлением отвоевать Тмуторокань. Этот поход, как мы знаем, кончился неудачей, Тмуторокань переходит под власть последовательно Византии, генуэзцев, Золотой Орды, турок. Княжество не устояло, потому что оказалось слишком далеко от основного массива Русской земли и в пределах легкой досягаемости для могущественных захватчиков. Зато уже ничто не в силах отменить тот важнейший факт, что Россия – исторически одно из кавказских государств. Одним из примеров раннего русского влияния на народы Северного Кавказа служит «надпись русскими буквами на кабардинском языке, вырезанная на каменном кресте у села Преградного, Зеленчукского района, Ставропольского края, и датируемая 1041 годом. Надпись говорит не только о распространении христианства среди кабардинцев в XI веке, но и о распространении у них письменности с помощью русского алфавита»[8].
Судьба Тмутороканского княжества могла бы стать, кто знает, судьбой всего восточнославянского этноса, не сделай он на заре своей истории правильный географический выбор.
Подытожим: найти край плодородный было недостаточно – гораздо важнее было найти край относительно безопасный. Нашим предкам это удалось. И этот счастливый выбор, как показала история, с многократным избытком компенсировал неудобства «более короткого вегетативного периода».
3. Дарвиновский отбор истории
Что же до остальных народов Старого Света, некоторые из них оказались под защитой труднопреодолимых природных рубежей (в идеале – моря, хотя море не спасло, например, Ирландию от ее трагической судьбы), но большинству вместо таких рубежей достались могущественные соседи под боком. Взгляните на карту расселения народов в былые века и задайтесь вопросом: куда делись мидяне, кушаны, хетты, умбры, фракийцы, фригийцы, финикийцы, карфагеняне, тохары, пеласги, этруски, пикты, пруссы, хазары, орхоны, ольмеки, майя? Этот список огромен. А ведь у большинства из них были свои государства, порой мощные и обширные. Но они исчезли, их население растворилось в других этносах, а в каких-то случаях было просто истреблено – геноцид в древности, да и позже, был рядовым явлением. Некоторые государства сгубило изменение природных условий. Выжившие нации – итог достаточно безжалостного дарвиновского отбора. Сладкая судьба не досталась никому.
Дожившие до наших времен классические государства рождались в те времена, когда не существовало «общепризнанных международных норм», никто не слышал о «правах человека» или о «правах меньшинств». Рождение почти всех известных наций сопровождалось бесчисленными злодеяниями, ныне забытыми или героизированными. Бросается в глаза, что чем ограниченнее была территория, за которую шла борьба, чем гуще этническая толчея, тем ужаснее прошлое таких мест. Особенно отличается этим древняя история пространств, прилегающих к Восточному Средиземноморью, – почитайте хотя бы Ветхий Завет. Там случалось, что один народ съедал другой – отнюдь не в переносном смысле (Числа, XIV, 7–9).
Недалеко ушла и Европа, чья история – цепь гекатомб, о которых европейцы стараются не вспоминать. Поражает спокойствие средневековых и более поздних источников, повествующих о поголовном истреблении жителей городов и целых областей, захваченных в ходе бесчисленных войн, поражает хладнокровие, с каким художники-современники изображали всякого рода изуверства. Вспомним Дюрера и Кранаха, вспомним гравюры Жака Калло с гирляндами и гроздьями повешенных на деревьях людей.
Удел Азии был не слаще – достаточно вспомнить «войны царств», неоднократно сокращавшие население Китая в разы.
Такие ужасы, как гора из двадцати тысяч отсеченных турецких голов перед шатром персидского шаха Аббаса в 1603 г. или корзины вырванных человеческих глаз в качестве свидетельств военных побед, достаточно типичны для бесчисленных азиатских взаимоистреблений. Причины их были те же, что мучили Европу: избыток населения, соперничество за земли, воду и пищевые ресурсы на густонаселенных пространствах.
