Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
В самой Германии в течение семи недель, прошедших с момента получения текста договора и вплоть до его подписания 28 июня, кипели нешуточные страсти. Если мир стоял все это время на грани возобновления войны, то Германия — на пороге хаоса в условиях жесточайшего политического кризиса. 8 мая Эберт объявил «неделю национального траура», во время которой были отменены многие увеселительные мероприятия. В ходе нее по стране прокатились многочисленные протестные собрания и шествия, венцом которых стал двухсоттысячный митинг, состоявшийся 15 мая у здания Рейхстага. Выступая на нем, канцлер Шейдеман заявил, что правительство никогда не подпишет такого унизительного договора. Практически все германские политики заклеймили предложенные Союзниками условия как «насильственный мир» в противовес ожидавшемуся ими «справедливому миру». Но что делать дальше, никто в Германии не знал. Даже военные не могли предложить никакого сценария. Срочно призванный в столицу Людендорф смог лишь заявить, что ошибкой было заключение перемирия. «Германия глубоко пала, и пала по собственной вине, — констатировал знаменитый генерал. — Она больше не является великой державой и не представляет самостоятельного государства» 190. Грёнер протестовал против сокращения германской армии до 100 тысяч человек и требовал оставить в рейхсвере минимум 350 тысяч (примерно такой была его численность на конец мая 1919 года, и дальнейшее сокращение грозило обострением социальных проблем). Было ясно, что армия не сможет оказать серьезного сопротивления войскам Союзников, если они предпримут вторжение в Германию. К тому же армейские начальники были уверены, что при возобновлении боев на Западе в тыл немцам с готовностью ударит только что воссозданная Польша. Находились сторонники установления тесных экономических и даже политических связей с Советской Россией 191. Впрочем, таких было немного, поскольку сама Россия пребывала в тот момент в еще более разобранном и неопределенном состоянии, чем Германия.
Не все немцы верили в то, что Союзники решатся на вторжение в Германию. Брокдорф-Ранцау, например, считал это блефом. Он вообще занял странную позицию. Германия ответила, послав свои замечания Союзникам, и теперь ее министр иностранных дел и уполномоченный вести переговоры предлагал твердо стоять на своем, ничего не предпринимать и ждать уступок от противной стороны. Годом ранее похожая позиция, заявленная Троцким на переговорах с Германией, окончилась печально для России. Брокдорф-Ранцау, конечно, помнил об этом, но решил, что в нынешних условиях Союзники пойдут на уступки и возобновят переговоры. Колебания англичан, казалось, говорили в пользу такого подхода. Но сопротивление Ллойд Джорджа было быстро сломлено, и 16 июня немцам был фактически выдвинут ультиматум — либо Германия подписывает врученный ей текст мирного договора без каких-либо изменений, либо Союзники предпримут соответствующие шаги. О том, какими будут эти шаги, не говорилось, но все прекрасно понимали, что речь шла о вторжении. На ответ Германии давалось три дня, которые затем были продлены до семи часов вечера 23 июня. 20 июня германское правительство в полном составе ушло в отставку. Примеру коллег последовал даже центрист Маттиас Эрцбергер, бывший единственным министром, выступавшим за подписание мирного договора. Он давно перестал обращать внимание на общественное мнение, заклеймившее его «предателем» сразу же вслед за подписанием перемирия. Эрцбергер полагал, что вторжение войск Союзников на территорию Германии из-за отказа поставить подпись под мирным договором вызовет хаос и распад страны, на месте которой образуется сразу несколько государств. Некоторые из них, считал он, неизбежно станут «большевистскими», а в других установится правая диктатура. Лишь мирный договор давал возможность избежать такого сценария и оставлял шанс на возрождение в будущем 192.
22 июня президенту Эберту, которого уговорили не уходить в отставку вслед за правительством, с большим трудом удалось сформировать новый кабинет во главе с социалистом Густавом Бауэром и убедить Национальное собрание проголосовать за мирный договор. Решающую роль в этом сыграла позиция военного руководства, заявившего, что армия не готова сражаться. Последние возражения немцев касались статей, где говорилось об ответственности за развязывание войны и выдачу лиц, виновных в этом 193. В пересмотре этих статей Германии также было отказано. За три часа до истечения срока ультиматума немцы отправили в Париж сообщение о том, что они подпишут полученный ими текст. Начался последний акт драмы, связанной с завершением Первой мировой войны. В Париж «на заклание» отправились два никому не известных германских политика — министр иностранных дел нового правительства Герман Мюллер и министр транспорта Йоханнес Белл. Сама церемония подписания была намечена на 28 июня и должна была пройти в Зеркальном зале Версальского дворца, том самом, где в 1871 году была провозглашена Германская империя.
С утра в этот день в Париже наблюдался небывалый ажиотаж. Дорога, ведущая в Версаль, очень скоро оказалась забита разного рода транспортом. Казалось, весь город стремился переместиться поближе к тому месту, где должно было свершиться событие великого исторического значения. За входные билеты, количество которых было строго ограничено, состоятельные парижане готовы были выложить до 100 тысяч франков 194.
Пустовало лишь одно место — маршал Фош так и не смог пересилить себя и согласиться с тем, что Рейнланд, пусть и временно оккупированный, оставался германским. Торжественная церемония заняла больше часа. В переполненном помещении было жарко и стояла ужасная духота. В центре Зеркального зала, на небольшом возвышении, организаторы поместили изящный столик с креслом. Церемониймейстер поочередно вызывал к столику делегации разных стран. Первыми поставили свои подписи два немца, старавшиеся сохранять достоинство, несмотря на давившую на них тяжесть всего происходившего. За ними автографы поставили руководители и члены делегаций двадцати пяти государств, воевавших против Германии. Все было закончено. Делегации выходили на свежий воздух во двор Версальского дворца, где Клемансо, Ллойд Джордж и Вильсон, радостно улыбаясь, позировали для фотографов и расписывались на программках, с которыми к ним постоянно подходили гости и участники. К концу мирной конференции американский президент и два антантовских премьера уже откровенно не переносили друг друга, и их улыбки были вызваны не только тем, что им, наконец, удалось успешно завершить большое дело, но и осознанием того, что в ближайшие часы они, наконец, расстанутся. Сама конференция, кстати, после церемонии подписания мирного договора продолжалась до 10 января 1920 года. В Париже оставались представители и эксперты многих государств, участвовавших в конференции, которые обсуждали различные технические вопросы. Лишь в январе 1920 года, после того как договор был ратифицирован большинством подписантов, он вступил в действие. Именно с этого времени между Германией и ее противниками в Первой мировой войне был официально восстановлен мир.
Что же касается лидеров «мирного триумвирата», то впереди их ожидал различный общественный прием в своих странах. Клемансо, еще недавно торжественно провозглашенный французами «отцом победы», теперь считался многими «утратившим победу» 195. В Национальном собрании его ждали не бурные овации, как это было в ноябре предыдущего года, а много обвинений и критики от сторонников маршала Фоша и президента Пуанкаре. Но Тигр все равно чувствовал удовлетворение. Он понимал, что в жестком противостоянии с Вильсоном, Ллойд Джорджем и даже с некоторыми членами собственной делегации он сделал все, что мог, обеспечив максимально выгодные для Франции условия мира. «Мы могли ошибаться, — отвечал Клемансо своим критикам. — Мы точно ошибались, потому что без ошибок люди обойтись не могут... Но как бы к этим ошибкам ни относились, мы решили величайшую задачу для человечества» 196. Вильсона ждали толпы восторженных американцев в Нью-Йорке и холодный прием в Вашингтоне. Впереди у президента были противоборство с Сенатом, отчаянная попытка обращения к народу и болезнь, которая навсегда вывела его из большой политики уже осенью 1919 года. Из трех лидеров один лишь Ллойд Джордж возвратился в Лондон как триумфатор. Встречать его на лондонский вокзал прибыли даже король Георг V с принцем Уэльским, будущим Эдуардом VIII. Придворные пытались объяснить королю, что этот шаг противоречит этикету, но Георг V лишь отмахнулся, заявив, что сам «создаст прецедент» 197. И в то же время именно Ллойд Джордж гораздо яснее своих партнеров по выработке мирного соглашения с Германией понимал, насколько чреват получившийся документ опасностями для будущего европейского мира. Его чувства разделяли тогда многие британцы, участвовавшие в работе Парижской конференции. «Мы получили все, что хотели, — выразил общее настроение Роберт Сесил, — гораздо больше, чем мы когда-либо хотели, с точки зрения материальной выгоды. Но это не делает нас счастливыми» 198.
