Другие цвета (сборник) - Памук Орхан
Воцарилось долгое молчание. Неожиданно для себя я, вроде героев Достоевского, погрузился в мучительный самоанализ. На самом деле джентльмен из ООН намеревался спросить: «О чем нельзя говорить в вашей стране из-за существующих табу, политических запретов и возможных репрессий?» Он просто хотел проявить вежливость по отношению ко мне, молодому, энергичному писателю, спросив о романах, а я по неопытности воспринял его буквально. Из-за политических преследований и репрессий в Турции 90-х годов было гораздо больше запретных тем, чем теперь; но, перебирая их в уме, я понимал, что ни одну из них не хотел бы использовать «в своих романах». Хотя знал, что мой ответ: «В Турции нет ничего, о чем бы я хотел написать, но не могу» — будет истолкован превратно. К тому же я уже начал довольно часто открыто высказываться на столь непростые и опасные темы. Пока я размышлял, мне стало вдруг стыдно за свое молчание, и я вновь всем сердцем ощутил, насколько глубоко связана свобода слова с чувством собственного достоинства человека.
Многие известные, весьма достойные писатели обращались к запретным темам только потому, что этот запрет ущемлял их гордость. Я во многом похож на них. Когда хотя бы один писатель в мире несвободен, его собратья по перу не могут наслаждаться свободой. Именно в этом заключается дух солидарности, именно поэтому существует ПЕН-клуб.
Часто друзья справедливо упрекают меня: «Если бы ты написал об этом, у тебя не было бы сейчас таких проблем». Но согласитесь: подыскивать приемлемые для всех формулировки, упаковывая свои мысли так, чтобы они никого не задели, унизительно и постыдно.
Тема нынешнего ПЕН-фестиваля — разум и вера. Я рассказал все эти истории для того, чтобы объяснить: свобода выражать мысли йеотделима от осознания человеческого достоинства. Поэтому давайте спросим себя: насколько «разумно» во имя демократии и свободы мысли унижать другие культуры и религии, безжалостно бомбить другие страны, унижая и оскорбляя их жителей? В той части мира, где я живу, от всех этих убийств демократии не прибавилось. Война в Ираке и жестокое, хладнокровное уничтожение почти ста тысяч людей не принесло на Ближний Восток ни мира, ни демократии, ни свободы слова. Напротив, усилились националистические, антизападные настроения. Эта варварская, жестокая война — позор для Америки и всего Запада. Зато такие организации, как ПЕН-клуб, и такие писатели, как Гарольд Пинтер и Артур Миллер, — гордость Запада, что отчасти способствует поддержанию его авторитета.
Глава 46
ВХОДА НЕТ!
Может, этот человек, что задумчиво бредет по улицам, пришел на встречу раньше и теперь убивает время, а может, он просто никуда не торопится, поэтому и вышел из автобуса на остановку раньше и теперь просто гуляет по незнакомому району… И этот задумчивый, но любопытный прохожий, рассматривая витрины галантерейных магазинов и аптек, заглядывая в переполненные кофейные, вдруг читает надпись на двери: «Входа нет». До объявления ему нет никакого дела, он думает, что оно его не касается. Потому что дверь, на которой висит объявление, кроме объявления, ничем не примечательна.
Но надпись напомнила ему, что он не всегда может идти куда ему вздумается. Эта дверь сейчас дала ему понять, что существует нечто неподвластное его воображению. Может, конечно, все это ерунда? Нет, дверь пред назначена для входа. А надпись свидетельствует о том, что кому-то входить можно, а кому-то нельзя. Значит, написано неправильно — «Входа нет!». Если подумать, надпись, вероятно, означает, следующее: войти может не каждый желающий! Войти могут только немногие, избранные. Надпись уравнивает тех, кто хочет войти, с теми, кому это не нужно. После того как задумчивый прохожий пришел к такому выводу, ему стало интересно — пусть даже и помимо своей воли, — с кем он вынужден делить эту участь, кто хотел бы войти, но кого не пускают? Кому можно туда входить? Что делает этих людей особенными? Прохожему поначалу даже кажется, что те, кто может войти, такие же, как все. А может, за дверью находятся ничем не примечательные люди, которые не хотят, чтобы кто-то, заглянув внутрь, увидел, насколько они ничтожны. Но когда прохожий, который начал потихоньку возвращаться из мира грез в реальный мир, решит, что большинство людей именно по этой причине и оснащают свои дома дверьми, а двери — замками, он поймет, что за дверью скрыто нечто особенное. Вместо того чтобы сделать на двери замок и дать ключи всем, кому можно входить, хозяева входа для привилегированных написали на нем: «Входа нет!» Если мечтательный прохожий успел подумать об этом, то и те, кто поместил объявление, наверняка думали об этом. Наверное, кто-нибудь из них предлагал: «Давайте не будем вешать объявление, а просто сделаем замок!» — но остальные настояли на своем. Почему? Потому что вопрос слишком сложный, чтобы решить его с помощью ключей, и потому, что этих остальных больше, Наверное, многие люди тоже считают, что объявление их не касается, и не обращают на него внимания; таких людей слишком много, на всех ключей не хватит. Это позволяет предположить, как люди за дверью решили, кого пускать, а кого не пускать. «Слишком много народу заходит с улицы, — однажды сказали они. — Не будем всех пускать!» Они уселись и, закинув ногу на ногу и попивая кофе, принялись обсуждать, кого они будут пускать, а кого — нет. Конечно, некоторые испытывали чувство неловкости. Может, их тоже потом выгонят. Попробуем представить, как проходят эти собрания. Сначала выступают те, кто волнуется за свое имущество, покой и привилегии, потом тема меняется. На вопрос «А что такое наше имущество, наши удовольствия, наши привычки?» получают в ответ: «А что такое — „мы“?» Этот простой вопрос сильно заинтересует собравшихся, они-то давно поняли, как приятно делать вид, что не знаешь, кто ты такой. И поэтому собрание превращается в бесконечный и сложный спор, в определение «самоидентичности». И это самое приятное. Всем приятно перечислять свои достоинства, отличающие их от других, но они предпочитают не говорить о них открыто. Обсуждать свои достоинства так занимательно, что они недоумевают, почему им раньше не пришло в голову повесить на дверь объявление «Входа нет!». Внешний мир мгновенно стал пристанищем их врагов, готовых напасть на них из-за того, что они столь выгодно отличаются от прочих. Можно сказать, что люди по эту сторону двери стали собой благодаря миру тех, других, оставшихся по ту сторону. Однако мимо двери проходят беззаботные глупцы, которые совершенно ничего не замечают. Люди за дверью почему-то симпатизируют этим глупцам. «А неплохо будет, если мы пустим нескольких из них к нам, — размышляют они. — Пусть увидят, какими мы стали, и станут такими же, вместе мы будем сильнее». А в это время некоторые глупцы на улице начинают понимать, что объявление — знак, извещающий о исключительности тех, кто внутри. К тому же объявление — как в случае с нашим прохожим — заставляет прохожих ощущать себя лишними. Прохожий, заметив, что он стоит перед дверью дольше, чем следовало бы, думает, что из-за этого объявления мир словно разделился на две части. На тех, кому можно войти, и тех, кому нельзя. В этот момент прохожий, уже окончательно очнувшийся от грез, приходит к выводу, что все разговоры о самоидентификации — не что иное, как обычное хвастовство неуверенных в себе людей с манией величия. В душе его растет гнев. Кто там, кто же там, за дверью? Ему впервые хочется войти. Но он не собирается участвовать в игре этих самовлюбленных людей. Потому что ему достаточно двух-трех секунд, чтобы понять, что происходит у них в головах. И почти сразу он поймет, что может легко открыть дверь. Ее можно открыть вдвоем или втроем, толкнув или навалившись плечом. Будь это не так, объявление бы не повесили. Значит, чтобы суметь войти, достаточно попросить помощь одного-двух собратьев по несчастью. И вот сейчас прохожий, остановившийся перед дверью, пытается представить новый мир, который раскроется перед ним. Он вместе с теми, кого не пускают внутрь, устроят обсуждение своих достоинств. В этой ситуации очень важно определить, кто он сам такой, что собой представляет. У него должно хватить сил противостоять людям за дверью. Так прохожий задумывается о себе, о своих достоинствах, об отношениях, имуществе, удовольствиях — и каждая из этих составляющих становится обязательным атрибутом его характера, его личности. А те, кто не такой, как он, порой раздражают его. И в то же время он чувствует, что люди, повесившие на двери объявление, предвидели эту ситуацию. Но он, естественно, не собирается подстраиваться под них и менять себя только потому, что таков план их игры. У него припасен эффектный ход, но сначала ему стоит определиться, какова его цель. «Я хочу войти? — размышляет человек, еще недавно задумчиво бродивший по улицам. — Или я должен прежде понять, какие достоинства отличают всех нас, кого не пустили войти?» Он испытывает гнев, он злится потому, что ему с каждой минутой все обиднее, что его не пустили. Его это унижает — он ведь ничем не отличается от тех, за дверью. Сейчас он понял — этот человек, который смотрит на объявление на двери, — что впервые уязвлена его гордость, о существовании которой он и не подозревал, когда недавно задумчиво брел по улицам. Ему хочется посмеяться над своей уязвимостью и обидчивостью и забыть обо всем; ему хочется продемонстрировать свою независимость. Интересно, а заметили ли люди, написавшие «Входа нет!» и уверовавшие в собственную исключительность, что они унизили и обидели других? Наш прохожий думает, что это и было их главной целью — унизить его и тех, кто похож на него. Им это удалось: он чувствует растущую обиду А потом вдруг включается разум. Да люди, повесившие это объявление, наверное, не подумали о том, что кого-то расстроят, они просто хотели уберечь себя, отделиться от уличной толпы… Но они должны были предположить, что могут обидеть и унизить других. Людей, которые не обращают внимания на чувства других, можно назвать эгоистичными и бессердечными. «Очень не люблю тех, кто думает только о себе», — думает человек, все еще чувствуя обиду. Мы можем предположить, что его огорчило не столько объявление, сколько то, что унизили его «я». С этой мыслью тяжело свыкнуться, ведь она свидетельствует о том, что причина огорчения кроется в ощущении собственной неполноценности, осознании собственных недостатков. Человек, стоящий сейчас перед закрытой дверью, думает, что повесившие объявление предвидели, что оно может оскорбить чьи-то чувства и вызвать гнев. Но он рассуждает достаточно трезво для того, чтобы понимать — гнев его не совсем справедлив.
