Н. Денисов - Огненный крест
– При Алексее Михайловиче то было...
И я опять невольно вздрагиваю: да, какие звуки!
– Русская держава продвинулась тогда на запад, и род польских шляхтичей Васильковских, их родовое имение в деревне Адамовке – оказались на территории окраинной русской губернии, в тридцати километрах от городка по имени Изюм, в пятнадцати от Славянска...
Основатель нашего рода Максим Васильковский, по его имени и стали мы Максимовичами, имел шесть сыновей. Старший сын, впоследствии митрополит Тобольский и всей Сибири, до монашества носил другое имя. Остальные сыновья были офицерами, служили в казачьих войсках. Один из них – начальником гвардии у гетмана Мазепы. И после Полтавской битвы отступил с разбитым войском шведского короля. Вместе с начальником гвардии Мазепы оказался за границей и другой брат. Наш же прямой предок, а это последний сын Максима Васильковского – Михаил, служил у Петра и принимал участие в Полтавской битве на русской стороне. Потом и беглые братья вернулись в Россию. И царь Пётр их простил. И все же отношение к роду Максимовичей у верховной власти осталось прохладное. Например, из-за каких-то трений с «полудержавным властелином» Меншиковым, вот это официальной истории неизвестно, видный черниговский иерарх Иоанн Максимович был назначен, а точней, отправлен в почетную ссылку в Тобольск, где вскоре стал митрополитом, знаменитым в России и в Сибири церковным и даже государственным деятелем. Он занимался не только миссионерской и просветительской деятельностью на территории Сибири, но и вел церковные и государственные сношения с императором Поднебесной...
Конечно, вы знаете, что похоронен он на территории Тобольского кремля, а в 1916 году, в последний год царствования династии Романовых, всероссийски прославлен как Святой Иоанн. Известно, что когда при Сталине вскрывали гробницу Иоанна, мощи его оказались нетленными и благоухали.
– Георгий Борисович, в «Тюмени литературной» я печатал об этом заметку...
– Теперь об архиепископе Иоанне Шанхайском... Родился Миша, так звали брата в детстве, 4 июня 1896 года. В одиннадцать лет он поступил в Полтавский кадетский корпус. Был, рассказывали старшие, тихим, кротким, религиозным мальчиком, совсем не походил на будущего военного. И в 1914 году, окончив корпус, решил посещать Киевскую Духовную Академию. Но по настоянию наших родителей поступил в университет изучать юридические науки. Закончив университет, а это было в самое тяжкое время – в пору этой революционной смуты в России – Миша все же встал на свой путь, на православный, и был верен ему до кон чины...
У бывшего следователя-сыщика добротная, правильная речь, говорит почти без междометий. Как «по-писаному», констатирую и это достоинство...
Хоть и под пальмой толкуем, под широкой кроной, но некстати, кажется, задаю вежливый вопрос:
– Не жарко, Георгий Борисович?
– Да что вы! Давно привык... Знаете, мне почему-то всю жизнь вспоминались слова отца, я их помню и сейчас. Слова, сказанные им в ответ вдове харьковского губернатора летом 1919-го, а может, 1920 года. Белая армия отступала, катилась к последнему пределу – Крыму. Вдова губернатора, отец был дружен с этой семьёй, позвонила нам в Адамовку и сказала, что есть место в товарном вагоне, в поезде, идущем на юг. Беженцы ведь буквально штурмовали поезда, попасть на них со скарбом домашним да с малыми детьми было очень трудно. Отец, выслушав заботливую женщину, сказал в телефонную трубку: «Почему я должен бежать? Я ни в чем не провинился перед Россией!»
...Закончилась служба в храме Святого Николая на Лос Дос Каминос. Разошлись и разъехались, опять подчеркну, немногочисленные, «истаивающие год от года русские», как не раз уже слышал я в Каракасе.
Попрощались и мы с собеседником.
Потом меня забрали под «белы руки» и мы поехали в прохладную кинту «Сима», в дом брата отца Павла – Георгия Волкова, в это «тропическое» жилище старого русского кадета, у которого я и продолжал гостевать в Каракасе.
Метрах в двухстах от церковной ограды я вдруг спохватился, попросил Георгия Григорьевича «тормознуть на минутку», и «мерседес» подрулил к обочине.
Сфотографирую храм! Тут отличная точка для съёмки!
По-молодецки радуясь этой репортерской удаче, щелкал я кадр за кадром: «точка» и вправду замечательная по всем «статьям» – синеглавый, увенчанный золотистым крестом русский храм в куще тропических пальм и банановых деревьев-кустов! Когда еще встретится такое диво?!
«Прицеливаясь» в церквушку своим «Зенитом», и не предполагал я, что репортёрский этот «зуд» скоро охладят во мне, получасом спустя:
– Коля, а ты крещеный? – спросит Георгий Григорьевич.
– Нет...
– Почему?
Такие вопросы задавали мне и раньше. Но никогда еще не захолодеет так в груди: не крещеный... И «заблудится», опустится долу взгляд, а потом остановится на чем-то постороннем – растерянно. Но человек будет ждать ответа. И отвечу, будто сам виноват в содеянном: к моему рождению обе церкви в нашем селе разрушили безбожники... И что священника в детстве я видел только на картинке в книжке пушкинской: про жадного попа и его сметливого работника Балду... Пионером был, комсомольцем... и в голову не приходило...
– А хотел бы сейчас креститься? – прямо и в лоб спросит кадет Волков.
– Не знаю... Дайте подумать.
А думалось потом так: они – мы?! Они, вынужденно покинув родину, прибыв к новому пределу, пускали по кругу шапку и по копейке сбирали – первым делом! – на строительство церкви. Мы – своими руками, по приказу еврейских комиссаров рушили тысячелетние храмы. Уподобляясь нашественникам, устраивали в белых храмах капища, конюшни, мастерские, «очаги культуры»...
И теперь? Не новая ль разруха грядет в родных российских весях? Неспокойно что-то там...
Да, по календарю шла середина мая 91-го...
Тридцать первого мая 1991 года, просвещенный «по всем статьям» отцом Павлом, в храме Святого Николая на Лос Дос Каминос, возведение которого освящал когда-то архиепископ Иоанн (Максимович), принял я этот ритуал – по православному чину.
В какой-то возвышенный миг, рядом с крестными – старым российским кадетом Георгием Волковым и Лидией Рудневой, она из славной «варяжской» семьи потомков командира героического русского крейсера, шествуя вокруг аналоя, я поднял взгляд. С церковного купола, среди других Святых подвижников православия, в сиянии нимба смотрел и Святитель Иоанн Тобольский и Всея Сибири – дальний предок героя сего повествования.
Казалось – и он благословлял из глубины русских веков.
Конечно, всех нас! И тех, кто дома, и тех, кто далеко-далече от Отечества не утратил веры, выстоял и стяжал крепость духа – в пример живущим: сегодня и всегда.
Май – июнь 1991; июль – август 2004 гг.ЖИТИЕ КАЗАКА ГЕНЕРАЛОВА[1]
«Великая Россия относится к прошлому, в настоящем – России нет, а будущего мы не знаем...».
Атаман Всевеликого войска Донского генерал от кавалерии П.Н. КрасновМой отец Герман Эрастович Генералов, полковник царского производства, позднее последним Главнокомандующим Белых сил Юга России генерал-лейтенантом бароном Петром Николаевичем Врангелем произведенный в чин генерал-майора, был избран атаманом Нижне-Донского округа Всевеликого войска Донского. Когда на Дону взяли верх большевики, скрывался. Заболел карбункулом на шее. Зашел к фельдшеру, вер ному ему, и тот вскрыл корбункул. Когда вышел от фельдшера, его окружили казаки. Отец подумал: «Большевики! Пропал!» Большевики тогда расстреливали всех лучших казаков на Дону, которых называли «кулаками», всех офицеров. Но это были не большевики, а казаки, верные моему отцу, своему окружному атаману. И сказали ему: «Мы тебя ищем, атаман! Мы хотим поднять восстание против большевиков и просим тебя нас возглавить и командовать нами!»
В 1918 году, 18-го июля, мой отец одержал победу над большевиками, и его непосредственный командир генерал-лейтенант Африкан Петрович Богаевский поздравил отца по военно-полевому проводу с этой победой и с рождением сына. Это я родился тогда в Нижне-Чирской станице под гром пушек (теперь Нижне-Чирская станица затоплена Цимлянским морем, и в доме нашем, который мой отец своими руками построил, живут рыбы). Генерал Богаевский поздравил моего отца не просто с рождением сына, а – сына-казака!
До моего рождения отец имел трёх дочерей: Галину, Ольгу и Марию. Самый старший наш брат Владимир погиб на гражданской войне незадолго до моего рождения. Няня наша, Федотьевна, выехавшая с нами за границу, рассказывала мне, как она отговаривала моего брата Володю идти на войну добровольцем в Белую армию, а он ей сказал: «Няня! Ты хочешь, чтобы меня зарубили у тебя на глазах?»
