Олег Платонов - Битва за Россию
У Америки нет выбора — вперед и только вперед. Такая тенденция требует вовлечения все новых и новых экономических и природных ресурсов. Это как некий механизм без тормозов, спущенный с горы. Он обязательно должен столкнуться или упасть в пропасть.
Нетрудно предвидеть, что лишенная всяческих ограничений гонка потребления западных стран приведет к истощению мировых ресурсов и гибели всего человечества. Западная цивилизация, как бы красиво о ней ни рассказывали, и по сей день несет в себе фашизм. Потому что ей по природе своей свойствен культ индивидуализма, материального стяжательства и презрения к другим народам. Вот почему война миров продолжается.
— Опасность этого, хочется верить, осознают выдающиеся умы и у нас, и у них, за морем. Хотя уже сегодня на Западе некоторые ученые и объявляют о конце истории, дескать, их, западные, ценности победили во всем мире.
— Но что бы там ни говорили, а шанс на выживание дает духовная цивилизация. Примите это как аксиому.
— Итак, любой народ может существовать как народ только в силу принадлежности родной цивилизации. Отказавшись от нее, он превращается в мертвеца? Верно?
— Без опыта прошлого, наших корней при разработке грандиозных экономических программ мы обрекаем себя на неуспех, подводим под них мину замедленного действия...
Возьмем, к примеру, Японию. Эта страна, опираясь на народные традиции и обычаи, свои, а не чуждые ей духовные ценности, сумела так воспользоваться преимуществами своей цивилизации, что опередила все страны мира. К 2000 году она перегонит США. Близки к японскому феномену Южная Корея, Гонконг, Тайвань.
— А что вы, Олег Анатольевич, относите к духовным ценностям русского народа?
— Русская цивилизация — не умозрительные мудрствования о духовности, не интеллектуализация какая-то, не стяжание голых знаний, а путь духовно-нравственного совершенствования, добротолюбия. Путь добрых дел, которые служили главным мерилом общественной ценности в старые и древние времена. Миру важно было не то, насколько богат человек, а что доброго он в жизни сделал.
Труд являлся главной добродетелью, своего рода подвижничеством, частью духовной жизни, а не собственно совокупностью трудовых функций. Если западный человек говорит, что свобода есть деньги, то русский как раз боялся их. Для него свобода — независимость от денег. На этом зиждилось преображение русской души.
— Все, что вы говорите, так далеко от современного человека, что похоже на сказку.
— И в том нет ничего удивительного, потому что со временем русская цивилизация ужасно деформировалась. В результате общественных катаклизмов. Особенно за последние 70 с лишним лет. И надо честно сказать, что сегодня мы живем уже на ее руинах, переход систематического разрушения национальных основ, антирусской политики не прекратился до сих пор. Только за 1918—1955 годы общее число умерших не своей смертью от массовых репрессий, голода, эпидемий, войн, по моим подсчетам, составило более 87 миллионов (в том числе 70 из них — русских, включая белорусов, малороссов). По самым заниженным подсчетам, у нас превращены в руины 25—30 тысяч церквей, около 500 монастырей. Не менее 50 тысяч представляющих большую архитектурную ценность городских зданий и около двух тысяч усадеб. Погибли десятки тысяч произведений живописи, фресок, росписей, сотни тысяч предметов прикладного искусства, не менее 20 миллионов икон, что, по мировым меркам, равно культурным ценностям большого европейского государства.
Образно говоря, если оживить все, что убито, погублено, изгнано, уничтожено, поломано и разрушено, то рядом с существующей страной можно было бы создать другую Россию с городами и селами, лесами и реками, заводами, кораблями, храмами и усадьбами.
— Вы пишете, что именно общинная система экономики, основанная на трудовой демократии, местном самоуправлении, нестяжательстве, трудолюбии как добродетели, сделали Россию первой «житницей Европы». В ней народное хозяйство развивалось значительно быстрее экономики США и других стран. На передовые рубежи выходили техника и технологии. Оплата труда российских рабочих была одной из самых высоких в мире. Итак, что же позволило большевикам взять власть в 1917 году?
— На сей счет существует немало версий, самых разных. Забывается лишь о том, что России в начале ХХ века, как и сегодня, требовались реформы. Основы русской цивилизации не получили достойного развития. И это, на мой взгляд, позволило большевикам взять контроль над ситуацией. Их пленение оказалось пострашней католических миссионеров, которые пытались воспользоваться ослаблением Руси после ордынского ига. Затем — предательство князей, соблазнившихся заморским укладом жизни. Крепостное право, которое считалось чуть ли не признаком русской отсталости. Но оно-то своими корнями уходит на Запад, ибо у нас до самого XVII века его не знали.
Жестокость вообще была не свойственна русским людям. Вопрос о недопустимости смертной казни был поднят впервые именно в России, еще князем Владимиром Святым, который считал ее грехом перед Богом.
— Большевики жестокостью своей безнадежно дискредитировали понятие «социализм»...
— Боюсь, что и сегодняшние демократы безнадежно дискредитировали для России идеи демократии. Именно русская интеллигенция перевернула понятия добра и зла, с ее легкой руки босяки стали героями, а настоящие труженики — «реакционным элементом». Вот почему сегодня говорят, что революционером в России мог быть только человек с уголовными наклонностями, ибо он шел против самого святого для русского человека. Низкопоклонство перед Западом, потеря национального самосознания становились отличительной чертой российского образованного общества и во времена Ломоносова, и Пушкина, и Достоевского. И теперь, к сожалению.
— Неужели могла так просто пасть такая высокоразвитая, упрочившаяся на огромном пространстве цивилизация, в которой люди по Богу жили, добрыми были?
— Да, Запад не сумел создать такого мощного государства, как Россия, объединенного на духовном начале. Он не достиг соборности и вынужден был использовать прежде всего насилие. Но закономерность истории такова, что в мире, как правило, побеждает не высокая духовность, а тот, кто нагло, ловко диктует свои условия другим. При столкновении с западной другие цивилизации становятся зависимыми, подвергаются деформации. Разве сдались бы, скажем, китайская, индийская, арабская цивилизации со своими огромными духовными силами, если бы их значение не умаляли так называемые высокоразвитые страны?
— Но Запад стремится не просто экономически завоевать соседей, но и душу пленить, навязать свои духовные ценности...
— Русская цивилизация разрушена не в результате слабости, а вследствие перерождения и национального вырождения ее образованного правящего слоя — интеллигенции, дворянства, лишенных национального сознания под воздействием западного просвещения.
— Но ведь нам-то все время толкуют о другом: только западная цивилизация несет в себе подлинную демократию.
— Это происходило из века в век. Западная демократия основывается на принципе индивидуализма: мой дом — моя крепость. Вот его надо хранить. А все, что за его пределами, меня мало волнует. Чувство русской демократии основывалось на коллективизме крестьянской общины. Все люди были абсолютно равны. Сход имел право смещать старост, был не просто органом самоуправления, но и, как бы мы сказали сегодня, социальной защиты, никому не давал умереть с голоду, не оставлял больных, а артели, в которых работали наши предки, не имели аналогов во всем мире.
Русская демократия и составляющая одну из ее основ — трудовая демократия были формой самоуправления и производственных, и административных единиц.
— Но в России же правил царь, самодержец.. Как же его неограниченная воля сочеталась с демократией?
— Принцип монархизма завершал систему ценностей русской цивилизации. Царь создавал, регулировал, гармонизировал все взаимоотношения, которые складывались в обществе. Но при этом никогда не вмешивался во взаимоотношения в отдельной общине. Это считалось неэтичным. Поэтому, если говорить строго, в русской цивилизации неразрывно присутствовали прошлое, настоящее и будущее одновременно.
— Возможно ли сегодня возрождение русской цивилизации?
— Если бы вы спросили меня об этом в начале перестройки или хотя бы до расстрела парламента, то я бы ответил вам строками моей книги, что мы живы и готовы к возрождению, что русский путь, говоря словами Г. Флоровского, открыт, хотя и труден. Но сейчас для меня это самый трудный вопрос. Очень не хочется быть пессимистом. Теперь такое время, что пессимистом быть можно. Я верующий человек. Но не верю в социальное чудо. И хотя лично знаю Гайдара по Институту мировой экономики, не могу сказать, что он работает на возрождение России.
