Федор Раззаков - Марина Влади и Высоцкий. Француженка и бард
Девчонки пригласили своих мужей, любовников, и мы всей компанией отправились ко мне. Сидим, ждем, а его все нет и нет. Я уж было подумала, что у Володи изменились планы. Что ж! Включила его песни на магнитофоне, благо пленок с записями Высоцкого к тому времени у меня уже было предостаточно. Все развеселились, пьют вино, смеются. Далеко не сразу сквозь этот шум я расслышала, что кто-то упорно звонит в дверь, причем, видимо, довольно давно. Открываю — Высоцкий. Крайне недовольный, проходит к гостям: «Здравствуйте! Вы собрались по моему поводу, да? Извините, у меня большие неприятности, в прессе написали, что я даю «левые» концерты, так что спеть вам, к сожалению, не смогу». Берет меня за руку и уводит в прихожую. «Зачем ты их пригласила?» — «Тебе назло. А что, ты думал, меня только пальчиком поманить — и я к тебе в объятия кинусь?» — «Галя, пожалуйста, проводи их. Мне очень нужно с тобой увидеться. Я приду попозже».
Долго уговаривать меня не пришлось. Я ведь несколько лет только и мечтала, чтобы Высоцкий пришел и сказал: «Мне очень нужно с тобой увидеться…». Значит, гостей нужно выпроваживать. Но как? Всем хорошо, никто домой не собирается. Я схожу с ума, что сейчас Володя вернется, а у меня дом по-прежнему полон народу. И все же я успела всех выставить до того, как Высоцкий пришел. Говорит: «Хочешь, поехали ко мне, в Матвеевское!». Надо ли говорить, что я согласилась.
Помню, меня поразило, какая в его квартире чистота. Володя поджарил нам яичницу с беконом. Я хотела помыть посуду — не дал, сказал, что все сделает сам. А я тем временем стала бродить по квартире. В одну из комнат дверь была приоткрыта, смотрю, там на стене — портрет Марины. Ее сфотографировали в открытом черном платье, и я отметила, какая у нее длинная тонкая шея. Хотела рассмотреть поближе, но тут подошел Володя. Говорит: «Это комната Марины» — и прикрыл дверь. Не пускает туда. Меня словно ушатом холодной воды окатили. Думаю: «Ну и зачем я сюда приперлась? Здесь живет Марина, а я тут только пока она в Париж уехала». Какое уж тут романтическое свидание с таким настроением? Надо было тогда просто уехать, но я не решилась. Ведь столько надежд успело вспыхнуть у меня за несколько последних часов! Напрасных надежд…
Словом, ничего хорошего из моей поездки в Матвеевское не получилось. Мне хотелось только одного — остаться одной и поплакать. Володя не знал, как меня расшевелить. Утром он отвез меня домой. Всю дорогу мы молчали. Единственное, что он сказал: «Я недавно из Парижа, привез подарок твоему сыну», — и протянул мне набор импортных машинок. У Павлика точно такие уже были, но не говорить же мне об этом Володе…
Больше мы не виделись…».
Тем временем, минуло всего два месяца с момента приезда Высоцкого из Парижа, как он… снова полетел туда же сроком на месяц. Как там у него в известной песне: «Мы здесь в Париже нужны как в русской бане лыжи». Однако самого от этого города щипцами не оторвешь. А все почему? Видимо, работа в качестве агента влияния подразумевает частые поездки за рубеж, чтобы это влияние расширялось.
В Париже Высоцкий уже чувствовал себя как рыба в воде и даже стал гидом для сводного брата Андрея Миронова по отцовской линии — балетмейстера Кирилла Ласкари: он приехал туда вместе с ленинградским Малым театром оперы и балета. Послушаем его рассказ об этом:
«Володя обожал кино. Был день, когда мы посмотрели с ним подряд четыре кинофильма, причем он — по второму разу из-за меня: «Ночной таксист» с Де Ниро, «Полет над гнездом кукушки» с Николсоном, вестерн с Аль Пачино и «Эммануэль» на Елисейских полях, где этот «шедевр» шел несколько лет бессменно (этот французский эротический фильм был запрещен к выходу президентом Жоржем Помпиду, но едва он в апреле 74-го скончался, как его сменщик Валери Жискар д’Эстен тут же выпустил его в прокат, поскольку исполнительница главной роли Сильвия Кристель была… его любовницей. — Авт.). Всю картину Володя острил, смеялся и предвосхищал события на экране. В зале, кроме нас, сидели еще несколько иногородних. Когда включили свет, лица у многих были пунцового цвета. У меня, по-видимому, тоже. Володя — само спокойствие. Ходили на Пляс Пигаль, смотреть проституток.
— Хочешь прицепиться?
— Нет, — твердо сказал я. Он подошел к одной, самой вульгарной и не самой молодой…
— Нахалка, — сказал, вернувшись ко мне, — совести вот ни на столько, — показал ноготь мизинца. — Ее цена — три пары обуви. Я вот эти, — поднял ногу, — второй год ношу. — Обернулся в сторону проститутки и пригрозил ей пальцем. — Совсем сошла с ума, фулюганка, — прокричал. — Пойдем, перекусим…».
Отметим, что в доме Влади в Мезон-Лаффите Высоцкий чувствует себя не слишком уютно и при любом удобном случае старается там не засиживаться. Так, он знакомится с болгарским музыкантом Константином Казанским (вообще у Высоцкого было много друзей среди болгар), и они для записи очередного диска Высоцкого уезжают жить в квартиру дяди Казанского на небольшой улочке Руссле на левом берегу Сены в районе Латинских кварталов. Это была небольшая квартирка на втором этаже. Напротив дома — иранский ресторанчик, где Марина и Владимир часто обедали, причем не одни, а с «советским» иранцем… Бабеком Серушем, который, как мы помним, работал под крышей КГБ.
В середине августа 1975 года Высоцкий и Влади вернулись в СССР, причем не в Москву, а в латвийскую Юрмалу, где режиссер Александр Митта снимал натурные эпизоды фильма «Арап Петра Великого» (в прокате — «Сказ про то, как царь Петр арапа женил»). Как мы помним, у Высоцкого там главная роль — арап Ибрагим Ганнибал. Причем Госкино долгое время не хотело утверждать его на эту роль, но затем вдруг резко переменило свое мнение. Почему? Не потому ли, что за Высоцкого замолвил слово кто-то из сильных мира сего?
В начале сентября «Таганка», а с ней и Высоцкий, отправилась на свои первые гастроли за границу — в Болгарию. Организовала эти гастроли дочь тамошнего лидера Тодора Живкова Людмила, которая была министром культуры и слыла большой либералкой — поклонницей «Таганки». Тем более, что в международной политике СССР сделал очередной существенный шаг в сторону углубления разрядки: в начале августа 75-го Брежнев подписал в Хельсинки, на Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе, документы так называемой «третьей корзины» — о расширении культурного сотрудничества с Западом. После этого «Таганка» стала двигаться в сторону того, чтобы стать «выездной». Однако на Запад ее выпускать пока не торопились, решив предварительно «обкатать» в Восточном блоке с двумя благонадежными спектаклями («А зори здесь тихие…», «10 дней, которые потрясли мир») и двумя фрондерскими («Добрый человек из Сезуана», «Гамлет»). Высоцкий был занят в трех последних представлениях.
Вернувшись на родину, наш герой практически сразу ушел в алкогольное «пике». И это буквально за пару дней до приезда супруги. Но Высоцкого это уже не останавливает, а даже наоборот — подстегивает. Вот как об этом вспоминает Э. Володарский:
«Я уже выходил из запоя. Вдруг появляется Володя пьяный! И все начинается сначала. Мы сидим у меня дома, пьем. Володя смотрит на часы и говорит: «Через три дня Мариночка прилетает». Продолжаем гудеть. На следующий день Володя опять смотрит на часы: «Через два дня Марина прилетает. Надо ее встретить». На третий день: «Через два часа эта сука прилетит!». Естественно, мы ее не встретили. Фарида (жена Володарского. — Ф. Р.) отвезла Володю на Грузинскую, чтобы он был там, когда из аэропорта приедет Марина. Он вернулся к нам ночью в разорванной рубашке: «Вот, любимую рубашку порвала». Наутро появилась Марина, в леопардовой шубе, роскошная, волосы по плечам. И на пороге Фариде: «Дай мне денег, я улетаю». Фарида говорит: «Ну ты посиди, отдохни, потом полетишь». Она хотела их помирить. Марина зашла. Села на кухне. На столе стояла бутылка коньяка. Она тут же себе налила, выпила. А мы совещаемся в комнате. Володя говорит: «Я слышу, как она пьет! Она выпьет последний наш коньяк!». Он встал, пошел на кухню. Протянул руку к бутылке. Марина тоже хватает бутылку. Идет молчаливая борьба. Он все-таки вырвал, победоносно вернулся в комнату, и мы ее прикончили. Марина говорит Фариде: «Так нельзя. У Володи спектакли, фильм, его нужно выводить. Надо что-нибудь придумать».
Бутылка кончилась. Появляется Володя на пороге и говорит: «Где водка?». Фарида с Мариной молчат. Вдруг Марина говорит: «Володя, водка есть, но она не здесь». «А где?» — «Ну, там, в Склифе». Он приходит ко мне: «Эдька, они говорят, в Склифе нам водки дадут, поехали». А мы уже такие пьяные, что не соображаем, что в Склифе водку не дают, там совсем другое дают. Я даю Володьке свой пиджак, а он щупленький, рукава висят, как у сироты. Спускаемся в лифте, выходим из подъезда.
Едем. Какой-то полуподвал. Там все Володькины друзья, вся бригада реанимации, которая его всегда спасала. Они все, конечно, сразу поняли. Мы сидим, ждем, когда нам дадут водки. Володьку увели. Ну, думаю, уже дают. Вдруг его ведут. А ему уже какой-то укол сделали, и он так на меня посмотрел: «Беги отсюда, ничего здесь не дают». И его увели. А я вскочил на стол, размахивая ножом кухонным, который взял из дома, открыл окно и ушел на улицу. На следующий день пьянка уже кончилась, все тихо. Звонит Марина: «Володя уже вернулся из больницы, приезжайте, будем пить чай». Мы едем к ним. Действительно, на кухне накрыт чай. Володька сидит во-о-от с таким фингалом под глазом. Руки стерты в запястьях. Говорит: «Вот что со мной в больнице сделали, санитар мне в глаз дал».. Там жесточайшие способы. Они его раздевали догола, привязывали к цинковому столу и делали какие-то уколы. Он выворачивал руки, стер их в кровь и все время вопил, что он артист, что с ним так нельзя. И так надоел санитару, что тот дал ему в глаз. А он тогда снимался в «Арапе Петра Великого» у Митты. Вот так нас привели в чувство, и мы кроткие, аки голуби, сидели на кухне и пили чай…».
