Кристофер Хэдфилд - Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите
На самом деле мы практиковались в выполнении разных операций так тщательно и так много думали о том, что еще может стать причиной нашей гибели или ранения, что чем ближе был день старта, тем отчетливее нам казалось, что мы готовы практически к любой ситуации. Мы имели бесчисленные возможности сосредоточиться на наших слабых местах и совершенствоваться в этих областях, а также бесчисленные возможности приобрести и развить новые навыки. В этом медленном и трудном процессе мы приобрели интеллектуальную и эмоциональную твердость, которые необходимы для преодоления напряжения и стресса во время взлета. Наши ключевые навыки, которые и делают нас астронавтами, — способность быстро разбирать и решать сложные проблемы при неполной информации во враждебной среде — не были даны нам от рождения. Но к этому моменту мы все ими обладали. Мы их развили во время работы.
Отличная подготовка тем не менее не подразумевает, что мы были обессилены и изнурены. Для меня, как и для любого, кто берется за какую-либо трудную миссию, старт казался одновременно пугающим и бодрящим. Перед своим первым полетом я испытывал смешанное чувство еле сдерживаемого возбуждения и серьезного желания, свойственного новичкам, проявить себя. Мой второй старт был другим; тогда мной владела целеустремленность, ведь я знал, что удачная установка манипулятора Canadarm2 была ключевым фактором, определяющим будущее МКС. Перед этим, третьим по счету стартом, последним в моей карьере, я чувствовал, что танцую с дьяволом. Я знал, что слишком уверен в себе, в своей команде и в нашем корабле. Это было странное сочетание чувств спокойствия и сожаления, почти печали о том, какой путь мне пришлось проделать, прежде чем оказаться здесь. Я был полон решимости получить максимум возможного из каждой секунды этого невероятного путешествия, запечатлеть в своей памяти все его подробности. Я должен был так поступить. Другого шанса у меня уже не будет.
* * *Корабль «Союз» настолько мал, что шаттл по сравнению с ним выглядит огромной горой со множеством пещер. В автомобиле «Додж Караван» почти 5 м3 свободного пространства; в корабле «Союз» — теоретически 8 м3 жизненного пространства. В реальности большая часть этого пространства занята грузом и оборудованием, крепко связанным и прикрепленным к корпусу на время взлета. В любом случае во время экспедиции трем взрослым людям приходится делить друг с другом не так много места. Но во время взлета расстояние между нашими локтями еще меньше, так как мы заключены в спускаемом модуле, который, кроме прочего, является единственной частью корабля, возвращающейся на Землю. По пути домой мы отбрасываем остальные два модуля: служебный, в котором размещены приборы и двигатели, и орбитальный, предоставляющий дополнительное жизненное пространство во время нахождения на орбите.
Когда мы втроем поднялись на вершину трапа, техники втолкнули нас в миниатюрный лифт, который громыхал, поднимая нас. Потом нас впихнули в тесную будку с дырой в боку, напоминающую жилище эскимосов — иглу. Мы сняли свои белые покрывала и по одному вползли через люк внутрь орбитального модуля. Я был пилотом и должен быть сидеть слева от командира, и я вошел первым, потому как до моего места добраться было труднее всего. После взлета орбитальный модуль станет, по существу, нашей жилой комнатой, но сейчас было странно видеть, что он почти до потолка заполнен всяким оборудованием и припасами. Выглядело это так, будто автофургон забили снизу доверху вещами для долгого путешествия через всю страну. Я заметил, что мои контрольные списки взгромоздились на вершину метровой башни разнообразных вещей, но теперь мне пора было сосредоточиться на погружении в спускаемый модуль, в котором мы будем сидеть во время взлета и посадки. Я не хотел, чтобы огромный регулирующий клапан, расположенный на передней части моего «Сокола», зацепился за люк.
Как только я разместился в своем кресле, которое было специально подогнано под особенности моего телосложения, чтобы при приземлении смягчить удар, наш техник Саша влез в модуль, чтобы помочь мне потуже пристегнуть ремни безопасности. Вы можете подумать, что для работы в таком тесном корабле техники должны быть маленькими и жилистыми, но Саша был грузным парнем с телосложением вышибалы из ночного клуба. После того как он надежно меня пристегнул, я попросил его передать мне мои контрольные списки. Он сказал, что сделает, и покинул модуль, но списки мне так и не передал.
Я должен был начать проверять системы корабля и убедиться, что все работает, но… для этого мне были нужны мои контрольные списки. Я крикнул, но мне никто не ответил, поскольку все были заняты, помогая Тому. Здорово. Я должен был управлять «Союзом» по памяти. Ну нет, это плохая идея. Как только Том занял свое кресло и Саша спустился, чтобы его пристегнуть, я напомнил, что мне нужны мои записи. Саша ответил: «А, ну мне там наверху сказали, что пока они вам не нужны». Кто сказал? Мои записи не принадлежат тем, кто наверху, кем бы они ни были. Это мои записи. Но я не мог двигаться. Когда Роман забрался в модуль, там стало настолько тесно, что Саша уже не мог ему помочь, так что пришлось возиться нам с Томом. Когда мы закончили, Роман огляделся и поинтересовался, где его контрольные списки. Наконец их нам отдали. Я полагаю, они ждали, пока свое место займет кто-то действительно заслуживающий доверия — командир корабля, а не просто какой-то заурядный астронавт.
Как выяснилось, мне не нужно было расстраиваться. У нас было достаточно времени, чтобы пройтись по нашим спискам и проверить, что все работает как надо. Благодаря работе на тренажерах нам все здесь было знакомо: те же кресла, те же задачи, те же технологические карты. Даже в наушниках мы слышали тот же голос, голос Юрия Васильевича Черкашина, нашего инструктора. Все выглядело и ощущалось точно так же, как всегда, во время каждой нашей тренировки, но только до тех пор, пока Роман не повернул большой рычаг и потом маленький замок, заперев люк спускаемого модуля с нашей стороны, а Саша запер его с внешней стороны и пожелал нам счастливого пути.
Иначе говоря, ждать осталось недолго. Хотя нужно было еще много чего сделать, прежде чем мы сможем взлететь, и самой важной была проверка герметичности. Мы должны были убедиться, что все люки нашего корабля плотно закрыты. Проверили: все в порядке. Затем нужно было проверить герметичность наших скафандров «Сокол», чтобы в случае разгерметизации «Союза» они могли стать, по сути, нашими индивидуальными кораблями и помочь нам выиграть время, чтобы вернуться на Землю. Без них мы погибнем от недостатка кислорода быстро, но не безболезненно. Сначала мы закрыли и заблокировали наши шлемы, напомнив друг другу, что должны услышать два щелчка. Потом использовали регуляторы на скафандре, чтобы надуть наших «Соколов», как воздушные шары. Не самое приятное чувство — при этом сильно закладывает уши, но зато мы знаем, что можем положиться на наши скафандры в критической ситуации примерно на 25 секунд. Мы подождали положенные три минуты, чтобы и наземные службы убедились, что все в порядке, а затем с хлопком открыли наши шлемы и выключили подачу кислорода. В модуле его и так уже было достаточно — повышать риск возникновения пожара нам было ни к чему.
Я внимательно проверил все табло, а их около 50, и на них отражается вся информация, начиная от скорости и высоты и заканчивая параметрами кислородной системы корабля и математическим параметрами орбиты. Я хотел убедиться, что все работает точно так же, как на тренажере. Действительно, работает. Мы проверили все, что только могли проверить. Наш корабль был в полном порядке. Мы выполнили все, что было указано в наших контрольных списках. Наши скафандры исправны. К этому моменту я просидел в «Союзе» уже почти два часа с коленями, практически прижатыми к груди. Я чувствовал под ними несильную боль после последней проверки герметичности, а мои нижние ребра напоминали мне о том, как я сломал их несколько лет назад, катаясь на водных лыжах в Пакс-Ривер. Но если не считать этих мелочей, в остальном я чувствовал себя хорошо. Нормально. Вот только был голоден, точно так же, как Роман и Том. В конце концов время шло к ужину, а мы почти весь день ничего не ели. И нам предстояло еще ждать несколько часов.
А снаружи в это время от нашего корабля убирали платформу — подвижную конструкцию с лестницей, лифтом и небольшой комнатой. До взлета оставалось примерно 40 минут. Юрий спросил нас, какие песни мы хотели бы послушать, пока ждем старта. Несколько песен он выбрал для нас сам. Он нас отлично знал. Как только заиграла музыка, мы заулыбались, понимая особое значение каждой из этих песен для нас. Для Тома звучала классическая гитара. Том хороший гитарист, и он планировал попрактиковаться в игре на МКС. Для меня включили песню моего брата Дэйва «Big Smoke», которая связывала семью, историю, музыку и нынешнее мое местоположение, на вершине, которая вскоре превратится в огромную дымящую трубу. Для Романа, самого молодого из нас, запустили что-то из рок-музыки, какую-то заводную песню, под которую хочется танцевать, даже будучи пристегнутым к креслу так туго, что и двинуться трудно. Я заказал песню «If You Could Read My Mind», мою любимую песню Гордона Лайтфута; возвышенная и легкая, она всегда дает мне умиротворение. А так как нам, если следовать календарю майя, до конца света оставалась всего пара дней, я еще попросил поставить ускоренную версию песни группы Great Big Sea «It’s the End of the World as We Know It (and I Feel Fine)». Еще мы слушали U2 «Beautiful Day» и Depeche Mode «World in My Eyes», которая начинается словами:
