Журнал Современник - Наш Современник 2006 #1
И мешает ещё вот что: не могу понять этого спорта или этой психики: унижать, оскорблять, третировать и изматывать человека; потом, если он помирает, — помочь; а когда ему станет лучше — все начинать сначала!…
Когда я говорю: “начинать сначала”, — я имею в виду, что очень уж Вы не любите моей работы. Никакой. И мало кто (может, и просто — никто) в моей жизни был таким неустанным душителем моей работы, как Вы, — главный редактор. Это ад — как вспомнишь историю моих публикаций у Вас. Каким измором пытались взять меня, начиная ещё с публикации К. Леонтьева. Ведь даже о ней не постыдились сказать, что она переносится с 8-го на 7-й номер, п. ч. 8-й — начинает подписную кампанию, “а для подписчиков Ваш Леонтьев не нужен” (это Ваши, “золотые”, слова). Для подписчиков “не нужно” было и анонсировать моё имя (хоть бы раз — за все годы): я ведь знаю, как вычёркивалось оно с обложки, если предлагал отдел, — и все это знают! А как мариновали и врали об “устарелости” якобы моей беседы с Дорошенко, переписывали и располовинили её — п. ч. мы “защищали социализм”! История же публикации “Хищной власти меньшинства” вообще привела к тому, что я “переходила на ногах” — к Вашим ильиным — уже абсолютный разгар самой страшной болезни. Ведь был миллиард замечаний, вранья, перекидок из N в N!… Т а к не мучили и не унижали меня нигде — как “под Вашим крылом”, — и не стыдно было ни Вам, ни холуям Вашим с Кожиновым смотреть в моё чёрное уже лицо, и не видели Вы, что только нечеловеческая воля позволяла мне каждый день снова идти в эту проклятую редакцию, чтоб каждый день принимать новый гнусный сюрприз.
Чего я только не наслышалась о моей “ненужности”, “неправоте”, “неуместности”!
Неужели Вы думаете, что всё это можно забыть? Что обстановка постоянного недоброжелательства, криводушия, обманов и травли — не помогла мне “дойти до ручки” физически? Я вспоминаю всё это как потрясающую безжалостность, вопиющую несправедливость.
Или Вы можете доказать, что я заслуживала именно такого редакционного отношения?
А если я уж так “не нужна” подписчикам, как твердите Вы по сей день, то зачем же бы Вам было звонить мне, например, из Новосибирска и Ленинграда, прося, чтобы я приехала хоть на 1 вечер, п. ч. “публика требует”? (Вряд ли хоть раз она так требовала Вашего Кожинова!)
А что печатали мои стихи — и не стыдитесь сегодня попрекать меня этим, — утешьтесь: уж не больше печатали, чем беспомощные вирши Н. Карташевой. Не больше, чем Мирошниченко. Не считая уж членов редколлегии.
Я не дам в Ваш журнал больше ни одной строчки.
И сообразите: я не затем выживала в последние 2 года, чтобы Вы (вместо того, чтобы, как любой нормальный человек, радоваться, что я смогла наконец — конечно, временно — опять приняться за работу) затевали новые глумления надо мной как писателем. Снова — затыкали мне рот. Позволяя притом подонку Кожинову и обкрадывать меня, и печатно клеветать на меня.
Я не дам Вам ни одной строчки. И не буду жалеть об этом, п. ч. журнал Вы провалили. Он жив только ИМЕНЕМ СВОИМ (“Наш современник”), только прошлою славой. Мне одной, да ещё столь бесправной в этом журнале, всё равно не спасти его ни от просионизма, ни от прогитлеризма.
Я прочла в юбилейном N “Дня” Ваши стихи (подборку). И мне пришло в голову простое: да имеете ли Вы сегодня литературное право — судить о какой-либо моей работе?
Ведь теперь, полагаю, журналу потребуется мат, чтоб потрафить распаду “сегодняшнего дня”? Потоки сквернословия? Или шуточки про “Сёму Липкина”, который никогда не мог быть для Вас “Сёмой” (это — не Яша Козловский). Шуточки про партбилет?… Стыдно! Очень стыдно, дорогой Волк!
Желаю Вам всего доброго! Т. Глушкова.
Интересно то, что за несколько месяцев до этого яростного письма я получил от Т. Глушковой книгу её стихотворений с подписью, которая ничуть не предвещала окончательного разрыва:
“Дорогому Волку от бессмертного Муравья с благодарностью, не выразимой “здешними словами”.
Т. Глушкова. 2 янв. 1993 г.
В издании книги я действительно помогал “бессмертному муравью”…
* * *
Мой ответ Т. Глушковой.
30 мая 1993 г.
Таня!
Прочитал Ваше письмо от 20-25 мая. Мог бы ответить по каждому пункту, но нет ни времени, ни желания. Всю жизнь удивляюсь одному: почему Вы, будучи уверены, что я не люблю и не понимаю ни Вас, ни Ваших стихов, ни Ваших статей, будучи Вашим гонителем и недоброжелателем, в роковые или просто трудные для Вас минуты жизни (ночная встреча с Межировым, война с Юнной Мориц, разрыв с Хатюшиным) всегда обращаетесь за участием и помощью ко мне? Почему не оставите меня в покое? Я “не имею права судить о Ваших литературных трудах”, я “погубил журнал” (видимо, потому что печатал Вас, Кургиняна, Шафаревича, Бородая, Мяло, иных по несколько раз в год). Ну, печатайтесь тогда у Л. Бородина, у Э. Сафонова. Что тянет Вас только в “Наш современник”? К своему “гонителю”? Одному я рад, что “христианское помрачение”, которое постигло Вас в разгар Вашей болезни, прошло, судя по тону Вашего письма. А значит, Вы выздоравливаете и становитесь такой, какой были всегда. Я рад, что Вы нашли новую опору в лице Кургиняна. Но, смотрите, он неврастеник, и его терпения хватит ненадолго. Тогда Вы снова возвратитесь к Волку, и я снова понесу свой крест. А пока, слава Тебе Господи, хоть на какое-то время я отдохну от Вас.
До свидания. Станислав.
* * *
Но не такой была она человек, чтобы отступиться от своей “пламенной страсти”. Началась эра бесконечных статей и интервью Глушковой, разоблачающих Кожинова, Распутина, Шафаревича, Бородина и “Наш современник” в целом. В “Молодой гвардии” — подряд пять номеров за год (1995 г.) с продолжением, общий объем 12-14 листов, целая книга. Защищая Вадима, я опубликовал в “Литературной России” статью “Блеск и нищета кожиноведки”, и в ответ тут же в очередном номере “Молодой гвардии” (N 6, 1995 г.) прочитал о себе, что я “адвокат измены”, “партрасстрига”, “державопевец”, “лжекоммунист”, “стихотворец”, у которого стихи “сухие” и “холодные”, а “таланты”, “на деле не существующие”.
Раздор в патриотическом мире, свара между двумя самыми авторитетными русскими журналами, разделение еще недавно одного войска на два враждующих стана — вот чего добилась она. И это перед лицом всемирно-исторического врага. Понимая, что этот губительный процесс надо остановить, я написал Глушковой, что если она будет и дальше раскалывать русское единство и доказывать сбитым с толку читателям, что главный редактор “Нашего современника” и литератор ничтожный, и патриот фальшивый, то мне придётся опубликовать отрывки из её писем прошлых лет, полных признания с её стороны моих поэтических и гражданских достоинств.
В ответ я получил приказание возвратить все её письма, написанные мне в течение двух десятков лет.
Но я тоже закусил удила и ответил ей последним в нашей переписке посланием:
1 марта 1995 г.
Уважаемая Татьяна Михайловна!
Письма, в своё время полученные мною от Вас, не являются объектом авторского права и не подпадают под защиту Закона Российской Федерации “Об авторском праве и смежных правах”. Посему эти письма давно стали моей собственностью, коей я вправе распоряжаться по своему усмотрению.
Если же рассматривать этот вопрос с этической стороны, то мог бы признать правомерность Вашего запрета на цитирование их лишь в том случае, когда бы я собирался приводить откровения интимного свойства или Ваши оценки собственного творчества.
Я же собирался приводить отдельные Ваши высказывания, характеризующие мое творчество и творчество других литераторов. Все эти оценки свидетельствовали бы о Вашем высоком требовании к литературе, демонстрировали бы Ваш точный вкус и глубину Ваших познаний.
Но поскольку такое мое намерение неожиданно для меня вызвало Ваше крайнее раздражение и протест, приобретающий характер публичного скандала, то хочу сообщить Вам, что я отказываюсь, по крайней мере в обозримом будущем, от завершения своих литературных мемуаров о 60-80-х годах; в любом случае отказываюсь (если что и напишу) от публикации Ваших писем.
Ст. Куняев.
* * *
Однако оскорбления с её стороны были столь сильны и ядовиты, что я всё-таки через некоторое время опубликовал в газете “День” (не хотелось втягивать в эту полемику “Наш современник”) у своего друга Александра Проханова ответ Глушковой на серию её статей в “Молодой гвардии”. Думал, что на этом всё будет кончено. Мы — квиты. Ан нет… Русские люди, к сожалению, тоже заразились в эпоху демократии вирусом авантюризма, корью публичных скандалов, зудом бесчестия, и для многих из нас перестала быть зазорной пословица “ради красного словца не пожалеет ни мать, ни отца”… Александр Проханов, главный идеолог русской патриотической прессы, дерзко и сознательно принял законы западной журналистики, гласящие о том, что “хорошие новости неинтересны”. Ради продолжения нашей войны он дал возможность Глушковой повторить в газете “День” еще раз все её вымыслы, уже изложенные в “Молодой гвардии”.
