Николай Костомаров - Руина, Мазепа, Мазепинцы
оправдание своего гетмана и левобережных старшин.
И на этой раде* как на той, что происходила у Бруховецкого, положили отрезаться от’ Московского Государства и от Польши и
поддаться Турции, в надежде вассальной самобытности под ее
властью. Хмельницкий при этом говорил, что откопает отцовские
скарбы и употребит их на плату татарам, лишь бы избавить
Украину от московского царя и от польского, короля.
Епископ Мефодий был в Москве, куда звали его участвовать, вместе с другими духовными сановниками, в суде над патриархом
Никоном, и недавно воротился очень недовольным из царской
столицы. Мало давали ему соболей, мало <корму> присылали; не
оказывали ему такой почести, как прежде: это делалось оттого, что в Москве считали его человеком совсем уже окрепшим в
подданстве, а не таким, которого нужно ласкать и баловать, чтоб к
себе прикрепить. Вернувшись в Украину, он остановился жить в
своем Нежине, - жил открыто, делал пиры, приглашал на них
и малороссиян, и великороссиян, и, не стесняясь, так резко
порицал великороссийских бояр и архиереев, что однажды
нежинский воевода, Ржевский, ушел от обеда, не пожелавши слушать
неприятных для него отзывов об его земляках. <Все у них дурно, - говорил епископ, - и вельможные паны их, и архиереи, и
всяких чинов люди - такие грубые, противные: никогда больше
не поеду в эту столицу!>
Бруховецкий давно уже находился в неприязни с
епископом, - теперь, задумавши отступить от Москвы, он расчел
полезным примириться и снова подружиться с Мефодием, тем более>
как услышал, что епископ не с прежним дружелюбием относится
к Москве. Посредником в деле такого примирения избрал гетман
118
печерского архимандрита Иннокентия Гизеля, хотя и с последним
давно уже был не совсем в ладах. Он послал приглашать к себе
в Гадяч архимандрита. <Я хоть и не хотел, а боячись Козаков, рад не рад, должен был ехать - и’ поехал>, говорил впоследствии
Иннокентий.
- За что, - спрашивал его Бруховецкий, - печерская
братья меня не любит и Бога за меня не молит?
- Мы, - отвечал Гизель, - зла на тебя не имеем, а только
неласку твою видим: козаки маетности монастырские опустошают, подданных наших бьют, коней и волов, и всякий скот, и хлеб
крадут, иноков благочестивых бесчестят. Мы к тебе о том писали, а ты писанье наше слезное презрел.
- Это, - сказал гетман, - все оттого, что полковники вас
обижали и на вас поговаривали, а я им верил; теперь же верить
больше не стану. А ты, отец архимандрит, помири меня с
епископом Мефодием; пусть бы он оставил против меня всякую злобу.
Мы бы стали промеж собою любовно жить, в совете, и тогда во
всем крае малороссийском люди пребывали бы в покое.
Иннокентий Гизель из Гадяча отправился в Нежин, к
гостеприимному епископу, передал ему о своем свидании с Бруховецким
и, с своей стороны, убеждал Мефодия примириться с гетманом.
Раздраженный против Москвы, Мефодий был как нельзя более
рад, услышавши такое предложение. Он отправился в Гадяч.
Примирение с гетманом состоялось наилучшим образом. В
утверждение взаимной дружбы гетмана с епископом, сын Мефодия
женился на племяннице Бруховецкого. Бруховецкий сообщил
епископу свои опасения на счет похода в Украину Нащокина с
царскою ратью. Мефодий дал новому свату такой совет: <надобно
тебе, гетман, выходить на границу и не впускать в Украину
московских бояр с войском, а не то - Москва тебя схватит и отдаст
в подарок ляхам, как Барабаша когда-то отдали Выговскому>.
Полковники, бывшие на раде у Бруховецкого в день нового
года, по возвращении в свои полки, принялись возбуждать своих
подчиненных против московской власти и приготовлять их к
изгнанию воевод и ратных царских людей. Сперва они таились от
великороссиян, так как и на раде условлено было хранить замысел
в тайне от великороссиян до поры до времени. Один только при-
луцкий полковник, Лазарь Горленко, не исполнил взаимного
уговора и сообщил нежинскому воеводе, Ржевскому, о том, что
происходило на раде. Прочие разослали универсалы, которыми
дозволялось не платить в царскую казну податей, не исполнять
воеводских приказаний и посполитым, по своему желанию, записываться в козаки: последнее дозволение было чрезвычайно по
вкусу малороссийскому поспольству; с эпохи Богдана
Хмельницкого у каждого посполитого малороссиянина вольный козак был
119
идеалом, и стремление сделаться козаком везде прорывалось при
всяком удобном случае.
Киевский воевода, главный между царскими воеводами, пощаженными в малороссийских городах, начал получать от воевод
тревожные донесения одно за другим. 5-го января написал ему
из Остра воевода Рагозин, что в козелецком повете крестьяне, <лучшие> (т. е. зажиточнейшие) люди, не хотят взносить в казну
следуемого с них хлеба и записываются в козаки. Вслед затем
прислал известие прилуцкий воевода Загряжский, что по
гетманскому указу, объявленному прилуцким полковником, в пригород-
ках: Красном1, Ичне2, Карабутове3, Сребном4, мещане и крестьяне
объявили себя козаками, решительно отреклись от всяких взносов
в царскую казну и хотели побить посланных для сбора
государевых людей. Между тем, у Загряжского было всего 33 солдат и
23 драгуна, при многолюдстве Козаков в Прилуках. Затем
получены в Киеве известия от переяславского воеводы, Алексея Ли-
рикова, и миргородского - Приклонского, сообщавшие, что в
полках Переяславском и” Миргородском повсюду посполитые
заявляют, что не будут взносить никаких поборов и самовольно
поступают в козаки. Запорожцы пришли в пригородки и села
Миргородского полка, в которых были устроены оранды (продажа
вина на откупе), били орандарей (откупщиков), разграбили
погреба, - а миргородский войт и бурмистр говорили ратным
людям: <будьте с нами заодно, не то вашему воеводе и вам жить у
нас только до масляницы>. Миргородский воевода Приклонский
писал, что у него ратных людей всего 35 человек; и уже одна
мещанка предупреждала, что малороссияне хотят их всех побить.
Из Нежина 27-го и 29-го января воевода Ржевский доносил
Шереметеву, что ,нежинский полковник Артем Мартынович объявил
козакам, что, по приказу гетмана, можно всех из поспольства
принимать в козаки, а когда воевода сделал замечание
полковнику, тот сказал: <в Малороссии люди вольные, можно мужикам
записываться в козаки, потому что нынче нам люди надобны>.
Вслед затем вести о таких же отказах взноса в царскую казну
поборов и о самовольном поступлении посполитых в козаки
получил Шереметев от воевод: сосницкого - Лихачева, батуринско-
го - Клокачева и глуховского^ - Кологривова. Новгород-Север-
1 Село Прилуцкого уезда, Полтавской губ., при реке Супое.
2 Местечко Борзненского уезда, Черниговской губернии, при реке
Иченке.
3 Село Константиновского уезда, Черниговской губернии, при реке
Ромне.
4 Сребное - местечко Прилуцкого уезда, Полтавской губернии, при
реке Лисогоре.
120
ский воевода Квашнин, от ЗО-го января, а потом от 4-го февраля*
извещал, что в город вошли по гетманскому приказу, какие-то
козаки, жители тотчас пристали к ним и, вместе с ними, угрожают побить царских ратных людей. 8-го февраля из Глухова
воевода Кологривов извещал Шереметева, что в город Глухов
пришло 1.500 конных и пеших запорожцев, а жители тотчас стали
с ними советоваться, как выгонять воеводу с царскими ратными
людьми; у воеводы ратных было 341 человек - и с ними он
устоять не надеялся. Стародубский воевода Игнат Волконский, от
5-го февраля, сообщил Шереметеву, что стародубский полковник
изменил государю, поставил из Козаков стражу около города, где
сидел воевода, и приказал не пропускать к нему на помощь
ратных людей, хватать и приводить к себе гонцов, едущих к воеводе
или посылаемых от него. Волконский извещал, что с ним всего
250 человек и пороха мало: защищаться трудно.
Малороссияне стали враждовать тогда не только с царскими
ратными людьми, но и со всеми людьми великороссийского
происхождения. Ехали крестьянские великорусские подводы с
запасами в Киев; в Батурине, у городских ворот, напали на них
малороссияне, отняли возы и лошадей, а четырех крестьян убили
до-смерти; прочие убежали, но подвергались в других местах