Павел Кузьменко - Самые скандальные треугольники русской истории
Еще в 1905 году на одной из демонстраций попросил подержать красный флаг… Да, иногда в молодости ему бывало любопытно — чем живут те, кто делает его существование комфортным? Кто трудится, чтобы у него над столом горело электричество; кто работает на железной дороге, чтобы ему ездить за границу; кто делает любимое красное вино, чтобы ему его пить в ресторане. А то видит профессорский сын, внук и зять из всей обслуги одних кухарок, лакеев, извозчиков и проституток… Но, в общем, разве до них есть дело, если пишешь для вечности?
…Маяковский, скажем, честно пытался читать Маркса, как тогда было принято. Вообразить себе Блока с томиком «Капитала» невозможно. Скорее всего, еще не ожидая скорой смерти, но предчувствуя ее приближение седьмым поэтическим чувством, Блок увидел в разрушениях революции мировой апокалипсис, созвучный с его личным апокалипсисом. И эгоистично решил: раз уж я лечу в тартарары, то пусть и все остальное летит. И присягнул большевикам.
Кстати, в разгар своего наступления в 1919 году Колчак однажды заметил в приватной беседе: «И Горький, и в особенности Блок талантливы. И все же их обоих, когда возьмем Москву, придется повесить».
На новой службе Блок принял активное участие в реформе русского языка, чуть позже займет редакторский пост в созданном Горьким издательстве «Всемирная литература». Но ему откровенно намекали — раз поэт, напиши что-нибудь. Только в революционном духе. Погляди на товарищей. Твой знакомый Маяковский творит «Мистерию-буфф», «150 миллионов», твой друг Мейерхольд ставит всякий пафос. Сотвори и ты что-нибудь такое, чудовищное. И Блок в последний раз берется за перо. В январе 1918 года почти одновременно дописываются поэма «Двенадцать» и большое стихотворение «Скифы». «Скифы», угрожающее такое, отчасти расистское стихотворение с эпиграфом из любимого Владимира Соловьева, не вызвали таких сильных эмоций, как поэма. А за «Двенадцать», гибрид революционных частушек и речевок, замешанный на крови, с неожиданным финалом про розы и Христа, Блока многие прокляли. Гиппиус, Бунин, Гумилев, Ахматова, Пришвин, Сологуб, десятки остававшихся в Питере литераторов, те, кто уедут на Запад, те, кто останутся и приспособятся к новой власти, — все называли Блока ренегатом, продажной тварью и прочими эпитетами, отказываясь замечать, что мертвый поэт Блок — это совсем другое, нежели живший когда-то автор «Незнакомки».
А Люба? А оставшаяся насовсем Люба читала «Двенадцать» со сцены. А Блок? Еще одно, достойное собрания сочинений, заказное стихотворение «Пушкинскому дому» в 1921 году и больше ничего. А десятитомное собрание действительно начнет выходить в 1920-м. Блок писал статейки, работал в издательствах, даже отбывал повинности на легких общественных работах. Люба играла в спектаклях. Время наступило такое, что без умения доставать продукты можно было умереть с голоду. Пришлось дочери Менделеева такое умение освоить. Блоку это было совершенно недоступно. Тогда над ним опеку взял Корней Чуковский, устраивавший поэту выступления с лекциями и стихами, обеспеченные натуральной оплатой пайками.
15 февраля 1919 года верность советской власти неожиданно обернулась для Блока арестом. Ни в чем ей враждебном он замечен не был. Просто гребли под одну гребенку всех оставшихся в Петрограде эсеров. У некоторых из них в записных книжках обнаружили фамилию Блока. Здесь произошла любопытная встреча героев трех глав этой книги. После ночи, проведенной в кутузке дома на Гороховой, где помещалась Петроградская ВЧК, Блока повел на допрос смутно знакомый окололитературный человек, а ныне чекист Осип Брик. По дороге они встретили другого чекиста Исаака Бабеля. К счастью, ночь ареста оказалась единственной. Хлопотами Луначарского Блока отпустили.
А летом 1919 года у Блока случается роман, в котором не было ни тайных свиданий, ни секса, ни поцелуев. Точнее говоря, у кого-то из руководителей новой культуры возникла мысль, что поэт может на это клюнуть и окажется окончательно прирученным в пику всем осуждающим советскую власть. Пока видный деятель, заместитель Троцкого Федор Раскольников находился в плену у белых в Эстонии, его жена поэтесса и тоже видный деятель Лариса Рейснер решила занять сердце Блока. Она была допущена в высшие сферы власти в Петрограде. Принялась устраивать Блоку шикарные обеды в обстановке голода, прогулки за город на личном автомобиле Николая II и… агитировать вступить в РКП(б). Блок просто ее не понял. Это было ему, и так проклятому, совсем ни к чему. Поэт готовился к смерти, о чем так много писал в своих стихах.
Другие, последние романы из того разряда, когда в классика влюбляются поклонницы, были более сердечными, но столь же обреченными. Он встречался с Евгенией Книппович, которая позже станет председателем «Ассоциации памяти Александра Блока», и Александрой Чубуковой, утверждавшей, что ее родившаяся в мае 1921 года дочь — от Блока. Поэту было уже все равно.
В феврале 1921 года в Доме литераторов в Петрограде был устроен вечер, посвященный 84-й годовщине гибели Пушкина. Блок делал доклад. И чем дольше он говорил о Пушкине, тем больше публика понимала, что он намеками, аллюзиями, аллегориями, как и пристало старому символисту, говорит о сегодняшнем дне, о том, что советская власть не принесла ничего хорошего ни народу, ни писателям. И закончил совсем уж откровенно: «На свете счастья нет, но есть покой и воля. Покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю — тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл».
В июне 1921 года у Блока первый сердечный приступ. В августе — последний. Рядом с ним до самого конца была жена. Неоднократно собиравшийся консилиум лучших из оставшихся врачей Петрограда сначала ничего не мог понять, списывая боли в сердце на неврастению. Блок всю жизнь жаловался на нервы. Понятно, что с этим делом у него не все было в порядке с самого детства. А на сердце жаловался лишь в стихах. Оказалось, что септический эндокардит (воспаление внутренней оболочки сердца) — такая болезнь, что может в считанные недели свести в могилу мужчину всего лишь сорока лет от роду. Особенно если он к тому моменту считал себя мертвецом.
Разумеется, коллеги, не простившие Блоку «Двенадцати», еще будут поливать его грязью. К ней относятся и гипотезы относительно его смерти. Как-то не верилось, что просто от сердца. Андрей Белый в романе «Петербург» придал черты Блока своему персонажу Сенатору, который умирает от сифилиса. К мнению Белого присоединились многие любители пикантного. Но объективность показывает — никаких признаков этой «чумы начала XX века» у поэта не было. Судьба не уберегла этого любителя борделей от визита к венерологу. Но в молодости и по несерьезному поводу.
Блок мог быть счастлив, если б наблюдал откуда-то сверху. У его гроба собрались в печальном примирении его последние возлюбленные Любовь Дельмас и Евгения Книппович. И вечная возлюбленная Любовь Дмитриевна. И мать, которую одну он и любил. Просто как сын.
8 августа 1921 года в «Правде» напечатали удивительно скупой некролог: «Вчера утром скончался поэт Александр Блок». 10 августа его похоронили в Петрограде на Смоленском кладбище. Ненавидевшая Блока Анна Ахматова рыдала на похоронах. Рыдал и Андрей Белый. Любовь Дмитриевна Блок молчала.
* * *Жизнь Любови Дмитриевны превратилась в доживание. Странности обмена веществ в ее организме вдруг заставили женщину полнеть в разгар голода в 1919 году. А заодно и дурнеть лицом. Процесс продолжился и в годы НЭПа. Поскольку роли комических толстушек и старух ей, при ее невеликом таланте, никто не предлагал, то о сцене пришлось забыть. О новых романах как-то не думалось. Пришлось крутиться, обеспечивая себя, а также мать и тетку Блока, живших теперь после советских уплотнений с ней в одной квартире. Александра Андреевна пережила сына на полтора года. Ее похоронили рядом с ним и на надгробном камне написали двойную фамилию Блок-Кублицкая.
В марте 1925 года с Любовью Дмитриевной встретился Корней Чуковский. Он вспоминал: «Или она прибедняется, или ей действительно очень худо. Потертая шубенка, не вставленный зуб, стоит у дверей — среди страшной толчеи, предлагает свои переводы с французского. Вдова одного из знаменитейших русских поэтов, „Прекрасная Дама“, дочь Менделеева! Я попытаюсь устроить ей кой-какой заработок, но думаю, что она переводчица плохая». В результате она устроилась корректором в Госиздат.
…Но в ней еще жило прежнее упрямство, помогавшее справляться со всеми сложностями прежде. Она не оставляла надежд вернуться на сцену. Для чего решила похудеть. Так однажды отдых в Кисловодске она превратила в настоящее самоистязание. Каждый день отправлялась в длительные прогулки в горы, стараясь, чтобы подъемов получалось больше, чем спусков. Физические нагрузки на непривычный к ним организм немолодой женщины привели к ишемической болезни. С тех пор она не расставалась с таблетками.
